операция, однозначный и короткий послеоперационный период — конец всему. Быстро забудется. Сейчас думать об этом тягостно и неприятно, а завтра…
Ну вот!.. Этого еще недоставало.
В конце коридора появилась Рая. С радостью к нам не ходят. Разве что, выписавшись, некоторые возвращаются, чтобы всучить какой-нибудь сувенир. Но Лев уже давно выписался и, уходя, преподнес мне, кстати, королевский подарок — два тома «Мифов». Я по всякому поводу подсовываю книги Виталику и каждый раз занудно напоминаю, что это подарок Льва Романовича ему как участнику операции.
— Правду говорят: нет вестей — добрые вести. Что опять случилось, Раечка?
— Все в порядке было… А сегодня врач его посмотрел в поликлинике и напугал. Он в машине сидит, сейчас скажу, что вы на месте…
Рая побежала за Львом, а я остался ждать в кабинете. Как назло, за окном раздались какие-то допотопные, доисторические звуки жуткой силы. Так, по моим представлениям, мог кричать какой-нибудь динозавр, тиранозавр. Я вжался в стул от этих утробных, скрежещущих стонов. Лев вошел, когда я придвинулся к окну, чтобы рассеять страх и узнать причину рыка. Большая машина со скребком-ковшом, упираясь в землю четырьмя лапами, вылезшими из-под нее, пыталась выворотить что-то из земли. То ли скребок, то ли ковш терся об асфальт и издавал этот чудовищный звук. Железо с камнем воюет. Любопытство удовлетворенно, а страх остался…
Лев лег, обнажил ногу.
Нога теплая, хорошая, пульс есть.
— В чем дело, Лев? Здесь все в порядке.
— Выше.
— Так что ты мне показываешь, где все хорошо? Как бабка: потеряла монету на углу, а ищет под фонарем, потому что светлее.
Ох эти докторские шутки… Ага! Вот оно что. Вижу. Ничего хорошего. В самом верху ноги, где синтетический протез вшит в артерию, надулась большая шишка и. пульсирует — ощупывать не надо, на глаз видно. Кожа тонкая — того и гляди, прорвется. Пульсирующая гематома. Да, инфекция попала, разъела шов. Плохо дело.
— Лева… — Я замялся, не зная, как сказать поаккуратнее. — Попробуем еще раз помочь, но сейчас опаснее.
— Если операция опять, отрежь ты ее к чертовой матери, Дмитрий Григорьевич. Нет у меня больше сил. Будет в конце концов протез. Стану привыкать к нему, — сказал он.
Он произнес первый. Сразу сделалось легче разговаривать:
— Видишь ли, Лева, попробуем обойти инфицированное место. Поставим новый протез. Но старый все равно убирать надо. Он же инородное тело. Теперь его обязательно убрать. А потом уж ногу.
— Две операции?
— Нет. Одновременно.
— А если ничего не делать? Просто ждать, пока не заболит? А пока работать?
— Нельзя. Тебе даже из больницы сейчас уходить нельзя. В любой момент кожа может прорваться — и сильное кровотечение. Кстати, учти: если начнется — кулаком со всей силой прижми и зови.
За окном опять раздался тот же жуткий скрежет.
— Я не могу больше, уже замучился с этой ногой. У меня есть еще одна нога. О ней надо думать.
Сказал мои слова. Это я говорю: не могу больше, замучился с этой ногой. У тебя есть еще одна нога, о ней думать надо. У тебя еще есть жизнь, Лев Романович. О ней надо думать. Пришла пора.
— Дмитрий Григорьевич, может, сразу отрежешь?
— Нет, Романыч. Сначала полечим. Антибиотики поколем. Ведь, если окажется, что ногу можно сохранить, надо сразу начать бороться с инфекцией, до операции, если получится.
Лев махнул рукой.
— Моя палата занята?
— Занята. Но скоро освободится. — Черт возьми, зря сказал. Он же всех тут знает, сегодня же получит информацию, каким образом она освободится, — Но тебе ночью нельзя оставаться одному ни на минуту. Если крованет, надо, чтоб кто-нибудь был и в тот же миг позвал дежурных.
