Извини, Кевин, что заставила тебя вспомнить об этом.
— Я сам часто вспоминаю об этом и, признаться, никогда не жалею, что не видел этого бессердечного мерзавца, который принес матери столько страданий.
В пещере повисла тревожная тишина. История семьи Кевина настолько растрогала Джессику, что ей захотелось узнать о нем больше.
Почему, например, он не женат? Или, может, он был женат и разведен? Ей хотелось также выяснить причину его бегства от жизни. Она подозревала, что за его духовной устремленностью скрывается какая-то серьезная причина, приведшая его в отчаяние. Как он жил эти пять лет после их первой встречи? Из рассказа Умы и Шанкара она могла предположить, что он был преуспевающим художником. Почему же он решил отказаться от карьеры, славы и денег? И, судя по всему, от женщин тоже.
Свеча на камне в глубине пещеры, потрескивая, догорала.
— Думаю, нам пора ложиться спать, — сказал наконец Кевин.
— Да, ты прав. Ты наверняка рано встаешь.
Но не волнуйся, утром я исчезну, и ты сможешь продолжать свой духовный подвиг. Еще раз спасибо за помощь и за откровенную беседу.
Он махнул рукой и принялся молча стелить на полу пещеры свое единственное одеяло.
— Твоя постель готова, только, к сожалению, укрыться тебе будет нечем. Если замерзнешь, можешь накинуть на себя половину одеяла.
Джессика вспомнила о своей шали, полезла в сумку и достала ее.
— Я прихватила с собой шаль. Только позволь поинтересоваться, на чем собираешься спать ты?
— На траве.
— Понятно, на сырой и холодной траве.
— Нет, на мягкой, густой и шелковистой.
— Нет, Кевин, так дело не пойдет, — запротестовала она. — Возьми хотя бы мою шаль.
— Шалью ты сама можешь накрыться. Спокойной ночи. — И он, пригнувшись, направился к выходу.
— Знаешь, Кевин, это уже слишком. — В ее голосе послышались нотки раздражения. — Я вторглась в твое уединение, отняла у тебя постель и жилище. Но я не хочу, чтобы ты до утра стучал от холода зубами, ночуя под открытым небом. Ты должен взять мою шаль.
Он вернулся и нехотя взял из ее рук шаль.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Сладких сновидений, — с легкой издевкой ответила она.
Кевин лежал, постелив на траву ее шаль, и считал звезды.
Сто двадцать пять, сто двадцать шесть…
Черт, ему явно не удастся сегодня заснуть.
Но как приятно было снова встретить эту девушку с глазами, похожими на маслины, и как приятно было сидеть с ней в пещере и разговаривать! С ней можно было бы проговорить вечность. Она может быть такой разной: вспыльчивой и дерзкой, насмешливой и суровой, внимательной и нежно-чуткой. Она так не похожа на тех девиц, с которыми он раньше имел дело.
Но она не только душевный собеседник, она женщина. А женщины… От них лучше держаться подальше. Эх, как бы так перевоспитать себя, чтобы научиться видеть в них одно только божественное? Как бы заставить себя не видеть этих округлых форм, полных грудей, этих манящих губ, этого томного покачивания бедер?
Черт, как он собирается принять саньясу, если его до сих пор пробирает под взглядом этих откровенных, дерзких глаз?
Сто двадцать семь, сто двадцать восемь…
Она и здесь, в лесу, его нашла. Но завтра утром она уйдет. А через неделю Махараджи посвятит его в саньясу и тогда… Может, тогда хоть что-нибудь изменится?
Сто тридцать…
Кевин сел. Хватит считать звезды и думать о своих слабостях. Лучше использовать это время для медитации. Обернувшись в ее шаль, он принял позу лотоса и закрыл глаза.
И вскоре почувствовал, что начинает погружаться…
Что за чертовщина, почему, как только он садится в лотос, его начинает уволакивать в сон?
Должно быть все наоборот. Эта поза призвана пробуждать, а не усыплять. Проклятие, когда же наконец он постигнет великое таинство медитации? Когда наконец проснется и освободится? Когда? Когда…
Уронив голову на грудь, Кевин спал.
6
А в это время чистое небо над священными джунглями Нильканта быстро заволокли тучи. В вышине пророкотал гром: сначала как ворчливый, вечно недовольный чем-то старик, а потом как угрожающий нападением леопард.
Кевин вздрогнул и проснулся. На его макушку шлепнулось несколько тяжелых капель. Очередное благословение, лениво проплыла в его голове мысль. Похоже, сейчас припустит. Что делать? В его пещере спит очаровательная гостья, и он не позволит себе нарушить ее сон.
Обильный ливень хлынул так внезапно, что, пока Кевин добежал до ближайшего дерева, он успел до нитки промокнуть.
Ни сна, ни медитации. Проклятье.
Он сидел под деревом на корточках, кутаясь в промокшую шаль, а в почерневшем небе продолжало сурово грохотать.
