Такого ведь и злейшему врагу не пожелаешь. Наоборот, я от всей души желал, право, можете мне поверить, чтобы бог явил чудо, и его бы… Совсем, так сказать, оправдали?… Нет, это ведь не может быть… Пусть бы его наказали не так сильно… Вы понимаете?
Несколько дней, говорю вам, я ходил как в чаду, места себе не находил. А когда я узнал, что вся эта канитель, слава тебе господи, кончена и завтра уже выносят приговор, клянусь жизнью, – а я все-таки дорожу ею, – я ночь не спал, так-таки и не смыкал глаз – ворочался с боку на бок и в конце концов вскочил и пошел в клуб; не для игры, конечно, я надеялся здесь хоть на минуту забыться. Слишком уж тяжело было на душе. Я чувствовал, почти знал, что дела Иосифа плохи.
Так оно и случилось. Шагаю в обычное время в столовую, вижу, выскакивают оттуда двое «яшек», всклокоченные, расстроенные, не дай господи! За обедом я застал несколько посторонних человек. К столу подает уже не «она», а мать; сама мать тоже, как говорится, не в своей тарелке, я бы поклялся, что она плакала.
Недолго думая, отозвал я ее в сторону:
– Где ваша дочь?
– У себя, – отвечает мать и показывает глазами на маленькую клетушку с дверкой.
Должен вам признаться, мы вели с матерью своеобразную игру. Напрямик я с ней никогда не говорил, но понимал, что мое сватовство было бы ей по душе. В самом деле, молодой человек из современных, коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное, почему бы ей не хотеть! Я не раз намекал, что ее дочь меня очень интересует. Доказательство: не нравится мне, что девушка сама подает к столу… Угадайте, что мне ответила мать:
– Не нравится, что она подает? Подавайте сами!
Ну, что ты тут поделаешь?
Да, на чем же мы остановились? – На маленькой комнатке. Каким манером вошел я в эту комнатку, каковы были мои первые слова – режьте меня, ничего не помню, Помню лишь, она сидела у окна, все в том же белом передничке, сложив руки на груди. Бледная, ни кровинки в лице, верхняя губка вздернута, а глазки-вишенки, подернутые легкой дымкой, глядели задумчиво куда-то вдаль. И ни единой слезинки, ни намека на слезы! Только немая печаль лежала на чуть-чуть наморщенном белом лобике.
Клянусь жизнью – а жизнью своей я дорожу, – в эту минуту она была так хороша, та «божественно хороша, что я готов был упасть к ее ногам, целовать следы ее ног.
Увидев меня, она не всполошилась, не вскочила с места, не спросила, чего мне нужно. Я сам взял стул, уселся против нее и стал говорить, говорить – без конца, без краю. Фонтан красноречия забил из моих уст, и я говорил, говорил, говорил. Что я там говорил, я ведь вам сказал, – не знаю. Повидимому, смысл был все тот же: я хотел открыть перед ней душу, утешить ее; намекал, что ей не к чему так сильно «реагировать». На нашем языке это означает: пусть не принимает слишком близко к сердцу, для этого она еще слишком молода, слишком свежа, слишком хороша. Я ей внушал, что еще неизвестно, где ее счастье обретается. Вот, например, я – молодой человек из современных, коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное… Да пусть только слово скажет, пусть скажет, что она готова забыть прошлое: не было никакого Иосифа, никаких «яшек» и никакой на свете «конспирации»…
Понимаете, я и сам не знаю, откуда у меня взялся дар слова. А она, думаете, что-нибудь ответила? – Ничего. Она сидела молча и глядела, глядела, глядела… Что мог означать этот взгляд? Он мог означать: «Вы это на самом деле? Не верится что-то». Или: «Я подумаю». Или: «Оставьте меня в покое». А может быть, вовсе: «Ио-сиф!» Понимаете, не просто Иосиф, а Ио-сиф!
Какими глазами смотрел я потом на самого себя! Врагам пожелаю это испытать. Несколько дней подряд мне стыдно было на людях показаться. На душе у меня было мрачно, я чувствовал себя так, точно я сам в какой-то мере виноват в несчастье, свалившемся на них. Сколько я ни старался выбить из головы, забыть его, вот этого Иосифа – никак не мог.
Надо вам сказать, что снам я не придаю значения, покойников не боюсь, в колдовство не верю. Но, клянусь вам честью, не проходило ночи, чтобы Иосиф не явился во сне: он будил меня и показывал рукой вокруг шеи, – не про меня будь сказано, – там у него осталась синяя полоса. Как вы думаете, можно придавать какое-нибудь значение снам? Вот я знаю факт… Приключилось это давно с моим Дядей… Но ведь это – глупости! Какое мне дело до снов! Просто я немного расстроился, потерял аппетит, лишился сна. От страха, думаете? – Нет! Но вы понимаете: знакомый человек, столько раз за одним столом сидели… Тут я решился. Была – не была. Собрался с духом и отправился снова туда, в столовую.
