После этого Бейли принялась укрывать голый торс Камерона кофтами, теплым пончо и легкими рубашками. Распотрошив еще один вытащенный из самолета пакет, Бейли достала свою главную находку – теплый плед, который купила для сна в палатке. Он был достаточно большим, чтобы закутаться в него целиком, поэтому она укрыла им и себя, и пилота с головой. Так их собственное дыхание могло согреть воздух под шерстяной тканью.
Минут пять она сидела на корточках рядом с Джастисом, усиленно дыша полной грудью. У нее вновь закружилась голова, но под одеялом стало чуть теплее. Рука мужчины, которую она держала в своей ладони, была холодной, как кусок льда. Камерону Джастису требовалось выпить горячего чаю и съесть что-то, содержащее сахар, чтобы у организма появились силы для борьбы за жизнь. Бейли вспомнила о пачке леденцов и нескольких шоколадках, лежащих в кармашке одного из нераспотрошенных чемоданов.
Отогреваясь все больше, Бейли продолжала дрожать. Пилот не дрожал вовсе, и это ее беспокоило. Словно даже на это его телу не хватало сил.
– Джастис, ты только не засыпай, слышишь? – умоляла она. – Поговори со мной. Скажи, как ты себя чувствуешь? Тебе теплее?
Он долго не отвечал, и она уже испугалась, что так ничего и не услышит, когда с его губ слетело сиплое «нет».
Конечно, ему не теплее, ведь его тело прикрыто лишь парой свитеров, тогда как ей досталась толстая парка!
Бейли завозилась, расстегивая куртку. Она легла рядом с Джастисом на край одеяла, накрыла их обоих курткой и прижалась плотнее. Сразу стало чувствоваться, какой холод идет от промерзшей земли, и Бейли застучала зубами.
– Теплее… – чуть слышно шепнул Джастис.
– Вот и хорошо. Главное, не отключайся. Продолжай говорить. Если нет сил вести беседы, хотя бы стони иногда, и я буду знать, что ты в сознании.
Говоря это, Бейли растирала ладонями грудь, плечи и руки пилота, чтобы усилить кровообращение. Ее пальцы снова были ледяными, но по крайней мере двигались.
– У меня где-то были леденцы. Как только ты согреешься, я найду их и принесу тебе. При кровопотере необходим сахар. – Бейли прислушалась, но ответа не было. – Скажи что-нибудь.
– Что-нибудь…
– Умник чертов! – Но у Бейли даже настроение улучшилось. Похоже, Джастису было несколько лучше, чем она думала.
Камерон слушал болтовню миссис Уингейт. Порой ему начинало казаться, что его сознание раздвоилось, причем одна половина стала обладательницей женского голоса и теперь без перерыва с ним беседовала. Вторая половина иногда сползала в какой-то туман, за которым терялись звуки, и возвращалась лишь тогда, когда женская болтовня становилась слишком настойчивой.
Он так сильно промерз, что даже не смог бы уверенно ответить, есть ли у него, к примеру, ноги. Прежде Камерон и представить не мог, что можно так сильно замерзнуть.
Судя по всему, посадить самолет ему все-таки удалось, раз уж они оба живы. Камерон помнил, как мелькнул перед глазами зеленый склон в проплешинах снега, куда он и направил самолет для аварийной посадки. Растительность должна была смягчить удар. Он еще помнил несущиеся навстречу зеленые сосновые лапы, сильный толчок, а затем наступила темнота. Следующим воспоминанием было ощущение боли в голове, да и во всем теле тоже, и женский голос, с отчаянием взывающий к нему.
Было трудно сосредоточиться на предмете разговора, потому что иногда Камерон терял сознание и приходил в себя от настойчивого вопроса миссис Уингейт. Порой все прояснялось настолько, чтобы членораздельно ответить, а порой слова миссис Уингейт превращались в ничего не значащий набор звуков.
Теперь она растирала его. Это не позволяло отключиться, было даже болезненно, потому что тело онемело от холода. Когда миссис Уингейт первый раз провела ладонью по его груди, Камерон испытал тупое удивление: она даже говорить с ним не желала, а теперь тискает. Он чувствовал, что его укрыли, а затем – что к нему прижались. От женского тела исходило тепло, просачивавшееся, казалось, прямо сквозь кожу к внутренностям.
Это было удивительное ощущение. Спустя какое-то время Камерон пришел в себя настолько, чтобы суметь понять – ему в плечо тычется женская грудь. Конечно, он был почти не в себе от слабости и холода, но спутать женскую грудь с чем-либо еще не мог. И снова он сильно удивился податливости миссис Уингейт.
Постепенно к телу возвращалась чувствительность, и хотя ноги мерзли достаточно сильно, Камерон начал дремать.
И в этот момент он, найдя в себе, очевидно, достаточно для этого сил, стал содрогаться и стучать зубами, словно в припадке. Это было похоже на приступ эпилепсии, настолько трудно было удержать подскакивавшие руки и ноги. Зубы пришлось стиснуть так сильно, что заныла челюсть, но они все равно стучали, едва не прикусывая язык. Казалось, каждая мышца ожила и задергалась в своем ритме.
Через несколько минут содрогания окончились, сменившись слабостью.
Не успел Камерон расслабиться, как его сотряс новый спазм. Он ничего не мог поделать со своим телом, борьба с конвульсиями ничего не давала, а только изматывала. Все это время миссис Уингейт продолжала прижиматься сбоку, растирать его кожу, даже пощипывать в некоторых местах. При этом она что-то без перерыва говорила, и Камерон пытался уследить за ее мыслью, словно это была путеводная нить к жизни. Он уже успел сообразить, что едва не умер, и поэтому хотел бороться со смертью, не желая соскальзывать в ее гостеприимные объятия.
А смерть так и звала к себе, предлагая расслабиться, бросить борьбу, забыться сном. Если бы не беспрерывная женская болтовня, Камерон скорее всего последовал бы туда, откуда нет возврата.
– Ты дрожишь… – донеслось до него. – Это хорошо.
«Дрожишь»? Она называет эти конвульсивные подергивания червяка на крючке дрожью?
Камерон разжал зубы и выдавил, как мог, язвительно:
– Дрожишь… хм…
Он услышат что-то, отдаленно напоминающее смешок. Неужели миссис Уингейт не чужда иронии? Наверное, у него начались галлюцинации.
– Это действительно хороший знак, – сказала миссис Уингейт. – Значит, твое тело пытается выработать тепло. Я чувствую, что ты стал теплее. У тебя даже ноги стали согреваться.
Камерон мысленно обследовал свое тело. Действительно, он начал чувствовать некоторые его части, которые адски ныли. Конечно, ему еще не было тепло, но не было и так адски холодно, словно его запихнули в морозилку.
Камерон попытался открыть глаза, но веки слиплись, словно их чем-то намазали. Очень медленно, балансируя на грани сознания, он потянулся рукой к лицу.
– Что ты делаешь?
– Глаза… открыть… хочу открыть. – Пальцы коснулись чего-то липкого и густого. Они еще недостаточно согрелись, чтобы понять, нащупал ли он свои веки или ткнул рукой себе в щеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73