Кристиан вернулся к брату полностью оправданным, но человеческое сердце устроено непостижимым образом! Несмотря на то что ничто уже не мешало принцу просить руки мадемуазель де Ла Тремуй, он не стал этого делать. То ли молодой человек затаил на Амелию обиду за все те страдания, что ему довелось претерпеть, то ли его отношение к ней изменилось из-за присущего людям непостоянства, но, так или иначе, он сам обратился к королю с просьбой возобновить переговоры относительно его брака с какой-то принцессой (эти немецкие имена непосильны для моего пера).
Королева, очень удивившись, заметила, что Кристиан мог бы теперь подумать о женитьбе на ее кузине.
— Я знаю, что мог бы это сделать, сударыня, но считаю себя недостойным принцессы и больше не мечтаю о ней.
Мадемуазель де Ла Тремуй была слишком благородной девушкой, чтобы отплатить принцу тем же; у нее даже хватило сил не показать своего огорчения и досады. Она вернулась в Данию и при встрече с Кристианом держалась с ним как с посторонним — по крайней мере так казалось со стороны, хотя, возможно, в глубине своей души…
Между тем, как утверждают, принцесса Амелия весьма благосклонно принимает у себя некоего графа фон Ольденбург-Альденбурга, вздыхающего по ее красивым глазам. Вся Германия ропщет: граф — это не принц, союз с ним был бы неравным браком для столь благородной особы. Мадам беспрестанно об этом говорит и обсуждает это с г-жой Тарантской в сорокастраничных письмах на немецком языке.
Проявит ли принцесса постоянство? Не забудет ли она графа, как предала забвению принца? Я не знаю. Ясно одно: бедный Шумахер по-прежнему томится в тюрьме. Было бы забавно (а такое возможно), если бы девушка стала сожалеть о графе, а он бы проникся к ней ненавистью. Такое известно одному Богу, а он не станет вас в это посвящать note 16.
У меня только что был гость: один весьма красивый врач, которого я знала, когда он влачил жалкое существование, и который ныне стал всесильным; я прерываю свой рассказ, чтобы познакомить вас с его историей. Это одна из тех непостижимых перемен, которые случаются по воле Провидения.
Этот врач итальянец, и зовут его Амонио. Он приехал во Францию учиться. Юноша был очень беден, но необычайно красив и каким-то образом познакомился с г-жой Шелльской. Дама не придумала ничего лучшего, как определить итальянца в женский монастырь на место врача. Амонио и не думал отказываться. И вот красавец оказался среди множества монашек, которые все как одна страстно в него влюбились — то было не мудрено! Шелль, казалось, охватил мор, монахини заболевали дюжинами, а бедняга не знал, какую из них выслушивать. В течение нескольких месяцев все шло более или менее сносно, но тут в дело вмешалась ревность. Со старухами лекарь держался одинаково почтительно и внимательно, а с молодыми вел себя одинаково в ином смысле, переходя от одной к другой по своей прихоти, с благими намерениями, конечно, но в то же время позволяя себе вольности, которые, за неимением лучшего, обожают эти благочестивые сестры. Как-то раз монахини узнали, какой из них Амонио отдает предпочтение. Когда одна из них проговорилась, другие закричали вне себя от гнева: — Я тоже! — Я тоже!
Отовсюду раздавались одни и те же возгласы: негодяй основательно напроказил. — Он уедет! Пусть он убирается!
Монахини потребовали от настоятельницы уволить врача, но та была слишком влюблена в красавца, чтобы на это согласиться, тем более что ей не сказали, чем это вызвано. Сестрам поневоле пришлось смириться; рассудительная аббатиса их успокоила, и они, несомненно, перестали бы бушевать, но тут в обитель пожаловал некий монастырский начальник, объезжавший свой округ, и ему очень не понравилось лицо врача. Он принялся упрекать г-жу Шелльскую, а та стала защищать Амонио: она заявила, что это сущий ангел и что у него нет ни одной сатанинской мысли.
Приезжий начал расследование и разобрался в том, что произошло; он поспешил разгласить это сначала в монастыре, а затем повсюду; он сообщил об этом начальству, расписав все так, что бедного Амонио с позором изгнали из монастыря; святоши ополчились на врача и выкинули его на улицу, где он едва не умер с голоду.
Итальянец случайно встретил моего брата, который привел его ко мне, представил всем своим друзьям и обеспечил ему относительное благополучие. И тут внезапно умирает римский папа, а на его место избирают кардинала, у которого дядя Амонио служил в качестве тайного камерария; дядя приглашает к себе племянника, чтобы сделать его личным врачом его святейшества и тем самым помогать папе править всем христианским миром. Уезжая, Амонио не забыл о своих друзьях; только что он заверил меня, что пришлет мне индульгенцию in articulo mortis note 17.
— Однако, сударыня, — сказал он мне на прощание, — госпожа Шелльская и ее монахини тоже обо мне еще услышат, я вам обещаю. Я переведу их монастырь на более строгий устав и сменю у них все вплоть до духовника. Я уверена, что он сдержит свое слово.
Амонио вполне естественно навел меня на мысль о герцоге Монмуте, о котором я недавно вскользь говорила; воспоминание об этом человеке остается одним из самых приятных в моей жизни. Тот же Амонио был нашим доверенным лицом в этой истории, слишком необычной, чтобы я могла о ней забыть. Мой брат поселил итальянца в небольшом доме на улице Вожирар и порой посещал его — не для того чтобы там распутничать, а чтобы спокойно пожить два-три дня и отойти от своих треволнений, прежде чем начать все сначала.
