Мы можем снова насладиться любовью. Не бросай меня одну в свадебную ночь.
Лицо его мгновенно сделалось непроницаемым. Обернув плечи плащом, Генри сказал:
– Спокойной ночи, женушка. Увидимся завтра. – И, наклонившись, поцеловал ее в затылок – точно ребенка.
Всполошившись, Розамунда выскочила из кровати и вцепилась обеими руками в полу плаща, однако он твердо, если не сказать грубо, отвел ее руки, при этом явно стараясь не смотреть на ее великолепную наготу. С губ Розамунды уже готовы были сорваться горькие упреки, но, взглянув на это замкнутое лицо, на котором будто снова появилась маска ледяного равнодушия, она не стала ничего говорить.
– Прошу тебя, – в последний раз попыталась она воззвать к его милосердию, – не оставляй меня одну.
– И рад бы, но не могу, – вздохнул он. И направился к двери… А уходя, даже не оглянулся.
В полном смятении Розамунда рухнула на пуховые перины. Генри ушел от нее! В свадебную ночь! Как будто и не было этих часов любви и страсти. Горькие слезы подступили к глазам, и она яростно их отирала. Заново пережитая любовь превратила ее в какую-то плаксу! Никогда в жизни она столько не ревела… а нынче ее как прорвало. Но ведь раньше она и не догадывалась, что можно испытывать такую обиду и боль… и с ними ничего нельзя поделать.
Хотела она того или нет, сердце ее разрывалось от любви. Стиснув зубы, чтобы утишить слезы, Розамунда вспомнила, что он так ни разу и не сказал, что любит ее. Ласки его огневые и сладкие, на них он для нее не скупится, это верно, но даже в самые заветные минуточки она так и не дождалась от Генри признания.
Совсем отчаявшаяся Розамунда подошла к окну. Ночная прохлада освежила ее заплаканное лицо. Еще раз всхлипнув, она – в который уж раз! – утерла слезы. Коли ему нет до нее дела, зачем же тогда он так с нею миловался? Ушел, как и не был… Нет, где уж ей понять эдакие фокусы: слишком мало она его знает. Неужто все дворяне такие? Кто их разберет. До нынешнего Рождества она видала их большей частью издали. Может, у них все не по-людски. Она невольно вспомнила, как разочаровалась в сэре Исмее. Неужто за благородными манерами ее милого тоже скрывается черствый себялюбец?
Из окна сильно дуло, но Розамунда не отходила. Яркий лунный свет серебрил зубчатые крепостные стены. Луну называют помощницей влюбленных. Розамунда грустно усмехнулась: сама-то она точно влюблена, а Генри видит в ней только развлечение, утеху для своей похоти.
Внизу справа послышались чьи-то голоса. Розамунда стала всматриваться и увидела, как в потайную калитку выезжает всадник на великолепном жеребце. На таком ездил сэр Исмей, однако сердце ее екнуло, подсказывая, что под плотно запахнутым плащом скрывается кто-то иной. Возможно, жеребец тех же кровей, что и вороной ее отца? Сэр Исмей вполне мог подарить эдакого красавца впридачу к дочкиному приданому: из хвастовства, либо надеясь смягчить крутой норов будущего зятя.
Розамунда вытянула шею, выжидая, когда всадник въедет в полосу света. Кто-то выступил из тени. Наверняка это слуга: вот он попридержал голову коня, потом передал поводья. Жеребец был до того велик, что всаднику пришлось пригнуться, чтобы не задеть арку ворот. Сердце новобрачной заныло – она была уверена, что это ее муж. И через несколько мгновений ее подозрения подтвердились: до ее ушей донесся знакомый голос. Он всего лишь пожелал слуге спокойной ночи, но Розамунде было достаточно и этих двух слов.
Всадник направил коня вброд через ров, наполненный водой. Она распознала бы его и в целой толпе точно так же одетых странников, пришпоривающих точно таких же коней. «Что заставило его покинуть замок в столь поздний час, пренебрегши декабрьским морозом? Мчаться куда-то в свадебную ночь?» – с горечью спрашивала она себя. По всему, он очень торопился: Розамунда слышала по топоту копыт, как безжалостно он гнал своего коня. А что, если он торопится к другой женщине? От страшной догадки замерло, а потом мучительно заныло сердце. Оттого и поехал вброд, чтобы не поднимать часовых у подъемного моста. Для таких оказий у него имелся верный слуга, – видать, не впервой помогает своему хозяину уехать незамеченным. Однако от всех глаз не укроешься, а особенно от глаз жены!
