Они тоже решили делать вид, что все в порядке. Последовали, как всегда, объятья и поцелуи. Мэдлин немного постояла с ними, беседуя Бог знает о чем. Она вдруг подумала, что, возможно, Стентоны и не знают, что произошло между ними.
Волнение в зале постепенно улеглось. Мэдлин переходила от одной группы гостей к другой – взрыва бомбы не последовало. Она внимательно следила за Домиником – где он, что делает. Сердце билось неровными толчками, воздух с трудом проходил сквозь сдавленное горло.
Больше часа Доминик не обращал на нее никакого внимания. Когда он наконец-то подошел к ней и сдержанно пригласил танцевать, она почувствовала облегчение.
Он повел ее в танце, она молчала, во рту пересохло, глаза расширились. Кожа вибрировала от прикосновения его рук.
– Я танцую с тобой по требованию отца. Он хочет избежать скандала, – сказал он ей напрямик. – Поэтому ничего не воображай.
– Я люблю тебя, Доминик, – хрипло прошептала Мэдлин.
– Ты даже не знаешь истинного значения этого слова, – насмешливо возразил он и холодно добавил: – Между нами все кончено, Мэдлин. Сделай хоть одно доброе дело в твоей сумасбродной жизни: не устраивай сцен, если не ради нас, то хотя бы ради наших родителей.
– Позволь мне хотя бы сказать, что я признаю свою вину, – взмолилась Мэдлин, с испугом глядя в холодное, застывшее лицо Доминика. – Мне кажется, я была немного не в себе в тот вечер…
– Не хочу ничего знать, – отрезал Доминик. – А твои юные дружки довольно скучная публика, чтобы не сказать больше. Хочу дать тебе совет, Мэдлин: оставь взрослых в покое, играй в свои игры с молодыми, такими, как тот юнец, которому ты предлагала себя в тот вечер. Они бывают неловкими, многого не умеют, но быстро приведут тебя в возбуждение. А тебе только это и нужно, пока. Потом будут новые приключения.
– Как ты жесток! – Перемена в Доминике привела ее в отчаяние. Ей казалось, она катится в пропасть. Они кружились по залу, а его резкие слова били без промаха, и рука Доминика больно впивалась в ее тело, лишая ее способности думать, дышать и даже чувствовать. Мэдлин не замечала, что глаза ее полны слез.
– Я не обещал любезничать с тобой, Мэдлин, – сквозь зубы прошипел Доминик. – Только станцевать один танец, черт побери!
– Тогда оставь меня. – Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. – Мне не нужна благотворительность.
Т – О нет, – прошипел Доминик, – ты дотанцуешь до конца. Ты достаточно унижала меня!
– А ты не унизил меня в тот вечер? – огрызнулась она. Ей уже не хотелось плакать, ее душил гнев.
– Тем, что не взял предлагавшееся мне по дешевке? – съязвил Доминик. – Ведешь себя как шлюха, с тобой и обращаются как со шлюхой. А у тебя это здорово получается, Мэдлин, очень здорово! Не вздумай повторить! – предупредил он. Мэдлин вскинула голову, глаза мрачно горели на бледном лице. – Не устраивай сцен, иначе будет хуже.
– Отомстишь, Доминик? – воскликнула Мэдлин. – Вот что ты задумал: хочешь мне отомстить, поэтому решил подарить мне один танец, танец примирения, и гордо уйти, и все точно будут знать, зачем ты танцевал со мной!
– Это твои проблемы, Мэдлин, – безжалостно отрезал Доминик. – Ты могла бы не приходить на вечер и избавить нас от лишних неприятностей. Но ты пришла, и теперь у тебя есть выбор – достойно прекратить наши отношения либо сделать то, чего от тебя ждут, и доказать всем, что ты сумасшедшая, глупая девчонка!
– О, конечно, давай не будем разочаровывать зрителей, – внятно произнесла Мэдлин, глядя ему в глаза. – Чего бы тебе хотелось, Доминик? Чтобы я выбежала из комнаты в слезах? Или тебе доставит большее удовольствие, если я упаду к твоим ногам и буду смиренно молить о прощении? – Сильным рывком Мэдлин выскользнула из его объятий, подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты предпочитаешь второе, не правда ли?
С усмешкой, исказившей совершенную форму ее губ, Мэдлин опустилась к его ногам в глубоком поклоне. Тонкий шелк облаком лег на пол, темноволосая голова поникла в немом раскаянии.
Это был эффектный и очень жестокий поступок. Зал замер. А Мэдлин вдруг почувствовала, что вот-вот улыбнется.
Доминик мог бы засмеяться. Мог бы с юмором отнестись к выходке Мэдлин Гил– берн, которая рабски склонилась перед ним. Мог бы снова отшлепать или оттаскать за волосы. Он ведь предупреждал ее! Но Доминик ничего этого не сделал. Только тихо сказал:
– Когда же ты повзрослеешь, Мэдлин? – Он повернулся и ушел.
