Ха-ха! Все это было бы смешно, если бы не было так грустно!
Это было, как удар молнии. Он уже плохо помнил происходящее. Он пил коньяк, что-то отвечал Сосновскому, часто невпопад, а в голове было лишь одно желание - поскорее вырваться из этого дома, избавиться от этого человека.
Но, оказывается, мозг его четко фиксировал все, сказанное тогда Сосновским, и сейчас мог это воспроизвести слово в слово. А говорил тогда олигарх о том, что он, Кудрявцев, присутствует при историческом моменте. Из огромной и неповоротливой страны, они создатут шесть самостоятельных процветающих республик. И что ему, Кудрявцеву, выпала честь возглавить самую большую и самую богатую из них. Все ясно, - планы по дальнейшему расчлинению Россию успешно претворяются в жизнь. И содействует этому никто иной, как он, Кудрявцев. Что же делать? Честно говоря, выхода он не видел. Как говорится, у сосновских все схвачено, за все заплачено.
Роман Данилович вновь достал фляжку, отхлебнул коньяка. Как же пусто на душе, и как одновременно тяжело!
В здании аэропорта у правого выхода Кудрявцев, как ему и говорили, увидел молодого мужчину с "Коммерсантом" в правой руке. Мужчина этот сотрудник центрального управления ФСБ Тонков Павел Владимирович. Он подошел, спросил:
- Павел Владимирович?
- Да, - кивнул Тонков, с интересом рассматривая Кудрявцева.
- Здравствуйте! А я - Суздальцев Арсентий Георгиевич.
- Здравствуйте, Арсентий Георгиевич! С приездом!
В молодцеватой, стройной фигуре Тонкова ощущалась военная выправка. Кудрявцеву импонировали военные. Он любил иметь с ними дело. На них можно положиться - не подведут.
- Спасибо, Павел Владимирович! - он крепко пожал руку Тонкова.
- Пойдемте, Арсентий Георгиевич, машина ждет.
На площади перед аэропотом они сели в ждавшую их черную "Волгу": Тонков - на переднее сидение, Кудрявцев - на заднее, где уже сидели двое молодых людей.
- Охрана, - бросил через плечо Тонков, предвосхищая вопрос.
- Как обстановка? - спросил его Роман Данилович.
- Обстановка нами полностью контролируется, - ответил Тонков.
Кудрявцев уловил в его словах едва заметную насмешку. Насторожился. Что это? Что он имеет этим в виду?! Да нет, глупости. Померещилось. После встречи с Сосновским и не то может померещиться.
- Это хорошо, - сказал Роман Данилович. Далее они ехали в полном молчании.
Однако, очень скоро Кудрявцев смог убедиться, что ничего ему не померещилось, когда "Волга" остановилась перед зданием гордского ИВС, где Роману Даниловичу уже доводилось коротать угрюмое время, а Тонков насмешливо сказал:
- Приехали, Роман Данилович!
Глава девятая: Иванов. Откровенный разговор.
Мое появление в прокуратуре вызвало, мягко сказать, легкий переполох. Даже крутые мужики с крепкими нервами шарахались от меня, как черт от ладана. Что уж говорить о дамах! Те поголовно (воинствующие атеистки - не исключение), вдруг, вспомнили о Боге и принялись истово креститься. Одни при этом кричали: "Чур меня!", другие, вспомнив очевидно бабушкины заклинания, страшно выкатывали глаза и сурово, будто выносили смертный приговор, восклицали: "Изыди, сатана!"
Возможно, я кое-что конечно присочинил для юмора, но только-что нарисованная мной картина была близкой к тому, что происходило на самом деле. Ага.
В фойе стоял мой большой портрет в траурной рамке. С фотографии десятилетней давности я взирал на мир доверчиво и открыто и улыбался улыбкой счастливого идиота. Прежде всего я встал рядом с портретом и попробовал повторить ту же самую улыбку. После нескольких попыток мне это удалось. Рядом с нами (мной и портретом, разумеется) постепенно начала образовываться толпа моих сослуживцев. Их лица выражали благолепие и смирение, а устремленные на меня просветленные взоры были наполнены и "божеством и вдохновением". Они верили, что присутствуют при великом таинстве природы под названием - "Чудо", о котором все слышали, но которое никто не видел. И вот - свершилось! И я их где-то понимал. Представьте, что ещё позавчера вы собственными глазами и в газетах, и по телевизору видели мой скрюченный окровавленный труп, смогли даже разглядеть выпученные "стеклянные" глаза, а теперь, вот он я - стою перед вами "живее всех живых", облаченный в генеральский мундир, да ещё улыбаюсь так, как никто, никогда в мире не улыбался. Чтобы вы после этого подумали? То-то и оно. Здесь и у памятника, что стоит на площади с указующей в направлении коммунизма рукой, крыша поедет, а прокурорские работники живые люди и ничто человеческое им не чуждо.