Прихожу. Где там столовая, какая столовая? Как и не бывало – даже место высохло. «Куда девалась столовая?» – «Уже несколько дней как выехала». – «Что значит выехала?» – «Очень просто: выехала – значит выехала». Бегу во двор, звоню домовладельцу: «Куда девалась столовая? Куда переехала?» Ищи ветра в поле. Никто не знает, никто не может ответить, куда она девалась. Начинаю шуметь, вламываюсь в амбицию. А я, если вламываюсь в амбицию, тут упаси господи. Клянусь вам, я бегал как сумасшедший, кидался из конца в конец. А «яшки»? Как назло, никого! Хоть бы на развод одного оставили.
Тогда я отправился в полицию «расследовать», это значит, навести справку.
Явился. И тут меня взяли в оборот: «Что надо?» Говорю: «Так, мол, и так, куда девалась столовая?» – «Какая столовая?» Отвечаю: «Такая-то и такая». – «Зачем она вам понадобилась?»
Вы понимаете, поди расскажи им, зачем она мне понадобилась. Я молчу. Тогда они спрашивают снова и снова.
Что и говорить, доставил же я себе удовольствие!.. Уж меня там погоняли! Черт меня понес туда! Хотя, с другой стороны, чего мне собственно бояться? Молодой человек – коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное. В подобные дела я не впутываюсь. Как говорят, не евши чесноку… чего же тут бояться? Но я просто не люблю таких дел, понимаете, не люблю, и все тут. Я проклял самого себя… Вот так столовая! Ну и девушка! Вот так Иосиф!
Я и сам бы рад забыть «ее», да не тут-то было. Из головы нейдет. До сих пор стоит предо мной в сверкающем беленьком передничке; горят глазки-вишенки, губка вздернута, ямочки на щеках зовут: целуй меня! А в ушах все еще звенит ее смех. Частенько во сне я слышу ее голосок. Она зовет: «Ио-сиф! Ио-сиф!» Я просыпаюсь в холодном поту. Потому что чуть вспомню о ней, как на ум приходит он…
Видите, я не жду, чтобы вы достали часы. Я сам знаю, что все на свете должно кончаться. Извините, что я отнял у вас слишком много времени. Дайте, прошу вас, руку и пообещайте, что все рассказанное здесь останется между нами, как говорится, – «конспирация».
Адье!
1902
1 2 3 4 5
Несколько дней, говорю вам, я ходил как в чаду, места себе не находил. А когда я узнал, что вся эта канитель, слава тебе господи, кончена и завтра уже выносят приговор, клянусь жизнью, – а я все-таки дорожу ею, – я ночь не спал, так-таки и не смыкал глаз – ворочался с боку на бок и в конце концов вскочил и пошел в клуб; не для игры, конечно, я надеялся здесь хоть на минуту забыться. Слишком уж тяжело было на душе. Я чувствовал, почти знал, что дела Иосифа плохи.
Так оно и случилось. Шагаю в обычное время в столовую, вижу, выскакивают оттуда двое «яшек», всклокоченные, расстроенные, не дай господи! За обедом я застал несколько посторонних человек. К столу подает уже не «она», а мать; сама мать тоже, как говорится, не в своей тарелке, я бы поклялся, что она плакала.
Недолго думая, отозвал я ее в сторону:
– Где ваша дочь?
– У себя, – отвечает мать и показывает глазами на маленькую клетушку с дверкой.
Должен вам признаться, мы вели с матерью своеобразную игру. Напрямик я с ней никогда не говорил, но понимал, что мое сватовство было бы ей по душе. В самом деле, молодой человек из современных, коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное, почему бы ей не хотеть! Я не раз намекал, что ее дочь меня очень интересует. Доказательство: не нравится мне, что девушка сама подает к столу… Угадайте, что мне ответила мать:
– Не нравится, что она подает? Подавайте сами!
Ну, что ты тут поделаешь?
Да, на чем же мы остановились? – На маленькой комнатке. Каким манером вошел я в эту комнатку, каковы были мои первые слова – режьте меня, ничего не помню, Помню лишь, она сидела у окна, все в том же белом передничке, сложив руки на груди. Бледная, ни кровинки в лице, верхняя губка вздернута, а глазки-вишенки, подернутые легкой дымкой, глядели задумчиво куда-то вдаль. И ни единой слезинки, ни намека на слезы! Только немая печаль лежала на чуть-чуть наморщенном белом лобике.
Клянусь жизнью – а жизнью своей я дорожу, – в эту минуту она была так хороша, та «божественно хороша, что я готов был упасть к ее ногам, целовать следы ее ног.
