Я отодвинул свой стул и сказал:
— Вы не рассердитесь, если я немножко вас потороплю, но мне непременно хочется показать вам, пока еще не совсем стемнело, какие у нас бывают красивые закаты. А когда мы вернемся, я собираюсь познакомить вас кое с кем из своих друзей. Нечего и говорить, ваш приезд возбудил живейший интерес, особенно среди дам.
— Да, так оно было и в Англии. Познакомиться со мной стремились главным образом женщины. Насколько я понимаю, в Америке женщины руководят жизнью общества даже в большей мере, чем в Англии.
— То есть наше общество полностью подчинено им, — сказал я с удовольствием, которое испытываем все мы при этой мысли. — Они одни имеют настоящий досуг. Мужчина чем он богаче, тем больше трудится: дело у него прежде всего! Но, коль скоро он достигает определенного положения и может позволить себе держать домашнюю прислугу, его жена и дочери наотрез отказываются исполнять какую бы то ни было домашнюю работу и посвящают все время развитию своих умственных способностей и светским удовольствиям. И правильно. Потому они так и восхищают иностранцев. Вы, вероятно, слышали, какие дифирамбы им поют в Англии. Насколько я знаю, англичане находят американцев скучными. Зато американок они считают очаровательными.
— Да, мне говорили, что английские аристократы иногда женятся на американках, — сказал альтрурец. — Англичанам кажется, что вы расцениваете такие браки как большую честь, что они весьма льстят вашей национальной гордости.
— До некоторой степени так оно и есть, — согласился я. — Представляю, что в недалеком будущем среди предков английской аристократии появится не меньше американских миллионеров, чем королевских фавориток. Это, конечно, не означает, что мы одобряем аристократию как явление, — прибавил я нравоучительно.
— Безусловно. Я вполне понимаю, — сказал альтрурец. — И надеюсь со временем яснее понять вашу точку зрения в этом вопросе. Пока что она представляется мне довольно смутно.
— Думаю, что постепенно я сумею вам ее разъяснить, — парировал я.
2
Мы вышли из гостиницы, и я повел своего гостя лугом к озеру. Мне хотелось, чтобы он увидел отраженное в зеркале его вод пламя заката и величественные очертания горной гряды на его багровом фоне. Зрелище это — одно из самых очаровательных среди красот здешней природы, делающих пребывание летом в этих краях столь отрадным, и мне всегда не терпится показать его людям, впервые приехавшим в этот прелестный уголок.
Мы перелезли через ограду, которой был обнесен луг, прошли через рощицу и вышли на тропинку, спускающуюся вниз к берегу, и, пока мы брели по ней в ласковом лесном полумраке, голоса певчих дроздов так и звенели вокруг хрустальными колокольчиками, пели серебряными флейтами, журчали струями фонтанов, возносились хором кроткоглазых херувимов. Время от времени мы останавливались послушать их, и пугливые птицы продолжали свой концерт, не видимые глазу в тени густой листвы, однако разговор свой не возобновляли, пока не вышли из-под сени деревьев и не оказались вдруг на лысом бугре, с которого открывался вид на озеро.
— Лес раньше тянулся здесь до самого озера, — пояснил я, — и тогда, спускаясь вниз к воде, вы все время наслаждались его таинственным очарованием, его музыкой. Но прошлой зимой владелец вырубил этот участок. Теперь он выглядит довольно-таки непривлекательно.
Мне пришлось это признать, поскольку я заметил, что альтрурец озирает вырубку прямо-таки с ужасом. Действительно, глазам нашим открылся безбожный разор, мерзость запустения, облагообразить которую было не под силу даже милосердному закату. Повсюду торчали пни, выставляющие напоказ свои увечья; подлесок спалили, и от пожога почернела и потрескалась скудная земля на склонах холма, обреченная теперь на бесплодие. Несколько опаленных, хилых деревцев одиноко стояли, беспомощно опустив ветви. Целый век понадобится, прежде чем силы природы смогут возместить Урон.
— Вы говорите, это дело рук владельца, — сказал альтрурец. — А кто владелец?