— А Рая на что? Сигнал есть.
— Не мне тебе объяснять про сигнал. А если сестра в другой палате?
По-видимому, я накликал Златогурова: вспомнил о нем, когда ходил смотреть старика. Флюиды? Нервы? Сообщающиеся сосуды? Черт-те что, но факт остается фактом: только вспомнил — и на тебе, через пятнадцать минут он здесь.
А к вечеру дома — еще один приступ колики. Снова ампулы, таблетки, ванная. В полном изнеможении и оцепенении сидел в кресле с грелкой и давал себе страшные клятвы. Я хотел зарыться в песок, в подушку, откреститься от всего света, никого не видеть, не слышать, ни с кем ни о чем не спорить, не помогать встречному и поперечному, другу и недругу, знакомым, приятелям. Хватит. Я болен, я устал. И телефонную трубку брать не буду. Ни за что. Пусть звонит. Пусть. Черт вас всех побери…
— …Дим, это ты?
— Ну? А то кто же? Из ванны только что вылез. Опять колика.
— Кто у тебя там шумит?
— Виталик с Валей уроки учат.
— Дим… Посоветоваться надо. Приезжай. Заболит — укол сделаю. Приезжай, Дим. Плохо мне…
— Сейчас. Еду.
Дмитрий Григорьевич с силой бросил трубку на аппарат.
— Ты куда? — встрепенулась Валя.
— Я врач. — Дмитрий Григорьевич был лаконичен. Валя пожала плечами, снова повернулась к Виталику:
— Ты же сам болен!
— Хорошо! Я, по-твоему, этого не знаю?
Виталик молчал. Валя отвернулась. Дим надел пиджак, сунул в карман сигареты. Такси попалось у самого подъезда. На Егоре, что называется, не было лица.
— Что с тобой? Что случилось?
— Дим, прости. Плохо, Дим… С Ниной плохо.
— Что? Где она?
— Ушел я. Все кончено, Дим.
— Тьфу ты, черт! Ополоумел, что ли? И впрямь как у Чехова. Идиот!
— Скорей как у Достоевского… Димыч, ты прости…
— И не собираюсь, — сказал Дим, уже успокаиваясь. — Ну совсем с ума сошел. Голова есть у тебя? Я ж тебе говорил: два приступа сегодня… Ну идиот!
— Дим, пойми…
Телефон.
— Она! Дим, возьми трубку. Скажи… Нет. Я сам. Что ты скажешь?.. Алло… Да, я. У меня… Что?! Держите. Сейчас приедем. — Последнее он произносил, уже схватив свитер.
— Что, Егор?
— Кровотечение у Златогурова.
— Черт! Я же видел, что там на соплях все держалось. — И уже на лестнице: — Что сделали?
— Кулаком держат и в операционную подают.
Выбежали на улицу.
— Жгут, может, лучше? Как назло, такси нет и не будет…
— Куда жгут? Там в паху почти. Не наложишь.
— Да. Только кулаком. Удержат?.. Вон такси… Эй!..
В коридоре прежде всего увидели рыдающую Раю и возле нее дежурную сестру.
Я испугался — плачет, утешают, неужели?.. Да она в любом случае плакать должна, чего я выдумал с перепугу?
— Он в операционной уже. Остановили, Дмитрий Григорьевич. Полотенцем и рукой придавили.
— Кто там?
— Все дежурные.
— Рая, дело плохо.
— Умрет, Дмитрий Григорьевич?
— Да ты что! А ногу потеряет, наверное. Попробуем.
— Лишь бы жил, Дмитрий Григорьевич!.. Бог с ней, с ногой…
Как только узнал, что кровотечение остановили, успокоился. Успеем. Смотрю, и Егор порозовел. Может, от бега. А то зеленый был, смотреть тошно. Тоже — катастрофа! И хорошо, что хлопнул дверью. Тягомотина. Это ж надо! Вызвать меня из-за такой ерунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Ну вот!.. Этого еще недоставало.
