Свою легкую шаль она забыла в кабинете, где они ужинали.
— Вы замерзли, — заметил он, сверкнув глазами, и на его лице вновь появилось насмешливое выражение. — Мне следовало это предвидеть.
Оливия обхватила себя руками и сухо сказала:
— Сейчас сильно похолодало.
— Да, — уныло согласился он. — И музыка уже не та. У нее вновь перехватило дыхание. Оливия с трудом сдерживала подступившие слезы. Слезы? Да что это с ней? Разозлившись, она еще крепче обхватила себя руками. Нужно унять дрожь.
— Чепуха. С музыкой ничего не произошло, — бодро сказала она. — Мне нравится.
Прикрыв глаза, он разглядывал ее все с тем же непроницаемым выражением лица.
— И скольких же вы так целовали? — настойчиво спросил он.
Неожиданная грубость ошарашила ее.
— Я вас не понимаю.
— Вопрос очень простой. Или вы уже потеряли счет? Она сердито сдвинула брови — на выручку ей пришел долгожданный гнев, ее спина напряглась.
— Да как вы смеете? Я никогда не позволяла себе вольностей!
Он удивленно приподнял бровь:
— Но вы сами сказали, что женщина может целовать мужчину, не испытывая при этом никаких эмоций. И я с вами согласился.
— Тогда не читайте мне нотаций. Мне бы в голову не пришло спрашивать вас, скольких женщин вы целовали.
— Я спросил, не скольких вы целовали. А скольких так целовали.
— Как «так»? — Она смутилась.
— Я восхищен вашим умением, радость моя. В жизни бы не подумал, что вы ничего не чувствуете. Здорово вы меня ввели в заблуждение. — Он лениво облокотился на бортик фонтана, наблюдая за ней. — Думаю, такой спектакль пришлось не один день репетировать.
Ее глаза вспыхнули, и она упрямо взглянула на него.
— Разумеется, не один, — холодно сказала она. — Вам лучше знать. Я новичок в искусстве изображать чувства. — Она судорожно сглотнула. Она не заплачет. Ни за что.
— Замечательно, — сказал он с нескрываемым восхищением. — А теперь скажите, что никогда раньше такого не пробовали.
— Так и есть! — в ярости воскликнула она. — Это не я совращаю невинных! Не я охочусь за деньгами! Да как вы смеете надо мной насмехаться? Кроме вас, я целовала только одного мужчину… — Она прикусила язык и в смятении поднесла руку ко рту.
Глаза Джорджа заблестели, как у кота, схватившего добычу.
— Мужчину, которого вы любили. Охотника за приданым. Когда вам было восемнадцать.
Она кивнула с несчастным выражением лица, уронила руку и нервно вздохнула.
— Я сожалею, что выразилась так… резко, — неуверенно произнесла она. — Но вы вывели меня из себя.
Его белые зубы ярко блеснули во тьме.
— Пришлось. Не сердитесь! Это единственный способ выбить из вас правду.
— Эта так называемая правда совершенно вас не касается.
— Надеюсь, что будет касаться. — Он нежно дотронулся до ее щеки рукой, еще не затянутой в перчатку. — Вы ввели меня в минутное замешательство. Такое больше не повторится.
— Что вы хотите этим сказать? — настойчиво спросила она.
Джордж ухмыльнулся:
— На какое-то мгновение я поверил, что вы более опытны, чем мне показалось. Но я ошибся.
— Напрасно вы, ваша милость, так уверены в этом, — мрачно произнесла она. — Я еще могу удивить вас.
Его улыбка стала еще шире.
— Правда? Очень на это надеюсь. — Выражение его лица смягчилось. — Впрочем, вы меня уже удивили.
Оливия покраснела, надеясь, что тьма скроет от Джорджа ее румянец. Вдруг руки Джорджа нежно сжали ее предплечья.
— Оливия, вы знаете, как живут игроки? Она настороженно встретила его взгляд:
— Откуда мне знать? Он посерьезнел:
— Мы с вами живем по разным законам. Свои я строго соблюдаю. Никогда не жульничаю.
Она выдавила улыбку:
— В противном случае вашей карьере пришел бы конец.
— Совершенно верно. Так что я вправе считать себя честным человеком. Вы мне верите?
— Да-а, — протянула она. — Не думаю, что вы жульничаете в картах, если вы это имеете в виду.
— В любви я тоже не жульничаю.
Она опустила глаза, опасаясь, что он заметит, как глубоко ее ранили его слова. О любви он говорил как об очередной игре. Игре по правилам, где победа вызывает подозрения: победители иногда жульничают. А честные люди проигрывают.
Он прав, уныло напомнила себе Оливия. Лицо Люка, давно позабытое, появилось у нее перед глазами, словно все было лишь вчера. Она попыталась прогнать его образ. Такой искренний. Так страстно любит ее. О да, она верила каждому его слову. Он искренне плакал, сжимая ее в объятиях, моля о любви, и она с готовностью отдала ему свое сердце. Каткой же она была дурочкой!..
