В детективном бюро нам удалось установить личности двух мужчин: разыскиваемый Кили — он, похоже, был за главного, и некий Гарри Мак-Михен, вроде бы хорошо известный полиции на Востоке. Личности третьего, назвавшегося Джорджем Гленном, и женщины, миссис Долан, будут, несомненно, установлены.
— Как вам нравится наша маленькая ищейка, Флоренс? — Папа так и сиял.
— Молодчина! — отозвалась мисс Кинан. — Я думаю, мы еще сделаем из него человека.
— Сядь, Робин, и расскажи нам обо всем поподробнее, — попросил папа.
— Эта женщина, значит, устроилась управляющей многоквартирным домом на Эллис-стрит, — начал я, но садиться не стал. — Она воспользовалась своим положением как рекомендацией, и Барнабл открыл ей кредит в своем магазине, где она взяла в рассрочку часы и каждую неделю приходила погашать долг. Кили, который, несомненно, лишился зубов, когда отбывал последний срок в Уолла-Уолла, вынул свою искусственную челюсть, надел кепку большого размера и, угрожая Барнаблу и его помощнику пистолетом, опустошил сейф, в котором лежали неоправленные камни и деньги.
Выбираясь из магазина, он столкнулся с миссис Долан и сунул добычу в пакет со шпинатом, который вместе с другими, бакалейными товарами находился в ее хозяйственной сумке. Мак-Михен, якобы придя на помощь женщине, передал Кили шляпу и пальто, а возможно, и его вставные зубы вместе с платком, которым тот мог стереть шрам, а сам взял у Кили пистолет.
Кили, теперь уже без шрама, с зубами и в шляпе, которые до неузнаваемости изменили его внешность, поспешил в подъезд, где находится парикмахерская, а Мак-Михен, пальнув разок из двери, чтобы пресечь любопытство со стороны Барнабла, бросил пистолет рядом с кепкой и побежал в сторону Пауэлл-стрит, сделав вид, что гонится за бандитом. На Пауэлл-стрит стоял еще один сообщник, который якобы видел, как бандит уехал в машине. Эти трое пытались направить нас по ложному следу, еще и подкинув несколько несущественных деталей к данному Барнаблом описанию грабителя.
— Ловко! — Восхищение папы — и я хочу подчеркнуть — было чисто академическим, профессиональным интересом к хитростям, которые продемонстрировали воры, а вовсе не одобрением их мошеннического замысла в целом. — И как же ты все это распутал?
— Человек на углу смог бы увидеть шрам лишь в том случае, если бы грабитель обернулся, а это свидетель отрицал. Мак-Михен был в перчатках, чтобы не оставить следов на пистолете, из которого стрелял, хотя обычно он их не носит, потому что руки у него загорелые. Показания, которые дали мужчина и женщина, совпадали до мелочей, что, как вы знаете, было бы чуть ли не чудом, имей мы дело с честными свидетелями.
Я решил не говорить папе, что, перед тем как отправиться к Барнаблу, и, возможно, подсознательно во время расследования, я подыскивал новое двустишие — взамен того, которое не понравилось редактору «Жонглера»: а поскольку мозг мой больше всего занимала идея несообразности, хозяйственная сумка миссис Долан показалась мне вполне подходящим тайником для бриллиантов и денег.
— Прямо в яблочко! — одобрил папа. — И ведь все сам?
— Вместе с детективами Фоли и Стронгом. Я уверен, они тоже заметили эту уловку.
Не успел я договорить, как у меня возникло сомнение. Небольшая вероятность того, что полицейские детективы не видели разгадки столь же ясно, как и я, все же оставалась. Я ведь даже как-то предположил, что сержант Фоли пытается скрыть от меня, что он что-то знает, но сейчас, рассматривая ситуацию в ретроспективе, я догадался: ничего он не знал и именно это пытался от меня скрыть.
Это последнее соображение, однако, было не так уж важно. Гораздо важнее оказалось то, что в образе драгоценностей, спрятанных в овощах, я нашел нужную мне для сонета поэтическую фигуру несообразности.
Извинившись, я покинул папин кабинет и направился в свой, где, снова положив на стол словарь рифм, тезаурус и отпечатанный под копирку экземпляр сонета, принялся подыскивать моему новому сравнению подходящие слова, не на шутку радуясь тому, что сонет написан по шекспировскому, а не по итальянскому образцу, и изменение в рифмовке двух последних строк не потребует лишней переделки.
Прошло некоторое время, и вот я уже сижу, откинувшись в кресле и испытывая то несравненное удовлетворение, которое чувствовал папа после поимки долго ускользавшего преступника. Перечитав новое заключительное двустишие, я не мог не улыбнуться:
Несообразность вы б нашли в сверканье этом —
Брильянтов на шпинатной грядке летом.
