Вы очень добры.
Не добр. Глуп. Гэрри был убежден, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. В ответ на его краткий жест подбежал конюх.
— Приготовьте мою двуколку и передайте Гриммзу, что кабриолет леди Хэллоуз больше не понадобится. Я провожу миссис Бэббакум домой.
— Да, сэр.
Люсинда снова занялась перчатками, затем смиренно позволила поднять себя на сиденье двуколки. Расправив юбки и приведя в порядок не менее растрепанные чувства, она безмятежно улыбнулась Гэрри, когда тот ловко щелкнул вожжами и выехал на улицу.
Ипподром лежал к западу от города на ровной травянистой, лишь с редкими деревьями, пустоши. Гэрри подвел упряжку прямо к конюшне, в которой находились его лошади, чуть в стороне от скаковой дорожки за огороженной для публики территорией.
Люсинда не могла не заметить взгляды, устремленные в их сторону. Помощники конюхов и джентльмены таращили на нее глаза совершенно одинаково, и она вздохнула спокойно лишь тогда, когда стены конюшни защитили ее от любопытных взоров.
Лошади оказались настоящим чудом. Спустившись с двуколки, Люсинда не смогла устоять перед желанием пройтись вдоль ряда денников. Она гладила тянувшиеся к ней бархатистые морды, восхищалась грациозными линиями и крепкими мускулистыми формами. Даже ее неопытному взгляду было ясно, что перед ней одни из лучших лошадей Англии.
Разговаривая с Хэмишем, Гэрри следил за ней, несколько приободренный ее благоговейным восхищением. Дойдя до конца ряда, она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Чуть задрав носик, она направилась к нему.
— Так мы выставляем кобылу?
Гэрри неохотно перевел взгляд на лицо Хэмиша. Его главный конюх также следил за Люсиндой Бэббакум, но не с восхищением, какого она заслуживала, а, скорее, с ужасом. Когда Люсинда подошла ближе, Гэрри протянул руку, и она тут же положила пальчики на его рукав.
— Да, если ее нога зажила.
— Хорошо. — Хэмиш почтительно поклонился Лкэсинде. — Похоже, зажила. Только хорошая пробежка покажет. Я велел жокею просто не мешать ей бежать. Нет смысла выжимать из нее все, пока она еще слаба.
Гэрри согласился:
— Я сам поговорю с ним.
Хэмиш кивнул и исчез с живостью человека которого нервируют любые особы женского пола, если только это не лошади.
Подавив усмешку, Гэрри вопросительно приподнял бровь.
? Мне показалось, что вы обещали не отвлекаться на лошадей?
Она уверенно и спокойно взглянула на него.
? Тогда вам не следовало показывать своих. Это самые прекрасные лошади, каких я когда-либо видела.
Гэрри не смог подавить улыбку.
? Но вы еще не видели лучших. Эти — двух — и трехлетки. На мой взгляд, старшие более грациозны. Пойдемте, я покажу вам.
Она с готовностью согласилась пройти к ряду денников напротив и искренне и даже с некоторым почтением стала восхищаться их обитателя — жеребцами и кобылами. Гнедой жеребец в конце ряда доверчиво перегнулся через низкую дверь стойла, чтобы обнюхать карманы Гэрри.
— Это старина Крибб — настойчивый, дьявол. Все еще бегает с лучшими, хотя спокойно мог бы уйти на заслуженный отдых и почивать на лаврах.
Люсинда погладила морду жеребца, а Гэрри прошел к бочонку у стены.
— Вот, — сказал он, возвращаясь, — покормите его.
Люсинда взяла три сушеных яблока и засмеялась, когда Крибб осторожно слизал их с ее ладони.
Гэрри поднял глаза и увидел Долиша, завороженно замершего на пороге сбруйной. Оставив Люсинду с Криббом, Гэрри подошел к нему.
— В чем дело?
Теперь, правда, стало ясно, что Долиш таращится на его спутницу, а не на него.
— Господи милостивый, это случилось!
Гэрри нахмурился.
— Вздор!
Долиш жалостливо посмотрел на него.
— Вздор, говорите? Вы сознаете, что это первая женщина, которой вы вообще показываете своих лошадей?
— Это первая женщина, которая проявила к ним интерес, — надменно заявил Гэрри.
— Ха! Можете складывать оружие, хозяин: вы — конченый человек.
Гэрри обратил глаза к небу.
— Если хочешь знать, она никогда прежде не была на скачках и ей стало любопытно… вот и все.
— Ха-ха. Это вы говорите. — Долиш бросил долгий разочарованный взгляд на стройную фигуру у денника Крибба. — А я говорю, что вы можете придумывать любые оправдания, вывод будет тем же.
Печально качая головой и бормоча что-то себе под нос, Долиш удалился в сбруйную.
