Он вместе с Баундером почти не отходил от Гонории, и широкий рот его, всегда украшенный аршинной улыбкой, с некоторого времени стал очень походить на огромную прореху, которая отделялась от ушей только двумя 1лубокими складками кожи.
Наконец, холодность между нами и капитаном возросла до такой степени, что он перестал посещать нашу каюту. Вместо того дон Мантес завел тесную дружбу с двумя старшими лейтенантами, из которых один, по имени Гоме Альфарас, родом испанец, отличался зверской наружностью ночного разбойника, а другой, называвший себя громким именем Августа-Эпаминонда де Монморанси, был какое-то преуморительное пугало, долговязое и сухое, нечто вроде дон Кихота, но с самыми уродливыми ухватками, с петушиным жеманством и большой претензией на любезность, которую он считал своим врожденным достоинством, потому что был родом француз. Оба эти господина сперва сильно хлопотали, чтобы попасть в наше общество; но мы как-то умели от них отделаться. Для меня было гораздо приятнее побеседовать иногда с третьим лейтенантом дона Мантеса, англичанином Девидом Дринкватером, — имя, впрочем, весьма подозрительное, судя по его румяному носу. Этот человек был без всякого воспитания, но честный и откровенный. Я особенно полюбил его за то, что он не якшался с двумя старшими лейтенантами. Всякий раз, когда Девид Дринкватер стоял на вахте, я приходил разгонять его скуку, оказывал ему разные маленькие услуги, которыми так легко привлечь к себе сердце доброго моряка, и мало-помалу дошло до того, что Девид Дринкватер рассказал мне историю своей жизни, хотя и со значительными пропусками. Да какое мне до этого дело? Я не имел права требовать, чтобы он был со мною чистосердечен.
В одну ночь, когда мы с ним болтали, ходя по шканцам, он вдруг остановился и спросил меня:
— Знаете ли вы, мистер Троутон, куда мы идем?
— Как куда? В Новый Орлеан.
— Может быть. Но знаете ли вы теперешний курс нашего корабля?
— Что это вам вздумалось задать такой вопрос? Пойду справлюсь.
— Подите, подите.
Я подошел к компасу и, взглянув на него, сказал Девиду Дринкватеру, что мы держим курс на юго-запад.
— Хорошо. Но не известно ли вам, для чего мы слишком уклоняемся к югу? И для чего капитан сказал мне на прошедшей неделе, чтобы я не делал наблюдений?
— Неужели? И вы не делали?
— Напротив, делал каждый день… только на баке, чтобы капитан не заметил этого. По моим вычислениям оказывается, что мы десятью с половиной градусами ближе к экватору, чем бы следовало.
— Но об этом стоит подумать, мистер Дринкватер! Скажите, кто у нас смотрит за направлением корабля?
— Сам капитан, вместе с этим длинным и тощим французом.
— Но, может статься, они оба ничего не смыслят?
— Может статься. Впрочем, я думаю, что им хорошо известно, куда они ведут корабль.
— А вам, Девид, известно ли это?
— Нет.
— По крайней мере вы уверены, что они держат курс не к Новому Орлеану?
— Разумеется.
Я задумался. Слова Девида Дринкватера упали тяжелым камнем на мое сердце.
— Не заметили ли вы еще каких-нибудь признаков измены? — спросил я.
— Не знаю, — отвечал Дринкватер. — Вчера ночью был какой-то совет в каюте капитана; там присутствовали все офицеры, но меня не позвали.
— Да?.. Послушайте же, мистер Дринкватер! В жилах ваших течет такая же английская кровь, как в жилах отца моего и в моих. Неужели вы за нас не вступитесь? Неужели вы допустите, чтобы бездельники завезли нас Бог знает куда и побросали в воду, как новорожденных щенят?
— Нет, не допущу, если буду в состоянии. Но, может статься, дела еще не так плохи, как вы думаете. Может быть, капитан хочет только продлить плавание, чтобы получить несколько лишних пиастров. Как бы то ни было, за вашу дружбу и из любви к этому ангелу, вашей сестрице, я готов пожертвовать своей жизнью. Вот вам моя рука!
В это время мы услышали капитанский колокольчик, и Девид Дринкватер побежал в каюту дона Мантеса. Через несколько секунд он вернулся в смущении, снял передо мной шляпу и почтительно сказал:
— Капитан дон Мантес, свидетельствуя свое почтение сеньору Троттони, покорнейше просит его не отвлекать своими разговорами вахтенного офицера от исполнения обязанностей по службе.
— Очень хорошо, — отвечал я, улыбаясь печальной фигуре Дринкватера. — Это еще больше подтверждает мои подозрения.
— Да, — сказал Дринкватер, прибавив несколько выразительных проклятий.
Однако, мы должны были расстаться. Я пошел в свою каюту, бросился на постель, но не мог заснуть: беспокойные думы теснились в моей голове, кровь волновалась, я с нетерпением ждал рассвета и с первыми лучами зари пошел к дону Юлиану, чтобы сообщить ему свои подозрения. Он был совершенно согласен со мной, что поведение капитана предвещает что-то недоброе. Мы договорились не открывать ничего дамам, чтобы не перепугать их. Однако признали нужным па всякий случай натаскать в свои каюты сколько можно больше оружия и других запасов.
Незадолго до полудня я вышел на палубу. Вдруг вижу, что ко мне приближается дон Мантес. Он отвесил с десяток поклонов, прося извинения за невежливый поступок со мною ночью.
— Что делать, сеньор Троттони! — прибавил он. — Этого требует строгость наших морских обычаев. Я сам чувствую, как они неприятны, но должен свято выполнять их, как человек, от которого зависит спокойствие и безопасность стольких любезных для него пассажиров.
Я с трудом удержался, чтобы не обнаружить своего негодования. Мы переменили тему разговора.
— Скоро полдень, — сказал я, — будете ли вы брать высоту солнца?
— Непременно. Эй! Позовите господ офицеров!
Через несколько минут капитан и два старших лейтенанта расположились со своими инструментами и принялись за работу.
— А где же ваш англичанин? — спросил я. — Почему он не работает с вами? Кажется, англичане вообще хорошие моряки.
— Этот напротив.
— Жаль В таком случае я возьму его инструменты, посмотрю, не разучился ли я делать наблюдения.
Мне принесли квадрант Дринкватера, и я начал.
— Полдень! — закричал дон Мантес. — Велите звонить!
Между тем я вычислил широту нашего места и, притворясь удивленным, сказал: — Что это значит? Десять градусов тридцать минут северной широты! Как это мы сюда попали?
Капитан и оба лейтенанта пришли в смущение; несколько секунд никто не знал, что сказать.
— Этого быть не может! — вскричал, наконец, дон Мантес. — Верно, квадрант Дринкватера никуда не годится.
Я повторил вычисление по секстанту капитана.
— Нет, квадрант Дринкватера верен, — сказал я, — потому что и по вашему секстанту выходит то же; разность только в нескольких секундах Скажитe же, господа, каким образом мы очутились южнее всех Карибских островов?
— Меня это так же удивляет, как и вас, — отвечал дон Мантес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32