Уж это-то, решил я, редактору «Жонглера» понравится.
1 2 3 4 5
— Как вам нравится наша маленькая ищейка, Флоренс? — Папа так и сиял.
— Молодчина! — отозвалась мисс Кинан. — Я думаю, мы еще сделаем из него человека.
— Сядь, Робин, и расскажи нам обо всем поподробнее, — попросил папа.
— Эта женщина, значит, устроилась управляющей многоквартирным домом на Эллис-стрит, — начал я, но садиться не стал. — Она воспользовалась своим положением как рекомендацией, и Барнабл открыл ей кредит в своем магазине, где она взяла в рассрочку часы и каждую неделю приходила погашать долг. Кили, который, несомненно, лишился зубов, когда отбывал последний срок в Уолла-Уолла, вынул свою искусственную челюсть, надел кепку большого размера и, угрожая Барнаблу и его помощнику пистолетом, опустошил сейф, в котором лежали неоправленные камни и деньги.
Выбираясь из магазина, он столкнулся с миссис Долан и сунул добычу в пакет со шпинатом, который вместе с другими, бакалейными товарами находился в ее хозяйственной сумке. Мак-Михен, якобы придя на помощь женщине, передал Кили шляпу и пальто, а возможно, и его вставные зубы вместе с платком, которым тот мог стереть шрам, а сам взял у Кили пистолет.
Кили, теперь уже без шрама, с зубами и в шляпе, которые до неузнаваемости изменили его внешность, поспешил в подъезд, где находится парикмахерская, а Мак-Михен, пальнув разок из двери, чтобы пресечь любопытство со стороны Барнабла, бросил пистолет рядом с кепкой и побежал в сторону Пауэлл-стрит, сделав вид, что гонится за бандитом. На Пауэлл-стрит стоял еще один сообщник, который якобы видел, как бандит уехал в машине. Эти трое пытались направить нас по ложному следу, еще и подкинув несколько несущественных деталей к данному Барнаблом описанию грабителя.
— Ловко! — Восхищение папы — и я хочу подчеркнуть — было чисто академическим, профессиональным интересом к хитростям, которые продемонстрировали воры, а вовсе не одобрением их мошеннического замысла в целом. — И как же ты все это распутал?
— Человек на углу смог бы увидеть шрам лишь в том случае, если бы грабитель обернулся, а это свидетель отрицал. Мак-Михен был в перчатках, чтобы не оставить следов на пистолете, из которого стрелял, хотя обычно он их не носит, потому что руки у него загорелые. Показания, которые дали мужчина и женщина, совпадали до мелочей, что, как вы знаете, было бы чуть ли не чудом, имей мы дело с честными свидетелями.
Я решил не говорить папе, что, перед тем как отправиться к Барнаблу, и, возможно, подсознательно во время расследования, я подыскивал новое двустишие — взамен того, которое не понравилось редактору «Жонглера»: а поскольку мозг мой больше всего занимала идея несообразности, хозяйственная сумка миссис Долан показалась мне вполне подходящим тайником для бриллиантов и денег.
— Прямо в яблочко! — одобрил папа. — И ведь все сам?
— Вместе с детективами Фоли и Стронгом. Я уверен, они тоже заметили эту уловку.
Не успел я договорить, как у меня возникло сомнение. Небольшая вероятность того, что полицейские детективы не видели разгадки столь же ясно, как и я, все же оставалась. Я ведь даже как-то предположил, что сержант Фоли пытается скрыть от меня, что он что-то знает, но сейчас, рассматривая ситуацию в ретроспективе, я догадался: ничего он не знал и именно это пытался от меня скрыть.
Это последнее соображение, однако, было не так уж важно. Гораздо важнее оказалось то, что в образе драгоценностей, спрятанных в овощах, я нашел нужную мне для сонета поэтическую фигуру несообразности.
Извинившись, я покинул папин кабинет и направился в свой, где, снова положив на стол словарь рифм, тезаурус и отпечатанный под копирку экземпляр сонета, принялся подыскивать моему новому сравнению подходящие слова, не на шутку радуясь тому, что сонет написан по шекспировскому, а не по итальянскому образцу, и изменение в рифмовке двух последних строк не потребует лишней переделки.
Прошло некоторое время, и вот я уже сижу, откинувшись в кресле и испытывая то несравненное удовлетворение, которое чувствовал папа после поимки долго ускользавшего преступника. Перечитав новое заключительное двустишие, я не мог не улыбнуться:
Несообразность вы б нашли в сверканье этом —
Брильянтов на шпинатной грядке летом.
Уж это-то, решил я, редактору «Жонглера» понравится.
1 2 3 4 5