Но внезапно я спрятала это проклятое письмо за вырез платья и резко дернула за шнурок звонка.
— Пусть горничная уложит мне портплед, — сказала я вошедшему лакею, — и пусть Беппо подаст гондолу.
— Что вы собираетесь делать, дорогое дитя? — спросил удивленный виконт.
— Куда вы хотите ехать?
— К лорду Эдвардсу, по-видимому, — отвечала я ему с горькой усмешкой, смысла которой он не разгадал. — Ступайте, предупредите его, — продолжала я, — скажите ему, что вы заработали ваши деньги и что я лечу к нему.
Он начал понимать, что я неистово глумлюсь над ним, и замер в нерешительности. Не сказав более ни слова, я вышла из гостиной, чтобы переодеться в дорогу. Затем я сошла вниз в сопровождении горничной, несшей портплед. В ту минуту, когда я собиралась сесть в гондолу, я почувствовала, как чья-то рука нервно ухватилась за мою накидку. Я оглянулась и увидела Шельма, испуганного и в полном смятении.
— Куда же вы? — спросил он срывающимся голосом.
Я торжествовала: мне удалось поколебать невозмутимость этого негодяя.
— Я еду в Милан, — отвечала я, — и заставлю вас потерять те две-три сотни цехинов, что обещал вам лорд Эдвардс.
— Одну минуту, — сказал виконт свирепея. — Верните мне это письмо, или вы никуда не уедете.
— Беппо! — крикнула я вне себя от гнева и страха, устремляясь к гондольеру. — Избавь меня от этого распутника, который того и гляди сломает мне руку.
Все слуги Леони считали меня очень мягкой и были мне преданы. Беппо молча и решительно взял меня за талию и снял с лестницы. При этом он оттолкнулся ногой от последней ступеньки, и гондола отчалила в ту минуту, как он перенес меня на борт с поразительной ловкостью и силой. Шальм с трудом удержался на лестнице и чуть было не свалился в канал. Он бросил на меня взгляд, которым словно клялся мне в вечной ненависти и неумолимой мести».
14
«Я приезжаю в Милан, проведя в дороге круглые сутки и не давая себе времени ни на отдых, ни на размышления. Я останавливаюсь в гостинице, адрес которой мне дал Леони. Я спрашиваю его, на меня смотрят с удивлением.
— Он здесь не живет, — отвечает камерьере note 1. — Он остановился у нас по приезде, снял маленькую комнату, где положил свои вещи; но приходит он сюда только для того, чтобы забрать письма и побриться, и затем снова уходит.
— Но где же он живет? — спросила я.
Я заметила, что камерьере смотрит на меня с любопытством и как-то нерешительно, и что, то ли из уважения, то ли из сострадания, он медлит с ответом. Я из скромности не стала настаивать и велела провести себя в комнату, что снял Леони.
— Если вы знаете, где его можно застать в этот час, — сказала я, — ступайте за ним и скажите, что приехала его сестра.
Через час Леони появился и бросился ко мне с распростертыми объятиями.
— Подожди, — промолвила я отступая, — если ты меня обманывал до сих пор, не добавляй нового преступления ко всем тем, что ты уже совершил по отношению ко мне. Вот, взгляни на это письмо — оно написано тобой? Если твой почерк подделали, скажи мне об этом сию же минуту, ибо я надеюсь и задыхаюсь от нетерпения.
Леони бросил взгляд на письмо и стал мертвенно-бледным.
— Боже мой! — воскликнула я. — А я-то полагала, что меня обманули! Я ехала к тебе почти в полной уверенности, что ты не участвовал в этой подлости. Я твердила себе: он причинил мне много зла, он меня уже обманул, но, несмотря ни на что, он меня любит. Если действительно я его стесняю и приношу ему вред, он сказал бы мне это примерно месяц тому назад, когда у меня было еще достаточно мужества, чтобы расстаться с ним, но он бросился к моим ногам и умолял остаться. Если он интриган и честолюбец, ему не нужно было меня удерживать: ведь у меня нет состояния, а моя любовь не приносит ему никакой выгоды. С чего бы ему сейчас жаловаться на мою навязчивость? Чтобы прогнать меня, ему достаточно сказать лишь слово. Он знает, что я горда: ему не следует опасаться ни слез моих, ни упреков. Для чего ему было меня унижать?
Я не выдержала; хлынувшие потоком слезы сдавливали мне горло и не давали говорить.
— Для чего было мне тебя унижать? — вскричал Леони в отчаянии. — Чтобы избежать лишнего угрызения и без того истерзанной совести. Тебе этого не понять, Жюльетта. Сразу видно, что ты никогда не совершала преступления.
Он замолчал; я упала в кресло, и мы оба замерли в каком-то оцепенении.
— Бедный ангел! — воскликнул он наконец. — Да разве ты заслужила участь подруги и жертвы такого негодяя, как я? Чем ты прогневила бога до своего рождения, несчастная девочка, что он тебя бросил в объятия отверженного, из-за которого ты погибаешь от стыда и отчаяния? Бедная Жюльетта! Бедная Жюльетта!