Увидев меня, она не всполошилась, не вскочила с места, не спросила, чего мне нужно. Я сам взял стул, уселся против нее и стал говорить, говорить – без конца, без краю. Фонтан красноречия забил из моих уст, и я говорил, говорил, говорил. Что я там говорил, я ведь вам сказал, – не знаю. Повидимому, смысл был все тот же: я хотел открыть перед ней душу, утешить ее; намекал, что ей не к чему так сильно «реагировать». На нашем языке это означает: пусть не принимает слишком близко к сердцу, для этого она еще слишком молода, слишком свежа, слишком хороша. Я ей внушал, что еще неизвестно, где ее счастье обретается. Вот, например, я – молодой человек из современных, коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное… Да пусть только слово скажет, пусть скажет, что она готова забыть прошлое: не было никакого Иосифа, никаких «яшек» и никакой на свете «конспирации»…
Понимаете, я и сам не знаю, откуда у меня взялся дар слова. А она, думаете, что-нибудь ответила? – Ничего. Она сидела молча и глядела, глядела, глядела… Что мог означать этот взгляд? Он мог означать: «Вы это на самом деле? Не верится что-то». Или: «Я подумаю». Или: «Оставьте меня в покое». А может быть, вовсе: «Ио-сиф!» Понимаете, не просто Иосиф, а Ио-сиф!
Какими глазами смотрел я потом на самого себя! Врагам пожелаю это испытать. Несколько дней подряд мне стыдно было на людях показаться. На душе у меня было мрачно, я чувствовал себя так, точно я сам в какой-то мере виноват в несчастье, свалившемся на них. Сколько я ни старался выбить из головы, забыть его, вот этого Иосифа – никак не мог.
Надо вам сказать, что снам я не придаю значения, покойников не боюсь, в колдовство не верю. Но, клянусь вам честью, не проходило ночи, чтобы Иосиф не явился во сне: он будил меня и показывал рукой вокруг шеи, – не про меня будь сказано, – там у него осталась синяя полоса. Как вы думаете, можно придавать какое-нибудь значение снам? Вот я знаю факт… Приключилось это давно с моим Дядей… Но ведь это – глупости! Какое мне дело до снов! Просто я немного расстроился, потерял аппетит, лишился сна. От страха, думаете? – Нет! Но вы понимаете: знакомый человек, столько раз за одним столом сидели… Тут я решился. Была – не была. Собрался с духом и отправился снова туда, в столовую.
Прихожу. Где там столовая, какая столовая? Как и не бывало – даже место высохло. «Куда девалась столовая?» – «Уже несколько дней как выехала». – «Что значит выехала?» – «Очень просто: выехала – значит выехала». Бегу во двор, звоню домовладельцу: «Куда девалась столовая? Куда переехала?» Ищи ветра в поле. Никто не знает, никто не может ответить, куда она девалась. Начинаю шуметь, вламываюсь в амбицию. А я, если вламываюсь в амбицию, тут упаси господи. Клянусь вам, я бегал как сумасшедший, кидался из конца в конец. А «яшки»? Как назло, никого! Хоть бы на развод одного оставили.
Тогда я отправился в полицию «расследовать», это значит, навести справку.
Явился. И тут меня взяли в оборот: «Что надо?» Говорю: «Так, мол, и так, куда девалась столовая?» – «Какая столовая?» Отвечаю: «Такая-то и такая». – «Зачем она вам понадобилась?»
Вы понимаете, поди расскажи им, зачем она мне понадобилась. Я молчу. Тогда они спрашивают снова и снова.
Что и говорить, доставил же я себе удовольствие!.. Уж меня там погоняли! Черт меня понес туда! Хотя, с другой стороны, чего мне собственно бояться? Молодой человек – коммерсант с хорошей репутацией, приличный доход, деньги – тьфу! и тому подобное. В подобные дела я не впутываюсь. Как говорят, не евши чесноку… чего же тут бояться? Но я просто не люблю таких дел, понимаете, не люблю, и все тут. Я проклял самого себя… Вот так столовая! Ну и девушка! Вот так Иосиф!
Я и сам бы рад забыть «ее», да не тут-то было. Из головы нейдет. До сих пор стоит предо мной в сверкающем беленьком передничке; горят глазки-вишенки, губка вздернута, ямочки на щеках зовут: целуй меня! А в ушах все еще звенит ее смех. Частенько во сне я слышу ее голосок. Она зовет: «Ио-сиф! Ио-сиф!» Я просыпаюсь в холодном поту. Потому что чуть вспомню о ней, как на ум приходит он…
Видите, я не жду, чтобы вы достали часы. Я сам знаю, что все на свете должно кончаться. Извините, что я отнял у вас слишком много времени. Дайте, прошу вас, руку и пообещайте, что все рассказанное здесь останется между нами, как говорится, – «конспирация».
Адье!
1902
1 2 3 4 5