Гэрри не знал, смеяться или сердиться. Он оглянулся на женщину, нежно разговаривающую с его любимым жеребцом. Если бы не тот непреложный факт, что скоро они окажутся в окружении множества людей, он, возможно, и согласился бы разделить пессимизм своего преданного слуги. Но пока они остаются на виду у толпы, он в относительной безопасности.
Гэрри подошел к Люсинде.
— Если мы сейчас покинем конюшню, то успеем к первой скачке.
Она улыбнулась, соглашаясь, и положила ладонь на его руку.
— Та лошадь, о которой вы говорили, Пушинка, — она бежит сейчас?
Гэрри улыбнулся и покачал головой.
— Нет, во второй скачке.
Люсинда заглянула в его глаза, силясь понять, что он чувствует и о чем думает, и утонула в их зеленом море. Его губы дрогнули, и он отвернулся. Они вышли на яркий солнечный свет.
— Ваша тетя упоминала, что вы управляете конезаводом.
— Да, конезаводом Лестеров.
Ободренный ее интересом, Гэрри стал рассказывать о трудностях и успехах своего предприятия. Хотя он и не сказал этого прямо, Люсинда догадалась, что конезавод не только процветал, но и был главным делом его жизни.
Они подошли к тентам, окружающим скаковой круг, когда скакунов, участвующих в первом забеге, вывели к стартовому барьеру. Все, что Люсинда могла разглядеть, — это море зрителей, сосредоточившихся на происходящем.
— Пройдемте на трибуну, оттуда вы сможете все увидеть.
Мужчина в полосатом жилете охранял вход на огороженное канатами пространство перед большой деревянной трибуной. Люсинда заметила, что, настойчиво требуя билеты у других опоздавших, он только улыбнулся и кивнул Гэрри, пропуская их. Гэрри помог ей подняться по крутым ступенькам у края досок, служивших скамьями, но не успели они найти свободные места, как протрубил рог.
— Стартовали. — Слова Гэрри эхом отозвались в сотне возгласов вокруг них; зрители дружно подались вперед, вытянув шеи.
Люсинда послушно повернулась и увидела, как лошади плотной стеной помчались по скаковой дорожке, издали она не могла различить отдельных животных. Настроение толпы — с каждой секундой возраставшее возбуждение — передалось и ей, ее дыхание участилось, и она полностью сосредоточилась на скачке. Когда победившая лошадь промелькнула мимо финишного столба и жокей высоко вскинул хлыст, Люсинде словно передалась его радость.
— Хорошая скачка, — заметил Гэрри, не отрывая взгляд от лошадей и всадников, медленно возвращавшихся к загону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Не добр. Глуп. Гэрри был убежден, что совершает самую большую ошибку в своей жизни. В ответ на его краткий жест подбежал конюх.
— Приготовьте мою двуколку и передайте Гриммзу, что кабриолет леди Хэллоуз больше не понадобится. Я провожу миссис Бэббакум домой.
— Да, сэр.
Люсинда снова занялась перчатками, затем смиренно позволила поднять себя на сиденье двуколки. Расправив юбки и приведя в порядок не менее растрепанные чувства, она безмятежно улыбнулась Гэрри, когда тот ловко щелкнул вожжами и выехал на улицу.
Ипподром лежал к западу от города на ровной травянистой, лишь с редкими деревьями, пустоши. Гэрри подвел упряжку прямо к конюшне, в которой находились его лошади, чуть в стороне от скаковой дорожки за огороженной для публики территорией.
Люсинда не могла не заметить взгляды, устремленные в их сторону. Помощники конюхов и джентльмены таращили на нее глаза совершенно одинаково, и она вздохнула спокойно лишь тогда, когда стены конюшни защитили ее от любопытных взоров.
Лошади оказались настоящим чудом. Спустившись с двуколки, Люсинда не смогла устоять перед желанием пройтись вдоль ряда денников. Она гладила тянувшиеся к ней бархатистые морды, восхищалась грациозными линиями и крепкими мускулистыми формами. Даже ее неопытному взгляду было ясно, что перед ней одни из лучших лошадей Англии.
Разговаривая с Хэмишем, Гэрри следил за ней, несколько приободренный ее благоговейным восхищением. Дойдя до конца ряда, она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Чуть задрав носик, она направилась к нему.
— Так мы выставляем кобылу?
Гэрри неохотно перевел взгляд на лицо Хэмиша. Его главный конюх также следил за Люсиндой Бэббакум, но не с восхищением, какого она заслуживала, а, скорее, с ужасом. Когда Люсинда подошла ближе, Гэрри протянул руку, и она тут же положила пальчики на его рукав.
— Да, если ее нога зажила.
— Хорошо. — Хэмиш почтительно поклонился Лкэсинде. — Похоже, зажила. Только хорошая пробежка покажет. Я велел жокею просто не мешать ей бежать. Нет смысла выжимать из нее все, пока она еще слаба.
Гэрри согласился:
— Я сам поговорю с ним.
Хэмиш кивнул и исчез с живостью человека которого нервируют любые особы женского пола, если только это не лошади.
