Панель управления радиосистемы глядела на него тысячей немигающих глаз. Карлсон пощелкал переключателями и последний раз проверил генераторы.
После этого он поднялся по узким ступенькам и подошел к окну.
Нужно было еще немного подождать пока стемнеет, и он двинулся от окна к окну, нажимая кнопку «открыть» под каждым подоконником.
Затем дожевал остатки мяса, выпил бутылку воды и выкурил целых две сигареты. Сидя на ступеньках, он думал о тех днях, когда работал здесь вместе с Келли, Мерчисоном и Дижински, закручивая хвосты электронам, пока те не взвывали и не прыгали через стены, удирая в город…
Часы! Он вдруг вспомнил о них — на стене слева от двери, застывших на 9 часах 33 минутах — и сорока восьми секундах.
Он принес раздвижную лесенку, поднялся по ней к циферблату и одним движением смахнул пыль с его скользкого, гладкого лица.
Теперь Карлсон был готов.
Он прошел к Воспламенителю и перекинул рубильник. Где-то ожили батареи, и когда в темноте шкафа тонкий острый стержень проткнул красный круг в стене куба, он услышал щелчок. Услышал и помчался по лестнице, размахивая руками, хватаясь за перила, затем подбежал к окну и — ждал.
— Боже, — шептал он, — не дай им взорваться! Пожалуйста, не…
Темную вечность спустя генераторы начали жужжать. До него донесся треск и шорох помех с пульта радиосистемы, и он зажмурился. А затем все звуки умерли.
Он открыл глаза, когда вокруг него скользнули вверх окна — сотня высоких окон. Незрячие глаза пульта вспыхнули и уставились снизу на Карлсона, но он этого не заметил.
Он смотрел вниз, как зритель во время спектакля. И — видел город. Его город.
Внизу сияли огни, не похожие на звезды. Огни затмевали их. Они были созвездием, воплощенным этим городом, где жили люди, построившие свои дома. Из разрозненных огней создавалась звездная карта: ровные ряды уличных фонарей, реклам, светящихся окон в коробках зданий, случайный пасьянс ярких квадратов, пробегающих по стенам небоскребов, прожектор, царапающий острием луча облака над городом.
Он бросился к другому окну, и вечерний бриз растрепал его бороду. Далеко внизу жужжали движущиеся дорожки; он услышал их невнятный шепот, доносящийся из глубоких каньонов города. И он представил себе людей в своих домах, в театрах и барах — беседующих друг с другом, предающихся обычным развлечениям, обнимающих друг друга, играющих на кларнетах, поглощающих ужин. Спящие робомобили проснулись и помчались наперегонки по эстакадам; шум города рассказал ему всю долгую историю службы своим обитателям. А небо над ним казалось вращающимся колесом; и город был его осью, а вселенная — ободом.
…Огни вдруг померкли, став желтыми и тусклыми, и он торопливо и безнадежно перешел к другому окну.
— Нет! Не так быстро! Подождите хоть немного! — всхлипнул он.
Но окна уже закрылись сами собой, и огни погасли. Он долго стоял, всматриваясь в остывшую золу. А потом запах озона достиг его ноздрей и он увидел голубоватое сияние вокруг умирающих генераторов.
Он пересек зал и спустился к лестнице, которую оставил у стены.
Прижавшись лицом к стеклу часов и долго всматриваясь, он сумел различить стрелки.
Девять тридцать пять и двадцать одна секунда.
— Ты слышишь? — крикнул он, грозя кулаком кому-то невидимому. — Девяносто три секунды! Я дал тебе жизнь на целых девяносто три секунды!
Затем закрыл лицо руками и позволил тишине сгуститься вокруг него.
Долгое время спустя он прошел вниз по ступеням лестниц и дальше — по остановившимся дорожкам и длинному коридору-прочь из Здания. И уходя обратно в горы, он обещал себе — снова и снова — что никогда не вернется.

1 2