Наблюдавшие эту сцену со стороны решили, что Доминик отомстил ей за тот вечер, поскольку драматический жест Мэдлин, ее мольба о прощении, не нашел отклика – ее не простили. И так ей и надо. Выходка вполне в ее духе. На самом-то деле – и Доминик это понял – она издевалась над ним. Ему ничего не оставалось, как уйти, чтобы снова не выглядеть дураком.
Мэдлин, напротив, не двинулась с места. Жизнь капля по капле покидала ее вместе с отчаянной дерзостью. Снова и снова мысленно повторяла она жестокие слова Доминика, добавляя их к прежним обидам. Когда отец осторожно поднял ее и вывел из зала, прежняя Мэдлин уже умерла, а новая пребывала в безысходном отчаянии. Она пришла в себя только через полгода, уже в Бостоне. И потребовалось еще несколько лет, чтобы Мэдлин вновь вернулась к жизни.
Все чаще и чаще клялась она себе, что теперь уж не даст повода в чем-нибудь ее упрекнуть.
* * *
В воскресенье утром Мэдлин с Перри ездили верхом, галопом скакали по зеленым полям, потом позавтракали в прибрежной гостинице и пошли к реке.
Прохожие провожали их взглядами. Это была прекрасная пара: длинноногая, стройная Мэдлин – в брюках для верховой езды и коричневой твидовой куртке, волосы заплетены в косу и короной уложены вокруг головы, и высокий, гибкий Перри – тоже в костюме для верховой езды, со светло-каштановыми волосами и классически правильными чертами лица.
Они шли уже минут десять, когда Мэдлин набралась смелости и задала ему вопрос, который мучил ее всю субботу. – Перри, – начала она осторожно, – могу я попросить тебя об одолжении?
– Конечно, – согласно кивнул Перри, – все что угодно.
Именно так. Мэдлин грустно улыбнулась про себя: его содействие потребуется позже.
– Если я скажу родителям, что в среду буду обедать с тобой в Лондоне, ты не выдашь меня?
Перри остановился.
– Почему тебе надо что-то скрывать? – спросил он.
Мэдлин облизнула пересохшие губы.
– Мне надо кое с кем встретиться, – объяснила она. – Родители будут недовольны, если узнают, с кем я встречалась.
– С кем же?
Логичный вопрос, признала Мэдлин со вздохом. О Боже!
– С Домиником, – сказала она и съежилась, когда Перри сердито повернулся к ней.
– Ты что, все забыла? – воскликнул он. – Доминик публично оскорбил тебя, а ты спокойно сообщаешь, что собираешься обедать с ним!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Волнение в зале постепенно улеглось. Мэдлин переходила от одной группы гостей к другой – взрыва бомбы не последовало. Она внимательно следила за Домиником – где он, что делает. Сердце билось неровными толчками, воздух с трудом проходил сквозь сдавленное горло.
Больше часа Доминик не обращал на нее никакого внимания. Когда он наконец-то подошел к ней и сдержанно пригласил танцевать, она почувствовала облегчение.
Он повел ее в танце, она молчала, во рту пересохло, глаза расширились. Кожа вибрировала от прикосновения его рук.
– Я танцую с тобой по требованию отца. Он хочет избежать скандала, – сказал он ей напрямик. – Поэтому ничего не воображай.
– Я люблю тебя, Доминик, – хрипло прошептала Мэдлин.
– Ты даже не знаешь истинного значения этого слова, – насмешливо возразил он и холодно добавил: – Между нами все кончено, Мэдлин. Сделай хоть одно доброе дело в твоей сумасбродной жизни: не устраивай сцен, если не ради нас, то хотя бы ради наших родителей.
– Позволь мне хотя бы сказать, что я признаю свою вину, – взмолилась Мэдлин, с испугом глядя в холодное, застывшее лицо Доминика. – Мне кажется, я была немного не в себе в тот вечер…
– Не хочу ничего знать, – отрезал Доминик. – А твои юные дружки довольно скучная публика, чтобы не сказать больше. Хочу дать тебе совет, Мэдлин: оставь взрослых в покое, играй в свои игры с молодыми, такими, как тот юнец, которому ты предлагала себя в тот вечер. Они бывают неловкими, многого не умеют, но быстро приведут тебя в возбуждение. А тебе только это и нужно, пока. Потом будут новые приключения.
– Как ты жесток! – Перемена в Доминике привела ее в отчаяние. Ей казалось, она катится в пропасть. Они кружились по залу, а его резкие слова били без промаха, и рука Доминика больно впивалась в ее тело, лишая ее способности думать, дышать и даже чувствовать. Мэдлин не замечала, что глаза ее полны слез.
– Я не обещал любезничать с тобой, Мэдлин, – сквозь зубы прошипел Доминик. – Только станцевать один танец, черт побери!
– Тогда оставь меня. – Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. – Мне не нужна благотворительность.
Т – О нет, – прошипел Доминик, – ты дотанцуешь до конца. Ты достаточно унижала меня!