— Да-с, неприглядное зрелище, — ответил я уклончиво. — Его поступок вызвал немалое возмущение. Соседи пробовали выкупить у него землю прежде, чем он опустошит ее, — они прекрасно понимали, как ценен лес для привлечения дачников; владельцам здешних дач тоже, конечно, хотелось сберечь лес, и, объединив усилия, они предложили за землю сумму, почти равную той, которую можно было выручить за поваленный лес. Но владелец вбил себе в голову, что если землю у озера как следует расчистить, то она пойдет под застройку, а раз так, на этом можно будет заработать дополнительно не хуже, чем на лесе, проданном на сруб; это и решило судьбу рощи. Безусловно, про владельца можно сказать, что он игнорировал интересы общества, но полностью осудить его я не берусь.
— Нет, конечно, — подтвердил альтрурец, чем, должен признаться, несколько удивил меня.
Я же продолжал:
— Кто иначе стал бы печься об его интересах? И тут вопрос не только его права, но, можно сказать, обязанности сделать в меру своих способностей все, чтобы получить максимальную прибыль для себя и для своих близких. Я это непременно говорю, когда его начинают поносить за отсутствие внимания к общественным интересам.
— Выходит, что корень зла следует искать в системе, вынуждающей каждого человека стоять на страже собственных интересов. Вы порицаете это?
— Отнюдь нет. Система, на мой взгляд, превосходная. В основе ее лежит признание за человеком права на индивидуальность, мы же считаем, что именно индивидуальность отличает цивилизованных людей от дикарей, от низших животных, и только благодаря ей племя или стадо превращается в нацию. Среди нас — как бы мы ни порицали владельца леса за пренебрежительное отношение к общественным интересам — не найдется человека, который позволил бы кому-то посягнуть на право частной собственности. Лес принадлежал ему, и со своей собственностью он имел полное право распоряжаться как ему угодно.
— Должен ли я понимать, что в Америке человек может спокойно портить то, что принадлежит ему?
— Со своим имуществом он может поступать как хочет.
— Даже в ущерб окружающим?
— Нет, конечно, если говорить о личном или имущественном ущербе. Но оскорблять чей-то вкус или чьи-то чувства он может сколько ему заблагорассудится. А разве в Альтрурии людям запрещено распоряжаться по своему усмотрению тем, что принадлежит им?
— Во всяком случае, привести что-то в негодность ему не будет позволено.
— Ну, а если он все же попытается что-то испортить — хотя бы с точки зрения общества?
— Тогда общество лишит его права собственности на эту вещь. — И не успел я придумать, как бы получше возразить на эти слова, он продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Вы не рассердитесь, если я немножко вас потороплю, но мне непременно хочется показать вам, пока еще не совсем стемнело, какие у нас бывают красивые закаты. А когда мы вернемся, я собираюсь познакомить вас кое с кем из своих друзей. Нечего и говорить, ваш приезд возбудил живейший интерес, особенно среди дам.
— Да, так оно было и в Англии. Познакомиться со мной стремились главным образом женщины. Насколько я понимаю, в Америке женщины руководят жизнью общества даже в большей мере, чем в Англии.
— То есть наше общество полностью подчинено им, — сказал я с удовольствием, которое испытываем все мы при этой мысли. — Они одни имеют настоящий досуг. Мужчина чем он богаче, тем больше трудится: дело у него прежде всего! Но, коль скоро он достигает определенного положения и может позволить себе держать домашнюю прислугу, его жена и дочери наотрез отказываются исполнять какую бы то ни было домашнюю работу и посвящают все время развитию своих умственных способностей и светским удовольствиям. И правильно. Потому они так и восхищают иностранцев. Вы, вероятно, слышали, какие дифирамбы им поют в Англии. Насколько я знаю, англичане находят американцев скучными. Зато американок они считают очаровательными.
— Да, мне говорили, что английские аристократы иногда женятся на американках, — сказал альтрурец. — Англичанам кажется, что вы расцениваете такие браки как большую честь, что они весьма льстят вашей национальной гордости.
— До некоторой степени так оно и есть, — согласился я. — Представляю, что в недалеком будущем среди предков английской аристократии появится не меньше американских миллионеров, чем королевских фавориток. Это, конечно, не означает, что мы одобряем аристократию как явление, — прибавил я нравоучительно.
— Безусловно. Я вполне понимаю, — сказал альтрурец. — И надеюсь со временем яснее понять вашу точку зрения в этом вопросе. Пока что она представляется мне довольно смутно.
— Думаю, что постепенно я сумею вам ее разъяснить, — парировал я.
2
Мы вышли из гостиницы, и я повел своего гостя лугом к озеру. Мне хотелось, чтобы он увидел отраженное в зеркале его вод пламя заката и величественные очертания горной гряды на его багровом фоне. Зрелище это — одно из самых очаровательных среди красот здешней природы, делающих пребывание летом в этих краях столь отрадным, и мне всегда не терпится показать его людям, впервые приехавшим в этот прелестный уголок.