И, в свою очередь, он разрыдался.
— Полно, — сказала я, — я приехала, чтобы выслушать твое оправдание или вынесенный мне приговор. Ты виновен, я прощаю тебя и уезжаю.
— Никогда не говори об этом! — неистово крикнул он. — Вычеркни раз навсегда это слово из нашего обихода. Когда ты захочешь меня бросить, сделай это незаметно, так, чтобы я не мог тебе помешать. Но пока в моих силах останется хоть капля крови, я на это не соглашусь. Ты мне жена, ты моя, и я люблю тебя. Из-за меня ты можешь умереть с горя, но я тебя не отпущу.
— Я согласна на горе и на смерть, если ты скажешь, что все еще любишь меня.
— Да, я люблю тебя, люблю! — вскричал он с присущей ему исступленностью. — Я люблю тебя одну и никогда не смогу полюбить другую женщину!
— Несчастный! Ты лжешь! — отвечала я. — Ты уехал вслед за княгиней Дзагароло.
— Да, но я ее не переношу.
— Как? — воскликнула я, застыв от изумления. — Так почему же ты поехал за нею следом? Какие же постыдные тайны скрываются за всеми этими недомолвками? Шальм пытался внушить мне, что только подлое намерение влечет тебя к этой женщине, что она стара… что она тебе платит… Ах, какие только слова ты заставляешь меня говорить!
— Не верь этой клевете, — отвечал Леони. — Княгиня молода и хороша собою, и я влюблен в нее.
— Тем лучше, — отвечала я, глубоко вздыхая. — Я предпочитаю видеть вас неверным, но не обесчещенным. Любите ее, любите как можно сильнее: она богата, а вы бедны! Если вы ее сильно полюбите, богатство и бедность будут для вас обоих пустыми словами. Я вас любила именно так, и хотя я жила лишь вашими дарами, мне нечего стыдиться; теперь же я могу только унизить себя и стать для вас несносной. Дайте же мне уехать. Ваше упорное желание удержать меня ради того, чтобы я умерла от страданий, безумно и жестоко.
— Это правда, — мрачно сказал Леони. — Уезжай! Я веду себя как палач, желая тебя удержать.
Он вышел в полном отчаянии. Я упала на колени, прося у бога силы. Я старалась оживить в памяти черты моей матери. Наконец я встала, чтобы снова наскоро собраться в дорогу.
Когда мои вещи были уложены, я заказала почтовую карету на тот же вечер и решила покамест прилечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Пусть горничная уложит мне портплед, — сказала я вошедшему лакею, — и пусть Беппо подаст гондолу.
— Что вы собираетесь делать, дорогое дитя? — спросил удивленный виконт.
— Куда вы хотите ехать?
— К лорду Эдвардсу, по-видимому, — отвечала я ему с горькой усмешкой, смысла которой он не разгадал. — Ступайте, предупредите его, — продолжала я, — скажите ему, что вы заработали ваши деньги и что я лечу к нему.
Он начал понимать, что я неистово глумлюсь над ним, и замер в нерешительности. Не сказав более ни слова, я вышла из гостиной, чтобы переодеться в дорогу. Затем я сошла вниз в сопровождении горничной, несшей портплед. В ту минуту, когда я собиралась сесть в гондолу, я почувствовала, как чья-то рука нервно ухватилась за мою накидку. Я оглянулась и увидела Шельма, испуганного и в полном смятении.
— Куда же вы? — спросил он срывающимся голосом.
Я торжествовала: мне удалось поколебать невозмутимость этого негодяя.
— Я еду в Милан, — отвечала я, — и заставлю вас потерять те две-три сотни цехинов, что обещал вам лорд Эдвардс.
— Одну минуту, — сказал виконт свирепея. — Верните мне это письмо, или вы никуда не уедете.
— Беппо! — крикнула я вне себя от гнева и страха, устремляясь к гондольеру. — Избавь меня от этого распутника, который того и гляди сломает мне руку.
Все слуги Леони считали меня очень мягкой и были мне преданы. Беппо молча и решительно взял меня за талию и снял с лестницы. При этом он оттолкнулся ногой от последней ступеньки, и гондола отчалила в ту минуту, как он перенес меня на борт с поразительной ловкостью и силой. Шальм с трудом удержался на лестнице и чуть было не свалился в канал. Он бросил на меня взгляд, которым словно клялся мне в вечной ненависти и неумолимой мести».
14
«Я приезжаю в Милан, проведя в дороге круглые сутки и не давая себе времени ни на отдых, ни на размышления. Я останавливаюсь в гостинице, адрес которой мне дал Леони. Я спрашиваю его, на меня смотрят с удивлением.
— Он здесь не живет, — отвечает камерьере note 1. — Он остановился у нас по приезде, снял маленькую комнату, где положил свои вещи; но приходит он сюда только для того, чтобы забрать письма и побриться, и затем снова уходит.