Джордж продолжал говорить, не подозревая, что она сомневается в правдивости его слов.
— Вы так невинны. Возможно, вы верите, что, когда мужчина и женщина касаются друг друга, искры летят во все стороны. У вас не хватает опыта, чтобы понять, насколько редко это случается и как это прекрасно. — Он уже натянул перчатки и нежно гладил ее руки. — Между нами происходит нечто особенное, и я не имею ни малейшего желания отказываться от этого.
Она не сопротивлялась, когда он вновь обнял ее. Хотя никак не реагировала на его прикосновения. Просто стояла, пока он баюкал ее на своей груди. Горестные воспоминания завладели ее сознанием. Впервые за долгие годы она радовалась им, не пыталась загнать в самые дальние уголки души.
Как забыть боль разбитого сердца? Негодяя, обманувшего ее доверие?
Дрожа всем телом, она закрыла глаза. Джордж все крепче прижимал ее к себе, шептал ласковые слова, но она ничего не слышала. В ее ушах стоял голос Калпеппера. Он говорил мягко, просил простить за боль, которую ей причиняет, но уверял, что делает это лишь ради ее блага. Ей опять было восемнадцать, не веря своим глазам, она читала письмо, переданное ей поверенным, письмо Люка брату, которое Калпеппер перехватил. В нем подробно описывались ничего не значащие сплетни и повседневные дела, за исключением трех судьбоносных предложений:
«…Мои ухаживания за О.Ф. продвигаются должным образом, хотя ее семья этого и не одобряет, а я до смерти устал изображать по уши влюбленного осла. Меня коробит при одной мысли о том, что каждое утро за завтраком в течение ближайших лет пятидесяти придется смотреть в ее огромные, как у домового, глазищи. Но увы! У нищих нет выбора».
Эти слова словно отпечатались в ее мозгу. Прочтя письмо, она впервые в жизни упала в обморок.
Наверное, Джордж заметил ее состояние. Он обхватил ее лицо ладонями и попытался заставить ее поднять на него глаза.
— Что с вами, любовь моя?
— Ничего, — пробормотала она. Ее губы еле двигались от холода и с трудом подавляемого гнева. — Я бы хотела вернуться к гостям, если не возражаете. Мне… мне нужна моя шаль.
Его лицо приняло озабоченное выражение.
— Я же насильно не потащу вас к алтарю, если вы именно этого боитесь.
— Правда? Вы сама любезность, ваша милость, — холодно произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— Вы замерзли, — заметил он, сверкнув глазами, и на его лице вновь появилось насмешливое выражение. — Мне следовало это предвидеть.
Оливия обхватила себя руками и сухо сказала:
— Сейчас сильно похолодало.
— Да, — уныло согласился он. — И музыка уже не та. У нее вновь перехватило дыхание. Оливия с трудом сдерживала подступившие слезы. Слезы? Да что это с ней? Разозлившись, она еще крепче обхватила себя руками. Нужно унять дрожь.
— Чепуха. С музыкой ничего не произошло, — бодро сказала она. — Мне нравится.
Прикрыв глаза, он разглядывал ее все с тем же непроницаемым выражением лица.
— И скольких же вы так целовали? — настойчиво спросил он.
Неожиданная грубость ошарашила ее.
— Я вас не понимаю.
— Вопрос очень простой. Или вы уже потеряли счет? Она сердито сдвинула брови — на выручку ей пришел долгожданный гнев, ее спина напряглась.
— Да как вы смеете? Я никогда не позволяла себе вольностей!
Он удивленно приподнял бровь:
— Но вы сами сказали, что женщина может целовать мужчину, не испытывая при этом никаких эмоций. И я с вами согласился.
— Тогда не читайте мне нотаций. Мне бы в голову не пришло спрашивать вас, скольких женщин вы целовали.
— Я спросил, не скольких вы целовали. А скольких так целовали.
— Как «так»? — Она смутилась.
— Я восхищен вашим умением, радость моя. В жизни бы не подумал, что вы ничего не чувствуете. Здорово вы меня ввели в заблуждение. — Он лениво облокотился на бортик фонтана, наблюдая за ней. — Думаю, такой спектакль пришлось не один день репетировать.
Ее глаза вспыхнули, и она упрямо взглянула на него.
— Разумеется, не один, — холодно сказала она. — Вам лучше знать. Я новичок в искусстве изображать чувства. — Она судорожно сглотнула. Она не заплачет. Ни за что.
— Замечательно, — сказал он с нескрываемым восхищением. — А теперь скажите, что никогда раньше такого не пробовали.
— Так и есть! — в ярости воскликнула она. — Это не я совращаю невинных! Не я охочусь за деньгами! Да как вы смеете надо мной насмехаться? Кроме вас, я целовала только одного мужчину… — Она прикусила язык и в смятении поднесла руку ко рту.
Глаза Джорджа заблестели, как у кота, схватившего добычу.