В конце коридора появилась Рая. С радостью к нам не ходят. Разве что, выписавшись, некоторые возвращаются, чтобы всучить какой-нибудь сувенир. Но Лев уже давно выписался и, уходя, преподнес мне, кстати, королевский подарок — два тома «Мифов». Я по всякому поводу подсовываю книги Виталику и каждый раз занудно напоминаю, что это подарок Льва Романовича ему как участнику операции.
— Правду говорят: нет вестей — добрые вести. Что опять случилось, Раечка?
— Все в порядке было… А сегодня врач его посмотрел в поликлинике и напугал. Он в машине сидит, сейчас скажу, что вы на месте…
Рая побежала за Львом, а я остался ждать в кабинете. Как назло, за окном раздались какие-то допотопные, доисторические звуки жуткой силы. Так, по моим представлениям, мог кричать какой-нибудь динозавр, тиранозавр. Я вжался в стул от этих утробных, скрежещущих стонов. Лев вошел, когда я придвинулся к окну, чтобы рассеять страх и узнать причину рыка. Большая машина со скребком-ковшом, упираясь в землю четырьмя лапами, вылезшими из-под нее, пыталась выворотить что-то из земли. То ли скребок, то ли ковш терся об асфальт и издавал этот чудовищный звук. Железо с камнем воюет. Любопытство удовлетворенно, а страх остался…
Лев лег, обнажил ногу.
Нога теплая, хорошая, пульс есть.
— В чем дело, Лев? Здесь все в порядке.
— Выше.
— Так что ты мне показываешь, где все хорошо? Как бабка: потеряла монету на углу, а ищет под фонарем, потому что светлее.
Ох эти докторские шутки… Ага! Вот оно что. Вижу. Ничего хорошего. В самом верху ноги, где синтетический протез вшит в артерию, надулась большая шишка и. пульсирует — ощупывать не надо, на глаз видно. Кожа тонкая — того и гляди, прорвется. Пульсирующая гематома. Да, инфекция попала, разъела шов. Плохо дело.
— Лева… — Я замялся, не зная, как сказать поаккуратнее. — Попробуем еще раз помочь, но сейчас опаснее.
— Если операция опять, отрежь ты ее к чертовой матери, Дмитрий Григорьевич. Нет у меня больше сил. Будет в конце концов протез. Стану привыкать к нему, — сказал он.
Он произнес первый. Сразу сделалось легче разговаривать:
— Видишь ли, Лева, попробуем обойти инфицированное место. Поставим новый протез. Но старый все равно убирать надо. Он же инородное тело. Теперь его обязательно убрать. А потом уж ногу.
— Две операции?
— Нет. Одновременно.
— А если ничего не делать? Просто ждать, пока не заболит? А пока работать?
— Нельзя. Тебе даже из больницы сейчас уходить нельзя. В любой момент кожа может прорваться — и сильное кровотечение. Кстати, учти: если начнется — кулаком со всей силой прижми и зови.
За окном опять раздался тот же жуткий скрежет.
— Я не могу больше, уже замучился с этой ногой. У меня есть еще одна нога. О ней надо думать.
Сказал мои слова. Это я говорю: не могу больше, замучился с этой ногой. У тебя есть еще одна нога, о ней думать надо. У тебя еще есть жизнь, Лев Романович. О ней надо думать. Пришла пора.
— Дмитрий Григорьевич, может, сразу отрежешь?
— Нет, Романыч. Сначала полечим. Антибиотики поколем. Ведь, если окажется, что ногу можно сохранить, надо сразу начать бороться с инфекцией, до операции, если получится.
Лев махнул рукой.
— Моя палата занята?
— Занята. Но скоро освободится. — Черт возьми, зря сказал. Он же всех тут знает, сегодня же получит информацию, каким образом она освободится, — Но тебе ночью нельзя оставаться одному ни на минуту. Если крованет, надо, чтоб кто-нибудь был и в тот же миг позвал дежурных.