— Но где же он живет? — спросила я.
Я заметила, что камерьере смотрит на меня с любопытством и как-то нерешительно, и что, то ли из уважения, то ли из сострадания, он медлит с ответом. Я из скромности не стала настаивать и велела провести себя в комнату, что снял Леони.
— Если вы знаете, где его можно застать в этот час, — сказала я, — ступайте за ним и скажите, что приехала его сестра.
Через час Леони появился и бросился ко мне с распростертыми объятиями.
— Подожди, — промолвила я отступая, — если ты меня обманывал до сих пор, не добавляй нового преступления ко всем тем, что ты уже совершил по отношению ко мне. Вот, взгляни на это письмо — оно написано тобой? Если твой почерк подделали, скажи мне об этом сию же минуту, ибо я надеюсь и задыхаюсь от нетерпения.
Леони бросил взгляд на письмо и стал мертвенно-бледным.
— Боже мой! — воскликнула я. — А я-то полагала, что меня обманули! Я ехала к тебе почти в полной уверенности, что ты не участвовал в этой подлости. Я твердила себе: он причинил мне много зла, он меня уже обманул, но, несмотря ни на что, он меня любит. Если действительно я его стесняю и приношу ему вред, он сказал бы мне это примерно месяц тому назад, когда у меня было еще достаточно мужества, чтобы расстаться с ним, но он бросился к моим ногам и умолял остаться. Если он интриган и честолюбец, ему не нужно было меня удерживать: ведь у меня нет состояния, а моя любовь не приносит ему никакой выгоды. С чего бы ему сейчас жаловаться на мою навязчивость? Чтобы прогнать меня, ему достаточно сказать лишь слово. Он знает, что я горда: ему не следует опасаться ни слез моих, ни упреков. Для чего ему было меня унижать?
Я не выдержала; хлынувшие потоком слезы сдавливали мне горло и не давали говорить.
— Для чего было мне тебя унижать? — вскричал Леони в отчаянии. — Чтобы избежать лишнего угрызения и без того истерзанной совести. Тебе этого не понять, Жюльетта. Сразу видно, что ты никогда не совершала преступления.
Он замолчал; я упала в кресло, и мы оба замерли в каком-то оцепенении.
— Бедный ангел! — воскликнул он наконец. — Да разве ты заслужила участь подруги и жертвы такого негодяя, как я? Чем ты прогневила бога до своего рождения, несчастная девочка, что он тебя бросил в объятия отверженного, из-за которого ты погибаешь от стыда и отчаяния? Бедная Жюльетта! Бедная Жюльетта!
И, в свою очередь, он разрыдался.
— Полно, — сказала я, — я приехала, чтобы выслушать твое оправдание или вынесенный мне приговор. Ты виновен, я прощаю тебя и уезжаю.
— Никогда не говори об этом! — неистово крикнул он. — Вычеркни раз навсегда это слово из нашего обихода. Когда ты захочешь меня бросить, сделай это незаметно, так, чтобы я не мог тебе помешать. Но пока в моих силах останется хоть капля крови, я на это не соглашусь. Ты мне жена, ты моя, и я люблю тебя. Из-за меня ты можешь умереть с горя, но я тебя не отпущу.
— Я согласна на горе и на смерть, если ты скажешь, что все еще любишь меня.
— Да, я люблю тебя, люблю! — вскричал он с присущей ему исступленностью. — Я люблю тебя одну и никогда не смогу полюбить другую женщину!
— Несчастный! Ты лжешь! — отвечала я. — Ты уехал вслед за княгиней Дзагароло.
— Да, но я ее не переношу.
— Как? — воскликнула я, застыв от изумления. — Так почему же ты поехал за нею следом? Какие же постыдные тайны скрываются за всеми этими недомолвками? Шальм пытался внушить мне, что только подлое намерение влечет тебя к этой женщине, что она стара… что она тебе платит… Ах, какие только слова ты заставляешь меня говорить!
— Не верь этой клевете, — отвечал Леони. — Княгиня молода и хороша собою, и я влюблен в нее.
— Тем лучше, — отвечала я, глубоко вздыхая. — Я предпочитаю видеть вас неверным, но не обесчещенным. Любите ее, любите как можно сильнее: она богата, а вы бедны! Если вы ее сильно полюбите, богатство и бедность будут для вас обоих пустыми словами. Я вас любила именно так, и хотя я жила лишь вашими дарами, мне нечего стыдиться; теперь же я могу только унизить себя и стать для вас несносной. Дайте же мне уехать. Ваше упорное желание удержать меня ради того, чтобы я умерла от страданий, безумно и жестоко.
— Это правда, — мрачно сказал Леони. — Уезжай! Я веду себя как палач, желая тебя удержать.
Он вышел в полном отчаянии. Я упала на колени, прося у бога силы. Я старалась оживить в памяти черты моей матери. Наконец я встала, чтобы снова наскоро собраться в дорогу.
Когда мои вещи были уложены, я заказала почтовую карету на тот же вечер и решила покамест прилечь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42