— Мужчину, которого вы любили. Охотника за приданым. Когда вам было восемнадцать.
Она кивнула с несчастным выражением лица, уронила руку и нервно вздохнула.
— Я сожалею, что выразилась так… резко, — неуверенно произнесла она. — Но вы вывели меня из себя.
Его белые зубы ярко блеснули во тьме.
— Пришлось. Не сердитесь! Это единственный способ выбить из вас правду.
— Эта так называемая правда совершенно вас не касается.
— Надеюсь, что будет касаться. — Он нежно дотронулся до ее щеки рукой, еще не затянутой в перчатку. — Вы ввели меня в минутное замешательство. Такое больше не повторится.
— Что вы хотите этим сказать? — настойчиво спросила она.
Джордж ухмыльнулся:
— На какое-то мгновение я поверил, что вы более опытны, чем мне показалось. Но я ошибся.
— Напрасно вы, ваша милость, так уверены в этом, — мрачно произнесла она. — Я еще могу удивить вас.
Его улыбка стала еще шире.
— Правда? Очень на это надеюсь. — Выражение его лица смягчилось. — Впрочем, вы меня уже удивили.
Оливия покраснела, надеясь, что тьма скроет от Джорджа ее румянец. Вдруг руки Джорджа нежно сжали ее предплечья.
— Оливия, вы знаете, как живут игроки? Она настороженно встретила его взгляд:
— Откуда мне знать? Он посерьезнел:
— Мы с вами живем по разным законам. Свои я строго соблюдаю. Никогда не жульничаю.
Она выдавила улыбку:
— В противном случае вашей карьере пришел бы конец.
— Совершенно верно. Так что я вправе считать себя честным человеком. Вы мне верите?
— Да-а, — протянула она. — Не думаю, что вы жульничаете в картах, если вы это имеете в виду.
— В любви я тоже не жульничаю.
Она опустила глаза, опасаясь, что он заметит, как глубоко ее ранили его слова. О любви он говорил как об очередной игре. Игре по правилам, где победа вызывает подозрения: победители иногда жульничают. А честные люди проигрывают.
Он прав, уныло напомнила себе Оливия. Лицо Люка, давно позабытое, появилось у нее перед глазами, словно все было лишь вчера. Она попыталась прогнать его образ. Такой искренний. Так страстно любит ее. О да, она верила каждому его слову. Он искренне плакал, сжимая ее в объятиях, моля о любви, и она с готовностью отдала ему свое сердце. Каткой же она была дурочкой!..
Джордж продолжал говорить, не подозревая, что она сомневается в правдивости его слов.
— Вы так невинны. Возможно, вы верите, что, когда мужчина и женщина касаются друг друга, искры летят во все стороны. У вас не хватает опыта, чтобы понять, насколько редко это случается и как это прекрасно. — Он уже натянул перчатки и нежно гладил ее руки. — Между нами происходит нечто особенное, и я не имею ни малейшего желания отказываться от этого.
Она не сопротивлялась, когда он вновь обнял ее. Хотя никак не реагировала на его прикосновения. Просто стояла, пока он баюкал ее на своей груди. Горестные воспоминания завладели ее сознанием. Впервые за долгие годы она радовалась им, не пыталась загнать в самые дальние уголки души.
Как забыть боль разбитого сердца? Негодяя, обманувшего ее доверие?
Дрожа всем телом, она закрыла глаза. Джордж все крепче прижимал ее к себе, шептал ласковые слова, но она ничего не слышала. В ее ушах стоял голос Калпеппера. Он говорил мягко, просил простить за боль, которую ей причиняет, но уверял, что делает это лишь ради ее блага. Ей опять было восемнадцать, не веря своим глазам, она читала письмо, переданное ей поверенным, письмо Люка брату, которое Калпеппер перехватил. В нем подробно описывались ничего не значащие сплетни и повседневные дела, за исключением трех судьбоносных предложений:
«…Мои ухаживания за О.Ф. продвигаются должным образом, хотя ее семья этого и не одобряет, а я до смерти устал изображать по уши влюбленного осла. Меня коробит при одной мысли о том, что каждое утро за завтраком в течение ближайших лет пятидесяти придется смотреть в ее огромные, как у домового, глазищи. Но увы! У нищих нет выбора».
Эти слова словно отпечатались в ее мозгу. Прочтя письмо, она впервые в жизни упала в обморок.
Наверное, Джордж заметил ее состояние. Он обхватил ее лицо ладонями и попытался заставить ее поднять на него глаза.
— Что с вами, любовь моя?
— Ничего, — пробормотала она. Ее губы еле двигались от холода и с трудом подавляемого гнева. — Я бы хотела вернуться к гостям, если не возражаете. Мне… мне нужна моя шаль.
Его лицо приняло озабоченное выражение.
— Я же насильно не потащу вас к алтарю, если вы именно этого боитесь.
— Правда? Вы сама любезность, ваша милость, — холодно произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68