— А Рая на что? Сигнал есть.
— Не мне тебе объяснять про сигнал. А если сестра в другой палате?
По-видимому, я накликал Златогурова: вспомнил о нем, когда ходил смотреть старика. Флюиды? Нервы? Сообщающиеся сосуды? Черт-те что, но факт остается фактом: только вспомнил — и на тебе, через пятнадцать минут он здесь.
А к вечеру дома — еще один приступ колики. Снова ампулы, таблетки, ванная. В полном изнеможении и оцепенении сидел в кресле с грелкой и давал себе страшные клятвы. Я хотел зарыться в песок, в подушку, откреститься от всего света, никого не видеть, не слышать, ни с кем ни о чем не спорить, не помогать встречному и поперечному, другу и недругу, знакомым, приятелям. Хватит. Я болен, я устал. И телефонную трубку брать не буду. Ни за что. Пусть звонит. Пусть. Черт вас всех побери…
— …Дим, это ты?
— Ну? А то кто же? Из ванны только что вылез. Опять колика.
— Кто у тебя там шумит?
— Виталик с Валей уроки учат.
— Дим… Посоветоваться надо. Приезжай. Заболит — укол сделаю. Приезжай, Дим. Плохо мне…
— Сейчас. Еду.
Дмитрий Григорьевич с силой бросил трубку на аппарат.
— Ты куда? — встрепенулась Валя.
— Я врач. — Дмитрий Григорьевич был лаконичен. Валя пожала плечами, снова повернулась к Виталику:
— Ты же сам болен!
— Хорошо! Я, по-твоему, этого не знаю?
Виталик молчал. Валя отвернулась. Дим надел пиджак, сунул в карман сигареты. Такси попалось у самого подъезда. На Егоре, что называется, не было лица.
— Что с тобой? Что случилось?
— Дим, прости. Плохо, Дим… С Ниной плохо.
— Что? Где она?
— Ушел я. Все кончено, Дим.
— Тьфу ты, черт! Ополоумел, что ли? И впрямь как у Чехова. Идиот!
— Скорей как у Достоевского… Димыч, ты прости…
— И не собираюсь, — сказал Дим, уже успокаиваясь. — Ну совсем с ума сошел. Голова есть у тебя? Я ж тебе говорил: два приступа сегодня… Ну идиот!
— Дим, пойми…
Телефон.
— Она! Дим, возьми трубку. Скажи… Нет. Я сам. Что ты скажешь?.. Алло… Да, я. У меня… Что?! Держите. Сейчас приедем. — Последнее он произносил, уже схватив свитер.
— Что, Егор?
— Кровотечение у Златогурова.
— Черт! Я же видел, что там на соплях все держалось. — И уже на лестнице: — Что сделали?
— Кулаком держат и в операционную подают.
Выбежали на улицу.
— Жгут, может, лучше? Как назло, такси нет и не будет…
— Куда жгут? Там в паху почти. Не наложишь.
— Да. Только кулаком. Удержат?.. Вон такси… Эй!..
В коридоре прежде всего увидели рыдающую Раю и возле нее дежурную сестру.
Я испугался — плачет, утешают, неужели?.. Да она в любом случае плакать должна, чего я выдумал с перепугу?
— Он в операционной уже. Остановили, Дмитрий Григорьевич. Полотенцем и рукой придавили.
— Кто там?
— Все дежурные.
— Рая, дело плохо.
— Умрет, Дмитрий Григорьевич?
— Да ты что! А ногу потеряет, наверное. Попробуем.
— Лишь бы жил, Дмитрий Григорьевич!.. Бог с ней, с ногой…
Как только узнал, что кровотечение остановили, успокоился. Успеем. Смотрю, и Егор порозовел. Может, от бега. А то зеленый был, смотреть тошно. Тоже — катастрофа! И хорошо, что хлопнул дверью. Тягомотина. Это ж надо! Вызвать меня из-за такой ерунды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30