– А ты не унизил меня в тот вечер? – огрызнулась она. Ей уже не хотелось плакать, ее душил гнев.
– Тем, что не взял предлагавшееся мне по дешевке? – съязвил Доминик. – Ведешь себя как шлюха, с тобой и обращаются как со шлюхой. А у тебя это здорово получается, Мэдлин, очень здорово! Не вздумай повторить! – предупредил он. Мэдлин вскинула голову, глаза мрачно горели на бледном лице. – Не устраивай сцен, иначе будет хуже.
– Отомстишь, Доминик? – воскликнула Мэдлин. – Вот что ты задумал: хочешь мне отомстить, поэтому решил подарить мне один танец, танец примирения, и гордо уйти, и все точно будут знать, зачем ты танцевал со мной!
– Это твои проблемы, Мэдлин, – безжалостно отрезал Доминик. – Ты могла бы не приходить на вечер и избавить нас от лишних неприятностей. Но ты пришла, и теперь у тебя есть выбор – достойно прекратить наши отношения либо сделать то, чего от тебя ждут, и доказать всем, что ты сумасшедшая, глупая девчонка!
– О, конечно, давай не будем разочаровывать зрителей, – внятно произнесла Мэдлин, глядя ему в глаза. – Чего бы тебе хотелось, Доминик? Чтобы я выбежала из комнаты в слезах? Или тебе доставит большее удовольствие, если я упаду к твоим ногам и буду смиренно молить о прощении? – Сильным рывком Мэдлин выскользнула из его объятий, подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты предпочитаешь второе, не правда ли?
С усмешкой, исказившей совершенную форму ее губ, Мэдлин опустилась к его ногам в глубоком поклоне. Тонкий шелк облаком лег на пол, темноволосая голова поникла в немом раскаянии.
Это был эффектный и очень жестокий поступок. Зал замер. А Мэдлин вдруг почувствовала, что вот-вот улыбнется.
Доминик мог бы засмеяться. Мог бы с юмором отнестись к выходке Мэдлин Гил– берн, которая рабски склонилась перед ним. Мог бы снова отшлепать или оттаскать за волосы. Он ведь предупреждал ее! Но Доминик ничего этого не сделал. Только тихо сказал:
– Когда же ты повзрослеешь, Мэдлин? – Он повернулся и ушел.
Наблюдавшие эту сцену со стороны решили, что Доминик отомстил ей за тот вечер, поскольку драматический жест Мэдлин, ее мольба о прощении, не нашел отклика – ее не простили. И так ей и надо. Выходка вполне в ее духе. На самом-то деле – и Доминик это понял – она издевалась над ним. Ему ничего не оставалось, как уйти, чтобы снова не выглядеть дураком.
Мэдлин, напротив, не двинулась с места. Жизнь капля по капле покидала ее вместе с отчаянной дерзостью. Снова и снова мысленно повторяла она жестокие слова Доминика, добавляя их к прежним обидам. Когда отец осторожно поднял ее и вывел из зала, прежняя Мэдлин уже умерла, а новая пребывала в безысходном отчаянии. Она пришла в себя только через полгода, уже в Бостоне. И потребовалось еще несколько лет, чтобы Мэдлин вновь вернулась к жизни.
Все чаще и чаще клялась она себе, что теперь уж не даст повода в чем-нибудь ее упрекнуть.
* * *
В воскресенье утром Мэдлин с Перри ездили верхом, галопом скакали по зеленым полям, потом позавтракали в прибрежной гостинице и пошли к реке.
Прохожие провожали их взглядами. Это была прекрасная пара: длинноногая, стройная Мэдлин – в брюках для верховой езды и коричневой твидовой куртке, волосы заплетены в косу и короной уложены вокруг головы, и высокий, гибкий Перри – тоже в костюме для верховой езды, со светло-каштановыми волосами и классически правильными чертами лица.
Они шли уже минут десять, когда Мэдлин набралась смелости и задала ему вопрос, который мучил ее всю субботу. – Перри, – начала она осторожно, – могу я попросить тебя об одолжении?
– Конечно, – согласно кивнул Перри, – все что угодно.
Именно так. Мэдлин грустно улыбнулась про себя: его содействие потребуется позже.
– Если я скажу родителям, что в среду буду обедать с тобой в Лондоне, ты не выдашь меня?
Перри остановился.
– Почему тебе надо что-то скрывать? – спросил он.
Мэдлин облизнула пересохшие губы.
– Мне надо кое с кем встретиться, – объяснила она. – Родители будут недовольны, если узнают, с кем я встречалась.
– С кем же?
Логичный вопрос, признала Мэдлин со вздохом. О Боже!
– С Домиником, – сказала она и съежилась, когда Перри сердито повернулся к ней.
– Ты что, все забыла? – воскликнул он. – Доминик публично оскорбил тебя, а ты спокойно сообщаешь, что собираешься обедать с ним!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36