— Кевин! Кевин, где ты? — послышался сквозь шум дождя крик Джессики.
В темноте замаячила ее фигурка.
Проснулась. Проклятая гроза разбудила и ее.
— Кевин! Кевин! — продолжала выкрикивать она, бегая по лужайке перед пещерой.
— Я здесь! — отозвался он и встал.
— Кевин! — Она подбежала к нему и схватила за руку. — Скорее в пещеру! Ты с ума сошел!
Ты ведь насквозь промок!
— Ты тоже, как я погляжу, успела промокнуть. Зачем ты выбежала?
— Чтобы затащить тебя в пещеру! Вот зачем! Крепко держа его за руку, она побежала к пещере и потянула его за собой. — Я не хочу, чтобы из-за меня ты простудился, заболел и умер.
Не хочу портить свою карму.
— Это мой выбор, и ты здесь ни при чем.
— Этот выбор ты вынужден был сделать из-за меня. — Они остановились у входа, и Джессика, подталкивая его в спину, заставила войти внутрь. Затем вошла сама.
— Ух, ну и ночка. Откуда взялся этот дождь? — бормотала она в темноте. — Где тут у тебя спички?
— Там, у дальней стены, где горела свеча.
Они вместе на ощупь стали продвигаться в глубь пещеры. И вдруг столкнулись. Ее рука схватила его за плечо, его рука коснулась ее шеи.
Оба на миг замерли.
Нежная, гладкая, теплая, влажная от дождя, самовольно констатировал его ум.
Сильное, упругое, мускулистое и такое горячее, что даже под мокрой рубашкой обжигает, проскакало в ее уме.
И в следующую секунду они, словно ошпаренные, отскочили друг от друга.
— Спички, — прошептала она не своим голосом.
— Да, проклятые спички, — тяжело выдохнул он.
Наконец коробок спичек затрещал в его руке, и по тому, как долго он пытался извлечь из него спичку и чиркнуть ею, Джессика догадалась, что его руки трясутся.
Кевин все же умудрился зажечь свечу, и свет вернул к жизни все, что до этого было поглощено темнотой: шероховатые стены пещеры, загадочные очертания их тел, тени. Они сели друг против друга.
— Мы здорово промокли. Что будем делать? — спросила она, потирая руками плечи.
— Можешь раздеться и закутаться в одеяло, — предложил он.
— А как ты?
— А я буду сидеть и ждать, пока просохну.
На теле одежда сохнет быстро.
Верю, подумала она, на таком горячем теле можно было бы заодно просушить и мою одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Я сам часто вспоминаю об этом и, признаться, никогда не жалею, что не видел этого бессердечного мерзавца, который принес матери столько страданий.
В пещере повисла тревожная тишина. История семьи Кевина настолько растрогала Джессику, что ей захотелось узнать о нем больше.
Почему, например, он не женат? Или, может, он был женат и разведен? Ей хотелось также выяснить причину его бегства от жизни. Она подозревала, что за его духовной устремленностью скрывается какая-то серьезная причина, приведшая его в отчаяние. Как он жил эти пять лет после их первой встречи? Из рассказа Умы и Шанкара она могла предположить, что он был преуспевающим художником. Почему же он решил отказаться от карьеры, славы и денег? И, судя по всему, от женщин тоже.
Свеча на камне в глубине пещеры, потрескивая, догорала.
— Думаю, нам пора ложиться спать, — сказал наконец Кевин.
— Да, ты прав. Ты наверняка рано встаешь.
Но не волнуйся, утром я исчезну, и ты сможешь продолжать свой духовный подвиг. Еще раз спасибо за помощь и за откровенную беседу.
Он махнул рукой и принялся молча стелить на полу пещеры свое единственное одеяло.
— Твоя постель готова, только, к сожалению, укрыться тебе будет нечем. Если замерзнешь, можешь накинуть на себя половину одеяла.
Джессика вспомнила о своей шали, полезла в сумку и достала ее.
— Я прихватила с собой шаль. Только позволь поинтересоваться, на чем собираешься спать ты?
— На траве.
— Понятно, на сырой и холодной траве.
— Нет, на мягкой, густой и шелковистой.
— Нет, Кевин, так дело не пойдет, — запротестовала она. — Возьми хотя бы мою шаль.
— Шалью ты сама можешь накрыться. Спокойной ночи. — И он, пригнувшись, направился к выходу.
— Знаешь, Кевин, это уже слишком. — В ее голосе послышались нотки раздражения. — Я вторглась в твое уединение, отняла у тебя постель и жилище. Но я не хочу, чтобы ты до утра стучал от холода зубами, ночуя под открытым небом. Ты должен взять мою шаль.
Он вернулся и нехотя взял из ее рук шаль.
— Спасибо. Спокойной ночи.
— Сладких сновидений, — с легкой издевкой ответила она.
Кевин лежал, постелив на траву ее шаль, и считал звезды.
Сто двадцать пять, сто двадцать шесть…
Черт, ему явно не удастся сегодня заснуть.