Когда фойе заполнилось, я торжественно сказал:
- Господа! - При звуке моего голоса резко вскрикнула и упала в обморок бухгалтерша Вера Степановна, особа бальзаковского возраста, незамужняя, а потому весьма сентиментальная и впечатлительная. Ее быстро подхватили на руки и куда-то унесли. Ряды слушателей сомкнулись. Они вновь готовы были внимать словам новоявленного "Христа".
- Господа! - Вновь вскрикнула какая-то дама. Но теперь обошлось без обморока. На неё со всех сторон зашикали. Когда тишина востановилась, я вновь проговорил:
- Господа! Вынужден с прискорбием известить, что намеченная на завтра гражданская панихида по случаю моей преждевременной кончины, отменяется. Во избежание нелепых слухов, небылиц и досужих домыслов о моем "чудесном воскрешении", считаю своим долгом объяснить, что то, что вы читали в газетах и видели по телевизору, делалось исключительно для того, чтобы дезавуировать преступников, посеять в их коварных и черных умах уверенность, что они достигли желаемого результата. Извините, что тем самым и вас ввели в заблуждение и заставили пережить несколько неприятных минут.
Никто никаким образом не отреагировал на мои слова. Тем более, по лицам собравшихся, я понял, что мне не верят. В устремленных на меня наивных глазах читалось: "Ну да, ври больше! Прибыл оттуда, а теперь заливаешь! Знаем мы вас, святых. Знаем, как горазды пудрить мозги почтенной публике!" Ни фига, блин, заявочки, да?!
- Ну что смотрите на меня, как на икону святой великомученицы Праскевьи Пятницкой или нашей с вами общей знакомой Нюрки с Криводановки? сказал я строго. - Я же сказал, что кина не будет. Кинщик заболел. Расходитесь, граждане, расходитесь. Приступайте к выполнению своих трудовых обязанностей. Родина ждет от вас не только полной самоотдачи, но и подвигов! Но пасаран, товарищи! - И вскинув сжатый кулак, я отсалютовал им собравшимся.
Теперь мне уж точно поверили. Во-первых, какой же святой будет богохульствовать, верно? Во-вторых, кто из работников прокуратуры, да ещё в столь почтенном возрасте, к тому же в генеральском мундире, кроме этого придурка Иванова, способен разыгрывать тут из себя шута горохового? Мне поверили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Это было, как удар молнии. Он уже плохо помнил происходящее. Он пил коньяк, что-то отвечал Сосновскому, часто невпопад, а в голове было лишь одно желание - поскорее вырваться из этого дома, избавиться от этого человека.
Но, оказывается, мозг его четко фиксировал все, сказанное тогда Сосновским, и сейчас мог это воспроизвести слово в слово. А говорил тогда олигарх о том, что он, Кудрявцев, присутствует при историческом моменте. Из огромной и неповоротливой страны, они создатут шесть самостоятельных процветающих республик. И что ему, Кудрявцеву, выпала честь возглавить самую большую и самую богатую из них. Все ясно, - планы по дальнейшему расчлинению Россию успешно претворяются в жизнь. И содействует этому никто иной, как он, Кудрявцев. Что же делать? Честно говоря, выхода он не видел. Как говорится, у сосновских все схвачено, за все заплачено.
Роман Данилович вновь достал фляжку, отхлебнул коньяка. Как же пусто на душе, и как одновременно тяжело!
В здании аэропорта у правого выхода Кудрявцев, как ему и говорили, увидел молодого мужчину с "Коммерсантом" в правой руке. Мужчина этот сотрудник центрального управления ФСБ Тонков Павел Владимирович. Он подошел, спросил:
- Павел Владимирович?
- Да, - кивнул Тонков, с интересом рассматривая Кудрявцева.
- Здравствуйте! А я - Суздальцев Арсентий Георгиевич.
- Здравствуйте, Арсентий Георгиевич! С приездом!
В молодцеватой, стройной фигуре Тонкова ощущалась военная выправка. Кудрявцеву импонировали военные. Он любил иметь с ними дело. На них можно положиться - не подведут.
- Спасибо, Павел Владимирович! - он крепко пожал руку Тонкова.
- Пойдемте, Арсентий Георгиевич, машина ждет.
На площади перед аэропотом они сели в ждавшую их черную "Волгу": Тонков - на переднее сидение, Кудрявцев - на заднее, где уже сидели двое молодых людей.
- Охрана, - бросил через плечо Тонков, предвосхищая вопрос.
- Как обстановка? - спросил его Роман Данилович.
- Обстановка нами полностью контролируется, - ответил Тонков.
Кудрявцев уловил в его словах едва заметную насмешку. Насторожился. Что это? Что он имеет этим в виду?! Да нет, глупости. Померещилось. После встречи с Сосновским и не то может померещиться.