И Розамунда снова заплакала: от ярости и боли. Окаянный! А она-то думала, что все у них сладилось. Нет, слишком много ей выпало за эти два дня… Душевные силы Розамунды были на исходе. Она вспомнила, с каким страхом ожидала разоблачения и кары за утерянную невинность, и ее одолел безудержный хохот. Не иначе, совсем потеряла после истории с маской голову – тряслась, как какая дурочка. И чего тряслась? Генри и не рассчитывал на ее невинность – которой и быть не могло после той ночи. Любая девушка, втрое ее глупее, сразу бы все смекнула. Ладно бы только это, от большого своего умишка она почему-то возомнила, что столь могущественный и богатый лорд может быть верным мужем. Ведь на себе же успела испытать его нрав… Хранить верность женщине не в его привычках, тем более жене, которой он дорожит не более, чем породистым скакуном. Что она, в самом деле, себе напридумывала? Однако злость на себя ничуть не умаляла боли, которую причинило ей отрезвление.
Розамунда, понурившись, побрела к постели, прекрасно понимая, что ей едва ли удастся что-то изменить. Откинув одеяло, она тут же уперлась взглядом в кровавое пятно и принялась горячо благодарить своего ангела-хранителя, надоумившего Генри принять меры предосторожности. Теперь ее никто не уличит в бесчестии. Даже такой мудрец и провидец, как сэр Исмей. Ее судьба решена. Но что эта судьба припасла для нее дальше, Розамунда не знала. Знала только, что, хотя Провидение было милостиво к ней, самая заветная ее мечта еще не сбылась. Да, теперь она не мужичка, а богатая и знатная дама, но ей так недостает любви и преданности…
Лежа на роскошном брачном ложе, Розамунда долго рыдала, оплакивая свою любовь, которую так чудесно нашла и так скоро потеряла, так незаметно и заснула – в слезах.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лунные блики, точно обломки льда, посверкивали на траве перед поместьем. Бланш сквозь щелку в ставнях неотрывно смотрела на извилистую дорогу, но там не было ни души. А она ждала, несколько часов уже ждала гостя. Но конский топот никак не вторгался в тишь этой ясной лунной ночи. Беспокойство леди Бланш нарастало, и она все крепче стискивала зубы и кулаки. Гнев закипал все яростнее, и, наконец дав ему волю, она простонала:
– Ну погоди, Генри, ты еще заплатишь за сегодняшнее мое унижение, Господом клянусь.
Она, чуть потопав затекшими от долгого выстаивания у окна ногами, направилась к очагу и, затаив дыхание, стала вглядываться в потрескивающие искрами головни, горевшие совсем слабо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Лицо его мгновенно сделалось непроницаемым. Обернув плечи плащом, Генри сказал:
– Спокойной ночи, женушка. Увидимся завтра. – И, наклонившись, поцеловал ее в затылок – точно ребенка.
Всполошившись, Розамунда выскочила из кровати и вцепилась обеими руками в полу плаща, однако он твердо, если не сказать грубо, отвел ее руки, при этом явно стараясь не смотреть на ее великолепную наготу. С губ Розамунды уже готовы были сорваться горькие упреки, но, взглянув на это замкнутое лицо, на котором будто снова появилась маска ледяного равнодушия, она не стала ничего говорить.
– Прошу тебя, – в последний раз попыталась она воззвать к его милосердию, – не оставляй меня одну.
– И рад бы, но не могу, – вздохнул он. И направился к двери… А уходя, даже не оглянулся.
В полном смятении Розамунда рухнула на пуховые перины. Генри ушел от нее! В свадебную ночь! Как будто и не было этих часов любви и страсти. Горькие слезы подступили к глазам, и она яростно их отирала. Заново пережитая любовь превратила ее в какую-то плаксу! Никогда в жизни она столько не ревела… а нынче ее как прорвало. Но ведь раньше она и не догадывалась, что можно испытывать такую обиду и боль… и с ними ничего нельзя поделать.
Хотела она того или нет, сердце ее разрывалось от любви. Стиснув зубы, чтобы утишить слезы, Розамунда вспомнила, что он так ни разу и не сказал, что любит ее. Ласки его огневые и сладкие, на них он для нее не скупится, это верно, но даже в самые заветные минуточки она так и не дождалась от Генри признания.
Совсем отчаявшаяся Розамунда подошла к окну. Ночная прохлада освежила ее заплаканное лицо. Еще раз всхлипнув, она – в который уж раз! – утерла слезы. Коли ему нет до нее дела, зачем же тогда он так с нею миловался? Ушел, как и не был… Нет, где уж ей понять эдакие фокусы: слишком мало она его знает. Неужто все дворяне такие? Кто их разберет. До нынешнего Рождества она видала их большей частью издали. Может, у них все не по-людски. Она невольно вспомнила, как разочаровалась в сэре Исмее. Неужто за благородными манерами ее милого тоже скрывается черствый себялюбец?
