Мельком услышанная в Сталинграде фраза "Боец сказал, есть все: и хлеб, и обед, да не до еды...", сопровожденная фразой очеркиста: "Гуртьев любил и уважал своих людей, и знал он - когда солдату "не кушается", то уж крепко, по-настоящему тяжело ему" сразу создает человечную тональность очерка о страшном аде сталинградской обороны. А из записи о том, что на Мамаевом кургане минометчики любят слушать пластинку с бетховенской "Ирландской застольной", возник великолепный финал очерка "Сталинградское войско", где под слова "Миледи смерть, мы просим вас за дверью обождать" в памяти писателя проходят картины и герои сталинградской эпопеи.
Из таких записей, из таких бесед вырастали и замечательные портретные очерки о героях войны - от очерка о снайпере "Глазами Чехова" до очерка "Советский офицер" о командующем танковым соединением генерале А. X. Бабаджаняне. А как много узнаем мы о знаменитых сталинградских комдивах А. И. Родимцеве, Л. Н. Гуртьеве, И. И. Людникове и других!
Но Гроссман не только хорошо исполнял свой журналистский долг. В нем горела, не угасая, творческая страсть прозаика, потрясенного и воодушевленного тем, что познал он на войне. За два месяца, отпущенных ему редакцией "Красной звезды", он создает первую значительную советскую повесть периода войны "Народ бессмертен", печатавшуюся в восемнадцати номерах газеты в июле - августе 1942 года. Сюжет повести опирался на запись беседы в сентябре 1941 года с полковым комиссаром Н. А. Шляпиным, выведшим из окружения воинскую часть. Вошла в повесть и потрясшая Гроссмана в августе 41-го картина гибели Гомеля от бомбежки и пожаров. Кратко помянутое в записной книжке для памяти впечатление от взгляда смертельно раненой коровы преобразовалось в удивительный символ уничтожаемого города: "Темный, плачущий, полный муки зрачок лошади, словно кристальное живое зеркало, вобрал в себя пламя горящих домов, дым, клубящийся в воздухе, светящиеся, раскаленные развалины и этот лес тонких, высоких печных труб, который рос, рос на месте исчезавших в пламени домов.
И внезапно Богарев подумал, что и он вобрал в себя всю ночную гибель мирного старинного города".
И последняя дневниковая запись - о берлинском зоологическом саде и стороже обезьянника - подвигла писателя в 1955 году на замечательный рассказ "Тиргартен", поведавший о несовместимости насилия и жизни, о неутихающем стремлении всего живого к свободе.
Множество записей - своего рода зарубок опаленной памяти - обогатили дилогию "За правое дело" и "Жизнь и судьба".
Прообразом одного из главных героев "За правое дело" - солдата Вавилова послужили записи беседы с красноармейцем Иваном Канаевым и сапером Власовым. А картина, завершающая судьбу еще одного из героев - летчика Викторова, сбитого над Сталинградом, была почти дословно перенесена из. казалось бы, мимолетной записи: "Всю ночь лежал мертвый летчик на снежном холме - был большой мороз, и звезды светили очень ярко. А на рассвете холм стал совершенно розовый, и летчик лежал на розовом холме. Потом подула поземка, и тело стало заносить снегом".
Перешли из записей сначала в очерк "Волга - Сталинград" артиллеристы Саркисьян и Скакун (в романе - Свистун), чьи тяжелые минометы и зенитные орудия первыми встретили и в смертельном бою задержали внезапно прорвавшиеся к Сталинграду фашистские танки. Одним из героев романа стал и генерал Н. И. Крылов, которому выпало на долю быть начальником штаба войск обороны сначала в Одессе, затем в Севастополе и, наконец, в Сталинграде.
Перешла из записных книжек в роман гордая фраза сталинградской беженки: "Мы оскорбленные, но не униженные". А самым, может быть, драгоценным свидетельством обороны Сталинграда стало для Гроссмана донесение командира роты Колаганова. Это донесение Гроссман выпросил в штабе полка и всю войну держал в своей полевой сумке, как ценнейший документ. Он привел это донесение в очерке "Царицын - Сталинград", а затем оно было "отдано" в романе "За правое дело" лейтенанту Ковалеву, одному из героев обороны Сталинградского вокзала - той знаменитой обороны, где погибли все бойцы, но никто не сдался, не отступил. Так на долгие годы, пока будет жить дилогия Гроссмана, останется в памяти людей подлинная клятва сталинградца: "Пока будет жив командир роты, ни одна фашистская блядь не пройдет".
Разные судьбы людей встают из записных книжек. С одними автора вновь сводила судьба, и полковник M. E. Катуков стал ко времени второй встречи генералом, командующим танковой армией. Другие погибали, исчезали в военных вихрях, и память о них осталась в очерках или просто в лаконичных записях, выполняя теперь благородный завет: никто не забыт, ничто не забыто. Наконец, третьи, пусть под другими, романными фамилиями остались в книгах Гроссмана художественными памятниками той великой трагической эпохи.
Отдадим же должное писателю за эти бесценные свидетельства, записанные наспех, но сохранившиеся на долгие-долгие времена.
А. Бочаров
ПРИМЕЧАНИЯ
1. К стр. 245.
Лозовский А. возглавлял в это время Совинформбюро.
2. К стр. 262.
Речь идет о поэте Иосифе Уткине (1903-1944).
3. К стр. 271.
И командующий 50-й армией генерал-майор М. П. Петров, и член Военного совета армии полковой комиссар Н. А. Шляпин погибнут поздней осенью 1941 года.
4. К стр. 289.
В дальнейшем M. E. Катуков станет командующим 1-й (с 1944- 1-й гвардейской) танковой армией, с 1959 года - маршал бронетанковых войск.
5. К стр. 362.
Тодт - так именовалась организация военно-строительных частей при вермахте; в чрезвычайных ситуациях использовались как боевые подразделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128