- Это хорошо, - сказал Роман Данилович. Далее они ехали в полном молчании.
Однако, очень скоро Кудрявцев смог убедиться, что ничего ему не померещилось, когда "Волга" остановилась перед зданием гордского ИВС, где Роману Даниловичу уже доводилось коротать угрюмое время, а Тонков насмешливо сказал:
- Приехали, Роман Данилович!
Глава девятая: Иванов. Откровенный разговор.
Мое появление в прокуратуре вызвало, мягко сказать, легкий переполох. Даже крутые мужики с крепкими нервами шарахались от меня, как черт от ладана. Что уж говорить о дамах! Те поголовно (воинствующие атеистки - не исключение), вдруг, вспомнили о Боге и принялись истово креститься. Одни при этом кричали: "Чур меня!", другие, вспомнив очевидно бабушкины заклинания, страшно выкатывали глаза и сурово, будто выносили смертный приговор, восклицали: "Изыди, сатана!"
Возможно, я кое-что конечно присочинил для юмора, но только-что нарисованная мной картина была близкой к тому, что происходило на самом деле. Ага.
В фойе стоял мой большой портрет в траурной рамке. С фотографии десятилетней давности я взирал на мир доверчиво и открыто и улыбался улыбкой счастливого идиота. Прежде всего я встал рядом с портретом и попробовал повторить ту же самую улыбку. После нескольких попыток мне это удалось. Рядом с нами (мной и портретом, разумеется) постепенно начала образовываться толпа моих сослуживцев. Их лица выражали благолепие и смирение, а устремленные на меня просветленные взоры были наполнены и "божеством и вдохновением". Они верили, что присутствуют при великом таинстве природы под названием - "Чудо", о котором все слышали, но которое никто не видел. И вот - свершилось! И я их где-то понимал. Представьте, что ещё позавчера вы собственными глазами и в газетах, и по телевизору видели мой скрюченный окровавленный труп, смогли даже разглядеть выпученные "стеклянные" глаза, а теперь, вот он я - стою перед вами "живее всех живых", облаченный в генеральский мундир, да ещё улыбаюсь так, как никто, никогда в мире не улыбался. Чтобы вы после этого подумали? То-то и оно. Здесь и у памятника, что стоит на площади с указующей в направлении коммунизма рукой, крыша поедет, а прокурорские работники живые люди и ничто человеческое им не чуждо.
Когда фойе заполнилось, я торжественно сказал:
- Господа! - При звуке моего голоса резко вскрикнула и упала в обморок бухгалтерша Вера Степановна, особа бальзаковского возраста, незамужняя, а потому весьма сентиментальная и впечатлительная. Ее быстро подхватили на руки и куда-то унесли. Ряды слушателей сомкнулись. Они вновь готовы были внимать словам новоявленного "Христа".
- Господа! - Вновь вскрикнула какая-то дама. Но теперь обошлось без обморока. На неё со всех сторон зашикали. Когда тишина востановилась, я вновь проговорил:
- Господа! Вынужден с прискорбием известить, что намеченная на завтра гражданская панихида по случаю моей преждевременной кончины, отменяется. Во избежание нелепых слухов, небылиц и досужих домыслов о моем "чудесном воскрешении", считаю своим долгом объяснить, что то, что вы читали в газетах и видели по телевизору, делалось исключительно для того, чтобы дезавуировать преступников, посеять в их коварных и черных умах уверенность, что они достигли желаемого результата. Извините, что тем самым и вас ввели в заблуждение и заставили пережить несколько неприятных минут.
Никто никаким образом не отреагировал на мои слова. Тем более, по лицам собравшихся, я понял, что мне не верят. В устремленных на меня наивных глазах читалось: "Ну да, ври больше! Прибыл оттуда, а теперь заливаешь! Знаем мы вас, святых. Знаем, как горазды пудрить мозги почтенной публике!" Ни фига, блин, заявочки, да?!
- Ну что смотрите на меня, как на икону святой великомученицы Праскевьи Пятницкой или нашей с вами общей знакомой Нюрки с Криводановки? сказал я строго. - Я же сказал, что кина не будет. Кинщик заболел. Расходитесь, граждане, расходитесь. Приступайте к выполнению своих трудовых обязанностей. Родина ждет от вас не только полной самоотдачи, но и подвигов! Но пасаран, товарищи! - И вскинув сжатый кулак, я отсалютовал им собравшимся.
Теперь мне уж точно поверили. Во-первых, какой же святой будет богохульствовать, верно? Во-вторых, кто из работников прокуратуры, да ещё в столь почтенном возрасте, к тому же в генеральском мундире, кроме этого придурка Иванова, способен разыгрывать тут из себя шута горохового? Мне поверили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89