Подавив усмешку, Гэрри вопросительно приподнял бровь.
? Мне показалось, что вы обещали не отвлекаться на лошадей?
Она уверенно и спокойно взглянула на него.
? Тогда вам не следовало показывать своих. Это самые прекрасные лошади, каких я когда-либо видела.
Гэрри не смог подавить улыбку.
? Но вы еще не видели лучших. Эти — двух — и трехлетки. На мой взгляд, старшие более грациозны. Пойдемте, я покажу вам.
Она с готовностью согласилась пройти к ряду денников напротив и искренне и даже с некоторым почтением стала восхищаться их обитателя — жеребцами и кобылами. Гнедой жеребец в конце ряда доверчиво перегнулся через низкую дверь стойла, чтобы обнюхать карманы Гэрри.
— Это старина Крибб — настойчивый, дьявол. Все еще бегает с лучшими, хотя спокойно мог бы уйти на заслуженный отдых и почивать на лаврах.
Люсинда погладила морду жеребца, а Гэрри прошел к бочонку у стены.
— Вот, — сказал он, возвращаясь, — покормите его.
Люсинда взяла три сушеных яблока и засмеялась, когда Крибб осторожно слизал их с ее ладони.
Гэрри поднял глаза и увидел Долиша, завороженно замершего на пороге сбруйной. Оставив Люсинду с Криббом, Гэрри подошел к нему.
— В чем дело?
Теперь, правда, стало ясно, что Долиш таращится на его спутницу, а не на него.
— Господи милостивый, это случилось!
Гэрри нахмурился.
— Вздор!
Долиш жалостливо посмотрел на него.
— Вздор, говорите? Вы сознаете, что это первая женщина, которой вы вообще показываете своих лошадей?
— Это первая женщина, которая проявила к ним интерес, — надменно заявил Гэрри.
— Ха! Можете складывать оружие, хозяин: вы — конченый человек.
Гэрри обратил глаза к небу.
— Если хочешь знать, она никогда прежде не была на скачках и ей стало любопытно… вот и все.
— Ха-ха. Это вы говорите. — Долиш бросил долгий разочарованный взгляд на стройную фигуру у денника Крибба. — А я говорю, что вы можете придумывать любые оправдания, вывод будет тем же.
Печально качая головой и бормоча что-то себе под нос, Долиш удалился в сбруйную.
Гэрри не знал, смеяться или сердиться. Он оглянулся на женщину, нежно разговаривающую с его любимым жеребцом. Если бы не тот непреложный факт, что скоро они окажутся в окружении множества людей, он, возможно, и согласился бы разделить пессимизм своего преданного слуги. Но пока они остаются на виду у толпы, он в относительной безопасности.
Гэрри подошел к Люсинде.
— Если мы сейчас покинем конюшню, то успеем к первой скачке.
Она улыбнулась, соглашаясь, и положила ладонь на его руку.
— Та лошадь, о которой вы говорили, Пушинка, — она бежит сейчас?
Гэрри улыбнулся и покачал головой.
— Нет, во второй скачке.
Люсинда заглянула в его глаза, силясь понять, что он чувствует и о чем думает, и утонула в их зеленом море. Его губы дрогнули, и он отвернулся. Они вышли на яркий солнечный свет.
— Ваша тетя упоминала, что вы управляете конезаводом.
— Да, конезаводом Лестеров.
Ободренный ее интересом, Гэрри стал рассказывать о трудностях и успехах своего предприятия. Хотя он и не сказал этого прямо, Люсинда догадалась, что конезавод не только процветал, но и был главным делом его жизни.
Они подошли к тентам, окружающим скаковой круг, когда скакунов, участвующих в первом забеге, вывели к стартовому барьеру. Все, что Люсинда могла разглядеть, — это море зрителей, сосредоточившихся на происходящем.
— Пройдемте на трибуну, оттуда вы сможете все увидеть.
Мужчина в полосатом жилете охранял вход на огороженное канатами пространство перед большой деревянной трибуной. Люсинда заметила, что, настойчиво требуя билеты у других опоздавших, он только улыбнулся и кивнул Гэрри, пропуская их. Гэрри помог ей подняться по крутым ступенькам у края досок, служивших скамьями, но не успели они найти свободные места, как протрубил рог.
— Стартовали. — Слова Гэрри эхом отозвались в сотне возгласов вокруг них; зрители дружно подались вперед, вытянув шеи.
Люсинда послушно повернулась и увидела, как лошади плотной стеной помчались по скаковой дорожке, издали она не могла различить отдельных животных. Настроение толпы — с каждой секундой возраставшее возбуждение — передалось и ей, ее дыхание участилось, и она полностью сосредоточилась на скачке. Когда победившая лошадь промелькнула мимо финишного столба и жокей высоко вскинул хлыст, Люсинде словно передалась его радость.
— Хорошая скачка, — заметил Гэрри, не отрывая взгляд от лошадей и всадников, медленно возвращавшихся к загону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69