- Эх! Я мечтал проникнуть в его мечты. По вечерам, дабы уберечь Вову от бессонницы, мы гуляли с ним по заснеженным переулкам. Вова зорко посматривал на прохожих. Те почему-то пугались его, сторонились, а после оглядывались. Озадаченные, я бы даже сказал, охваченные паникой лица. В чем дело? Чем смущал Вова равнодушного вечернего горожанина? Я терялся в догадках. Шли недели. Все было по-прежнему: настороженная новенькая жена, тихий Вова да я - славный, в сущности, парень... Раз, воротившись домой, я застал такую сцену: Вова сидит на кухонном полу в большой луже молока и в окружении выброшенных из холодильника продуктов; сидит и жрет все попеременно: то сыра кусок откусит, то в банку с винегретом засунет руку, то вафлей захрустит, то к колбасе потянется, а на батон колбасы, гляжу, он брусничное варенье намазал. Сидит веселый, довольный жизнью. Я его отчитал - он нахмурился, лег на тахту и безо всяких признаков раскаянья быстро заснул. Моя жена разнервничалась. - Я так и знала, - говорила она сквозь слезы с каким-то мрачным злорадством. -Я так и знала! Я позвонил друзьям. Они огорчились. Они были возмущены. Они целовали меня по телефону и говорили; "Держись!" Они звали отведать пиццу "Я птицу променял на пиццу", - гудел дружеский голос. Я страшно смеялся. Через несколько дней Вова порвал книги. Он порвал добрую половину моей с любовью собранной библиотеки; клочки дорогих мне страниц засорили ванну и унитаз. Да что унитаз! Вся квартира была засыпана этим кощунственным конфетти. - Зачем ты это сделал? - заорал я в отчаяньи. -Эх! - горестно сказал Вова. Но я видел, что он счастлив, по глазам видел, по его наглым рыжим глазам. -Идиот... - застонал я. Он понимающе закивал своим дегенеративным черепом. - Если ты понимаешь, что ты идиот, - сказал я злобно, - то значит, ты не идиот, а отъявленный мерзавец. - Давай его свяжем, - предложила жена, которая была безутешна: Вова порвал всего Пруста. - Давай свяжем мерзавца! Вова испуганно заревел. - Давай его лучше убьем, - хладнокровным голосом предложил я. Вова заревел еще более испуганно. Жену тоже испугало мое предложение. Все трое были испуганы и не знали, как быть. Я объявил военное положение. Я установил строжайший надзор за Вовой. Он несколько присмирел, но не сдался; вредительствовал исподтишка. Началось таинственное исчезновение вещей: исчезали рубашки, туфли, зубные щетки, кухонная утварь. Вдруг, в один прекрасный день, он навалил большую кучу в центре комнаты, и с тех пор пошло-поехало: он размазывал кал по обоям, рвал их, мочился в холодильник, резал ножом паркет, мебель. Он пердел и бесчинствовал. Он заголился, расхаживал голый, пять шагов вперед, пять назад, сверкая рыжим пахом, и что-то совершенно немыслимое возникло: исполинский бордово-венозный червь шевелился на осеннем газоне... Он оказался сильным, этот Вова, и плевать он хотел на объявленное ему военное положение. Это он нам объявил военное положение: мне - совсем мирному человеку, убежденному пацифисту, последний раз дравшемуся в классе седьмом, если не в пятом, и моей новенькой жене, любительнице Пруста и невинных семейных услад, на фоне которых бордово-венозное видение вырастало до размеров содомского кризиса. Вова раздавил телефон. Связь с миром прекратилась. Мы забаррикадировались во второй смежной комнате и затаились, несогласия не было. Мы враждовали с женой. Вместо того чтобы сплотить, несчастье нас разобщило. Жена становилась все менее и менее сносной. Я тоже очень осунулся. Я терялся в догадках. Почему Вова так обнаглел? Почему он взорвался, как мина замедленного действия? Или там, в подвале, из идиотов готовят мучителей? Или это мое несчастье, мое невезение - такой уникум?! Неужели чистая случайность?.. - Как ты мог его выбрать? - твердила жена. За стеной бесчинствовал Вова. Но почему же прохожие знали больше меня, почему они вздрагивали при встрече с Вовой, словно его рожа была им знакома, словно с ней были связаны дурные воспоминания? Я ничего не понимал. Раздался грохот. Звон стекла. Погибла люстра. - Господи, а я-то за что страдаю? - взмолилась жена. - Значит, ты тоже считаешь, что я виноват?! - крикнул я. - Ты мне жизнь испортил, - ощетинилась она. - Я не хочу! Не хочу! Нет! Ты- изверг! - Я изверг? Ах ты стерва! Да как язык у тебя повернулся! Но иногда она говорила: - Ну, сделай что-нибудь! Ну, прошу... И я наконец сделал. Ночью Вова барабанил в дверь нашей комнаты и выл, выл, выл. Из-под двери несло калом и спермой (в последнее время Вова яростно, как отрок, мастурбировал..). Он захрипел Я спрыгнул с кровати и рванул дверь. Он стоял передо мной, размазывая руками семенную жидкость по рыжей груди. - Я тебя убью, сволочь! - крикнул я в небритое лицо, искаженное похабной судорогой. Огромная липкая лапа опустилась мне на плечо. Вова отбросил меня в сторону, как комнатного пуделька, и я, ударившись головою о косяк, сник. Он ловко схватил меня за ноги и вытащил вон из спальни. Я хотел было...щелкнул замок. Я лупил кулаками в дверь. В ответ на крики жены я лупил кулаками. Имя забыл. Как я мог забыть имя? Провалы... Я сбегал на кухню за хлебным ножом, я втыкал его в дверь - и слышал истошные вопли, они нарастали - вопили оба и жена и Вова, вопили истошно, словно я вгонял нож не в дверь, а в их мясо так вместе они вопили, и вдруг разом все смолкло, все замерло - стояла глубокая безлюдная ночь - я отшвырнул ножи направился в ванную умыться холодной водой. Утром на кухню вышла жена. Длинный оранжевый махровый халат с капюшоном. Я взглянул в ее бледное растерянное лицо. - Это чудовищно, - сказала она, опускаясь на табуретку, и потянулась за сигареткой. У бедняжки тряслись руки. Я кивнул и, не выдержав, рассмеялся. Вова стал гораздо более чистоплотным и почти не срал на пол. Он перестал ходить голым, не находя в том нужды, и по утрам, посвистывая, брил скуластые щеки Жена купила ему розовую рубаху и подарила свой бежевый фуляр. На прогулку с женой Вова выходил в фетровой шляпе. Жизнь входила в нормальную колею. Я спал на тахте, заложив уши ватой. Утром я просыпался от запаха кофе. Жена готовила завтрак. Халат с капюшоном. Втроем пили кофе Однажды Вова преподнес мне букетик фиалок. Весна наступала. Блестели на солнце мостовые. Тени были черные, а не синие, как в январе. Букетик рыночных фиалок. - Это мило с твоей стороны, - сказал я, польщенный вниманием. - Эх! - обрадованно выкрикнул Вова. На весну я ему приобрел демисезонное венгерское пальто - пусть щеголяет! А у книжного барышника накупил Пруста. Благодарная жена углублялась порою в чтение. Потом Вова подарил мне тюльпаны. - Правда, он трогательный? - спросила жена. Потом какие-то странные цветы, похожие на птичьи головы. Потом снова тюльпаны, тюльпаны. Лиловые, красные, желтые. - Почему он тебе дарит цветы?
1 2 3 4 5 6