Но как приятно было снова встретить эту девушку с глазами, похожими на маслины, и как приятно было сидеть с ней в пещере и разговаривать! С ней можно было бы проговорить вечность. Она может быть такой разной: вспыльчивой и дерзкой, насмешливой и суровой, внимательной и нежно-чуткой. Она так не похожа на тех девиц, с которыми он раньше имел дело.
Но она не только душевный собеседник, она женщина. А женщины… От них лучше держаться подальше. Эх, как бы так перевоспитать себя, чтобы научиться видеть в них одно только божественное? Как бы заставить себя не видеть этих округлых форм, полных грудей, этих манящих губ, этого томного покачивания бедер?
Черт, как он собирается принять саньясу, если его до сих пор пробирает под взглядом этих откровенных, дерзких глаз?
Сто двадцать семь, сто двадцать восемь…
Она и здесь, в лесу, его нашла. Но завтра утром она уйдет. А через неделю Махараджи посвятит его в саньясу и тогда… Может, тогда хоть что-нибудь изменится?
Сто тридцать…
Кевин сел. Хватит считать звезды и думать о своих слабостях. Лучше использовать это время для медитации. Обернувшись в ее шаль, он принял позу лотоса и закрыл глаза.
И вскоре почувствовал, что начинает погружаться…
Что за чертовщина, почему, как только он садится в лотос, его начинает уволакивать в сон?
Должно быть все наоборот. Эта поза призвана пробуждать, а не усыплять. Проклятие, когда же наконец он постигнет великое таинство медитации? Когда наконец проснется и освободится? Когда? Когда…
Уронив голову на грудь, Кевин спал.
6
А в это время чистое небо над священными джунглями Нильканта быстро заволокли тучи. В вышине пророкотал гром: сначала как ворчливый, вечно недовольный чем-то старик, а потом как угрожающий нападением леопард.
Кевин вздрогнул и проснулся. На его макушку шлепнулось несколько тяжелых капель. Очередное благословение, лениво проплыла в его голове мысль. Похоже, сейчас припустит. Что делать? В его пещере спит очаровательная гостья, и он не позволит себе нарушить ее сон.
Обильный ливень хлынул так внезапно, что, пока Кевин добежал до ближайшего дерева, он успел до нитки промокнуть.
Ни сна, ни медитации. Проклятье.
Он сидел под деревом на корточках, кутаясь в промокшую шаль, а в почерневшем небе продолжало сурово грохотать.
— Кевин! Кевин, где ты? — послышался сквозь шум дождя крик Джессики.
В темноте замаячила ее фигурка.
Проснулась. Проклятая гроза разбудила и ее.
— Кевин! Кевин! — продолжала выкрикивать она, бегая по лужайке перед пещерой.
— Я здесь! — отозвался он и встал.
— Кевин! — Она подбежала к нему и схватила за руку. — Скорее в пещеру! Ты с ума сошел!
Ты ведь насквозь промок!
— Ты тоже, как я погляжу, успела промокнуть. Зачем ты выбежала?
— Чтобы затащить тебя в пещеру! Вот зачем! Крепко держа его за руку, она побежала к пещере и потянула его за собой. — Я не хочу, чтобы из-за меня ты простудился, заболел и умер.
Не хочу портить свою карму.
— Это мой выбор, и ты здесь ни при чем.
— Этот выбор ты вынужден был сделать из-за меня. — Они остановились у входа, и Джессика, подталкивая его в спину, заставила войти внутрь. Затем вошла сама.
— Ух, ну и ночка. Откуда взялся этот дождь? — бормотала она в темноте. — Где тут у тебя спички?
— Там, у дальней стены, где горела свеча.
Они вместе на ощупь стали продвигаться в глубь пещеры. И вдруг столкнулись. Ее рука схватила его за плечо, его рука коснулась ее шеи.
Оба на миг замерли.
Нежная, гладкая, теплая, влажная от дождя, самовольно констатировал его ум.
Сильное, упругое, мускулистое и такое горячее, что даже под мокрой рубашкой обжигает, проскакало в ее уме.
И в следующую секунду они, словно ошпаренные, отскочили друг от друга.
— Спички, — прошептала она не своим голосом.
— Да, проклятые спички, — тяжело выдохнул он.
Наконец коробок спичек затрещал в его руке, и по тому, как долго он пытался извлечь из него спичку и чиркнуть ею, Джессика догадалась, что его руки трясутся.
Кевин все же умудрился зажечь свечу, и свет вернул к жизни все, что до этого было поглощено темнотой: шероховатые стены пещеры, загадочные очертания их тел, тени. Они сели друг против друга.
— Мы здорово промокли. Что будем делать? — спросила она, потирая руками плечи.
— Можешь раздеться и закутаться в одеяло, — предложил он.
— А как ты?
— А я буду сидеть и ждать, пока просохну.
На теле одежда сохнет быстро.
Верю, подумала она, на таком горячем теле можно было бы заодно просушить и мою одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37