Мы перелезли через ограду, которой был обнесен луг, прошли через рощицу и вышли на тропинку, спускающуюся вниз к берегу, и, пока мы брели по ней в ласковом лесном полумраке, голоса певчих дроздов так и звенели вокруг хрустальными колокольчиками, пели серебряными флейтами, журчали струями фонтанов, возносились хором кроткоглазых херувимов. Время от времени мы останавливались послушать их, и пугливые птицы продолжали свой концерт, не видимые глазу в тени густой листвы, однако разговор свой не возобновляли, пока не вышли из-под сени деревьев и не оказались вдруг на лысом бугре, с которого открывался вид на озеро.
— Лес раньше тянулся здесь до самого озера, — пояснил я, — и тогда, спускаясь вниз к воде, вы все время наслаждались его таинственным очарованием, его музыкой. Но прошлой зимой владелец вырубил этот участок. Теперь он выглядит довольно-таки непривлекательно.
Мне пришлось это признать, поскольку я заметил, что альтрурец озирает вырубку прямо-таки с ужасом. Действительно, глазам нашим открылся безбожный разор, мерзость запустения, облагообразить которую было не под силу даже милосердному закату. Повсюду торчали пни, выставляющие напоказ свои увечья; подлесок спалили, и от пожога почернела и потрескалась скудная земля на склонах холма, обреченная теперь на бесплодие. Несколько опаленных, хилых деревцев одиноко стояли, беспомощно опустив ветви. Целый век понадобится, прежде чем силы природы смогут возместить Урон.
— Вы говорите, это дело рук владельца, — сказал альтрурец. — А кто владелец?
— Да-с, неприглядное зрелище, — ответил я уклончиво. — Его поступок вызвал немалое возмущение. Соседи пробовали выкупить у него землю прежде, чем он опустошит ее, — они прекрасно понимали, как ценен лес для привлечения дачников; владельцам здешних дач тоже, конечно, хотелось сберечь лес, и, объединив усилия, они предложили за землю сумму, почти равную той, которую можно было выручить за поваленный лес. Но владелец вбил себе в голову, что если землю у озера как следует расчистить, то она пойдет под застройку, а раз так, на этом можно будет заработать дополнительно не хуже, чем на лесе, проданном на сруб; это и решило судьбу рощи. Безусловно, про владельца можно сказать, что он игнорировал интересы общества, но полностью осудить его я не берусь.
— Нет, конечно, — подтвердил альтрурец, чем, должен признаться, несколько удивил меня.
Я же продолжал:
— Кто иначе стал бы печься об его интересах? И тут вопрос не только его права, но, можно сказать, обязанности сделать в меру своих способностей все, чтобы получить максимальную прибыль для себя и для своих близких. Я это непременно говорю, когда его начинают поносить за отсутствие внимания к общественным интересам.
— Выходит, что корень зла следует искать в системе, вынуждающей каждого человека стоять на страже собственных интересов. Вы порицаете это?
— Отнюдь нет. Система, на мой взгляд, превосходная. В основе ее лежит признание за человеком права на индивидуальность, мы же считаем, что именно индивидуальность отличает цивилизованных людей от дикарей, от низших животных, и только благодаря ей племя или стадо превращается в нацию. Среди нас — как бы мы ни порицали владельца леса за пренебрежительное отношение к общественным интересам — не найдется человека, который позволил бы кому-то посягнуть на право частной собственности. Лес принадлежал ему, и со своей собственностью он имел полное право распоряжаться как ему угодно.
— Должен ли я понимать, что в Америке человек может спокойно портить то, что принадлежит ему?
— Со своим имуществом он может поступать как хочет.
— Даже в ущерб окружающим?
— Нет, конечно, если говорить о личном или имущественном ущербе. Но оскорблять чей-то вкус или чьи-то чувства он может сколько ему заблагорассудится. А разве в Альтрурии людям запрещено распоряжаться по своему усмотрению тем, что принадлежит им?
— Во всяком случае, привести что-то в негодность ему не будет позволено.
— Ну, а если он все же попытается что-то испортить — хотя бы с точки зрения общества?
— Тогда общество лишит его права собственности на эту вещь. — И не успел я придумать, как бы получше возразить на эти слова, он продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58