Алексеев Олег
Крепость Александра Невского
ОЛЕГ АЛЕКСЕЕВ
Крепость Александра Невского
АЛЕКСЕЕВ Олег Алексеевич - член СП СССР, родился на Псковщине в 1934 году. В мальчишеские годы О. Алексеев вместе с родителями помогал партизанам громить фашистов - впечатления той поры постоянно оживают во многих его произведениях. Читатели хорошо знают О. Алексеева как поэта. В поэме "Осада" автор воссоздает картины легендарного прошлого родного края, пишет о мужестве русских людей - защитников древнего Пскова во время осады города польским королем Стефаном Баторием.
О. Алексеев - автор десяти книг стихов и прозы. Повесть "Горячие гильзы" трижды выходила в нашей стране, издана за рубежом. В сборнике издательства "Молодая гвардия" "Фантастика-77" опубликована его первая историко-фантастическая повесть - "Ратные луга". Открывающая этот сборник новая повесть О. Алексеева "Крепость Александра Невского" продолжает традиционную и дорогую для писателя тему героического прошлого нашей Родины.
1
Я учился в институте и на летние каникулы получил задание собирать и записывать материалы для словаря Псковской области.
Вместе с товарищами приехал в Порхов. Поселили нас в школе, в огромном классе с партами и портретом Пушкина.
Рядом со школой - через реку - была древняя крепость.
Я сразу же отправился туда...
Крепость с белыми известняковыми стенами и белой церковкой стояла на холме, на крутом берегу реки. В стене был узкий проход, и я очутился в овальной каменной чаше. Дно чаши густо заросло травой, в траве темнели корявые валуны.
Крепостной двор пересекала тропа, возле тропы стояли увешанные спелыми плодами яблони. Местами виднелись остатки старых каменных фундаментов. Вверху над каменными стенами и башнями ярко синело небо...
Крепость осталась такой, какой ее построили по приказу князя Александра Невского, лишь местами потрескались и порушились стены.
Тропа свернула в сторону, и я оказался около крутой белой стены. Солнце нагрело плиты, и от стены веяло зноем, как от натопленной печи. Близился вечер, а в крепости было все еще тепло и светло. Каменная чаша, словно медом, была налита светом...
Около одной из башен я увидел следы раскопок и реставрационных работ. Возле покореженной стены горою лежали известняковые плиты, стояли бочки из-под раствора...
Рабочий день закончился, реставраторы, кроме одного, ушли, но и этот оставшийся ничего не делал, просто сидел на суборе валунов.
Брезентовая роба, грубые брюки и бумажная пилотка рабочего были белы от известняковой пыли. В древности такую пыль называли порхом, от этого слова и пошло название города...
На солнце набежало облако, и в косой полосе света я вдруг увидел древнего воина: запорошенная пилотка стала похожа на шлем, серая роба обернулась кольчугой...
Я подошел к башне, вошел в проем. Внутри было знойно, душно, из бойниц бил редкий свет. Я представил деревянный настил, медные пушки, каменные ядра, бочки зернистого дымного пороха...
Когда вышел из башни, солнце уже зашло за каменную стену, и весь крепостной двор оказался в тени, лишь вверху ярко разливалось сияние...
Рабочий ушел, а на его месте стояли четверо мальчишек.
Один из них был в пластмассовом шлеме с пластмассовым щитом и мечом, в руках у другого была саперная лопатка военного времени.
Негромко переговариваясь, мальчишки обступили огромный валун, налегли на него, пытаясь сдвинуть...
Вечером товарищи собрались на танцы; мне не хотелось идти, но меня потащили чуть не силой...
Вечер был теплым, в парке играла веселая музыка, на тесовой танцплощадке творилось настоящее столпотворение...
Я встал в стороне, но тут же ко мне подошла девушка, радостно назвала меня по имени. Девушка была красива; я растерялся, пытаясь вспомнить, где и когда ее видел.
- Наверное, я ошиблась... - смутилась девушка.
- Нет, это мое имя...
- Вы из Синегорья?
- Да, я там жил до десяти лет. Потом мы уехали...
- Вы не уехали, вас выселили фашисты, - нахмурилась девушка. - Они тогда всех выселяли... Нашу семью тоже схватили. Меня, сестер, бабушку... Бабушка была, правда, в лесу; фашисты стали кричать, чтобы все выходили... Бабушка вышла, а матери выходить запретила. Так нас с бабушкой и увезли в неметчину. Я кораблей боялась. Говорили, что всех на корабль посадят и увезут за море... А вы, говорят, бежали?
- Два раза убегали... На латвийской границе.
- Меня Зиной зовут. Я из Усадина. Вы со мной дружили, приходили к нам... Недавно я в Синегорье вас видела, шли с автобуса...
Зина открыто улыбнулась, я попросил ее перейти на "ты".
К Зине пробился парень, пригласил на танец, но девушка мотнула головой, хмуро глянула, и парень отошел. Я поискал глазами друзей, они были рядом...
- Аида гулять, - предложила Зина.
Я помнил Зину так, как помнил себя. Тоненькую, смуглую, с тяжелыми черными косами. Помнил, как ходили с ней за малиной и Зина испугалась змеи. Я выломил прут, в ярости застегал гада. Мы дружили, и я готов был умереть за свою подружку. Мальчишки боялись толкать ее на зимней горе, потому что сразу начиналась драка... В бору я бросился бы с палкой на волка, если бы он вдруг напугал Зину. В грозу, когда мы спрятались под копной сена, Зина в страхе прижималась ко мне. Мы даже целовались в окопе на берегу озера...
Но девочки больше не было, рядом со мной шла девушка.
Я растерялся, не зная, как вести себя и что говорить...
- У тебя каникулы? - весело спросила Зина.
- Нет, практика...
- А у меня каникулы...
Оказалось, что Зина учится в Ленинграде, в Порхове гостит у подруги и вскоре снова поедет в деревню к матери.
- И зимой приезжала... С лыжами, я в лыжной секции, первый разряд, скоро кандидатом в мастера буду...
- Здорово! - вырвалось у меня.
- Понимаешь, от нашей деревни до школы километра четыре, и все холмы... Вот я и научилась бегать на лыжах. Мать говорит: ты не бегаешь, а летаешь...
Разговаривая, мы вышли к реке. На берегу шумело гулянье. Веселье тут было иным, чем на танцплощадке. Девушки и парни прогуливались под вековыми деревьями, затевали игры, танцевали, просто стояли над рекой.
Возле столетней липы кружилось несколько пар, мы с Зиной закружились тоже. Неожиданно погас свет. Музыка продолжала играть, но пары замерли, и в темноте пронеслось страшное слово "буря"...
Зина в испуге прижалась ко мне, замерла, как тогда, в грозу...
Город тонул в темноте, нигде не было ни огонька. Сумасшедше рванул ветер. С грохотом летели сорванные с крыши листы жести, затрещали сломанные буревалом деревья. В темноте Порхов стал похож на дикий ночной лес...
Бежать было почти невозможно, ветер становился все сильнее. Рослые деревья, будто трава, согнулись, прижались к земле. Как ядра проносились сорванные ветром яблоки, картечью сыпались сбитые с веток гроздья рябины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12