Из окна сильно дуло, но Розамунда не отходила. Яркий лунный свет серебрил зубчатые крепостные стены. Луну называют помощницей влюбленных. Розамунда грустно усмехнулась: сама-то она точно влюблена, а Генри видит в ней только развлечение, утеху для своей похоти.
Внизу справа послышались чьи-то голоса. Розамунда стала всматриваться и увидела, как в потайную калитку выезжает всадник на великолепном жеребце. На таком ездил сэр Исмей, однако сердце ее екнуло, подсказывая, что под плотно запахнутым плащом скрывается кто-то иной. Возможно, жеребец тех же кровей, что и вороной ее отца? Сэр Исмей вполне мог подарить эдакого красавца впридачу к дочкиному приданому: из хвастовства, либо надеясь смягчить крутой норов будущего зятя.
Розамунда вытянула шею, выжидая, когда всадник въедет в полосу света. Кто-то выступил из тени. Наверняка это слуга: вот он попридержал голову коня, потом передал поводья. Жеребец был до того велик, что всаднику пришлось пригнуться, чтобы не задеть арку ворот. Сердце новобрачной заныло – она была уверена, что это ее муж. И через несколько мгновений ее подозрения подтвердились: до ее ушей донесся знакомый голос. Он всего лишь пожелал слуге спокойной ночи, но Розамунде было достаточно и этих двух слов.
Всадник направил коня вброд через ров, наполненный водой. Она распознала бы его и в целой толпе точно так же одетых странников, пришпоривающих точно таких же коней. «Что заставило его покинуть замок в столь поздний час, пренебрегши декабрьским морозом? Мчаться куда-то в свадебную ночь?» – с горечью спрашивала она себя. По всему, он очень торопился: Розамунда слышала по топоту копыт, как безжалостно он гнал своего коня. А что, если он торопится к другой женщине? От страшной догадки замерло, а потом мучительно заныло сердце. Оттого и поехал вброд, чтобы не поднимать часовых у подъемного моста. Для таких оказий у него имелся верный слуга, – видать, не впервой помогает своему хозяину уехать незамеченным. Однако от всех глаз не укроешься, а особенно от глаз жены!
И Розамунда снова заплакала: от ярости и боли. Окаянный! А она-то думала, что все у них сладилось. Нет, слишком много ей выпало за эти два дня… Душевные силы Розамунды были на исходе. Она вспомнила, с каким страхом ожидала разоблачения и кары за утерянную невинность, и ее одолел безудержный хохот. Не иначе, совсем потеряла после истории с маской голову – тряслась, как какая дурочка. И чего тряслась? Генри и не рассчитывал на ее невинность – которой и быть не могло после той ночи. Любая девушка, втрое ее глупее, сразу бы все смекнула. Ладно бы только это, от большого своего умишка она почему-то возомнила, что столь могущественный и богатый лорд может быть верным мужем. Ведь на себе же успела испытать его нрав… Хранить верность женщине не в его привычках, тем более жене, которой он дорожит не более, чем породистым скакуном. Что она, в самом деле, себе напридумывала? Однако злость на себя ничуть не умаляла боли, которую причинило ей отрезвление.
Розамунда, понурившись, побрела к постели, прекрасно понимая, что ей едва ли удастся что-то изменить. Откинув одеяло, она тут же уперлась взглядом в кровавое пятно и принялась горячо благодарить своего ангела-хранителя, надоумившего Генри принять меры предосторожности. Теперь ее никто не уличит в бесчестии. Даже такой мудрец и провидец, как сэр Исмей. Ее судьба решена. Но что эта судьба припасла для нее дальше, Розамунда не знала. Знала только, что, хотя Провидение было милостиво к ней, самая заветная ее мечта еще не сбылась. Да, теперь она не мужичка, а богатая и знатная дама, но ей так недостает любви и преданности…
Лежа на роскошном брачном ложе, Розамунда долго рыдала, оплакивая свою любовь, которую так чудесно нашла и так скоро потеряла, так незаметно и заснула – в слезах.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лунные блики, точно обломки льда, посверкивали на траве перед поместьем. Бланш сквозь щелку в ставнях неотрывно смотрела на извилистую дорогу, но там не было ни души. А она ждала, несколько часов уже ждала гостя. Но конский топот никак не вторгался в тишь этой ясной лунной ночи. Беспокойство леди Бланш нарастало, и она все крепче стискивала зубы и кулаки. Гнев закипал все яростнее, и, наконец дав ему волю, она простонала:
– Ну погоди, Генри, ты еще заплатишь за сегодняшнее мое унижение, Господом клянусь.
Она, чуть потопав затекшими от долгого выстаивания у окна ногами, направилась к очагу и, затаив дыхание, стала вглядываться в потрескивающие искрами головни, горевшие совсем слабо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102