Этот уединенный дом, окруженный садами, был очень красив; летом оттуда не хотелось уходить, и мы часто там бывали.
Я впервые увидела г-на Монмута на той охоте у господина герцога, о которой я вам уже рассказывала; подобно всем, я была поражена его красотой. У юноши было бледное продолговатое лицо со сверкающими глазами, на котором, казалось, был запечатлен знак беды. От подобных лиц обычно веет той тихой печалью, что передается окружающим, но не производит на них неприятного впечатления. С первого же вечера г-н Монмут не отходил от меня ни на шаг; этому суждено было случиться — разве он не был внебрачным сыном Карла I и разве я оставила равнодушным хотя бы одного бастарда?
Затем я неоднократно видела герцога при дворе и в домах вельмож, а также изредка — в Пале-Рояле, где он почти не бывал. Господин Монмут был крайне огорчен смертью своей тетки и полагал, что она была отравлена; он говорил, что не желает встречаться с убившими ее палачами. Молодому человеку приписывали любовную связь с Мадам в пору моей первой поездки в Монако, но я уверена, что это неправда, хотя это известно мне лишь понаслышке; герцог знал, что я была подругой его тетки, и это в первую очередь привлекало его во мне.
Между тем г-н Монмут обращался ко мне только для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение, а я всего лишь замечала это;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213
Королева, очень удивившись, заметила, что Кристиан мог бы теперь подумать о женитьбе на ее кузине.
— Я знаю, что мог бы это сделать, сударыня, но считаю себя недостойным принцессы и больше не мечтаю о ней.
Мадемуазель де Ла Тремуй была слишком благородной девушкой, чтобы отплатить принцу тем же; у нее даже хватило сил не показать своего огорчения и досады. Она вернулась в Данию и при встрече с Кристианом держалась с ним как с посторонним — по крайней мере так казалось со стороны, хотя, возможно, в глубине своей души…
Между тем, как утверждают, принцесса Амелия весьма благосклонно принимает у себя некоего графа фон Ольденбург-Альденбурга, вздыхающего по ее красивым глазам. Вся Германия ропщет: граф — это не принц, союз с ним был бы неравным браком для столь благородной особы. Мадам беспрестанно об этом говорит и обсуждает это с г-жой Тарантской в сорокастраничных письмах на немецком языке.
Проявит ли принцесса постоянство? Не забудет ли она графа, как предала забвению принца? Я не знаю. Ясно одно: бедный Шумахер по-прежнему томится в тюрьме. Было бы забавно (а такое возможно), если бы девушка стала сожалеть о графе, а он бы проникся к ней ненавистью. Такое известно одному Богу, а он не станет вас в это посвящать note 16.
У меня только что был гость: один весьма красивый врач, которого я знала, когда он влачил жалкое существование, и который ныне стал всесильным; я прерываю свой рассказ, чтобы познакомить вас с его историей. Это одна из тех непостижимых перемен, которые случаются по воле Провидения.
Этот врач итальянец, и зовут его Амонио. Он приехал во Францию учиться. Юноша был очень беден, но необычайно красив и каким-то образом познакомился с г-жой Шелльской. Дама не придумала ничего лучшего, как определить итальянца в женский монастырь на место врача. Амонио и не думал отказываться. И вот красавец оказался среди множества монашек, которые все как одна страстно в него влюбились — то было не мудрено! Шелль, казалось, охватил мор, монахини заболевали дюжинами, а бедняга не знал, какую из них выслушивать. В течение нескольких месяцев все шло более или менее сносно, но тут в дело вмешалась ревность. Со старухами лекарь держался одинаково почтительно и внимательно, а с молодыми вел себя одинаково в ином смысле, переходя от одной к другой по своей прихоти, с благими намерениями, конечно, но в то же время позволяя себе вольности, которые, за неимением лучшего, обожают эти благочестивые сестры. Как-то раз монахини узнали, какой из них Амонио отдает предпочтение. Когда одна из них проговорилась, другие закричали вне себя от гнева: — Я тоже! — Я тоже!
Отовсюду раздавались одни и те же возгласы: негодяй основательно напроказил. — Он уедет! Пусть он убирается!
Монахини потребовали от настоятельницы уволить врача, но та была слишком влюблена в красавца, чтобы на это согласиться, тем более что ей не сказали, чем это вызвано. Сестрам поневоле пришлось смириться; рассудительная аббатиса их успокоила, и они, несомненно, перестали бы бушевать, но тут в обитель пожаловал некий монастырский начальник, объезжавший свой округ, и ему очень не понравилось лицо врача. Он принялся упрекать г-жу Шелльскую, а та стала защищать Амонио: она заявила, что это сущий ангел и что у него нет ни одной сатанинской мысли.
Приезжий начал расследование и разобрался в том, что произошло; он поспешил разгласить это сначала в монастыре, а затем повсюду; он сообщил об этом начальству, расписав все так, что бедного Амонио с позором изгнали из монастыря; святоши ополчились на врача и выкинули его на улицу, где он едва не умер с голоду.
Итальянец случайно встретил моего брата, который привел его ко мне, представил всем своим друзьям и обеспечил ему относительное благополучие. И тут внезапно умирает римский папа, а на его место избирают кардинала, у которого дядя Амонио служил в качестве тайного камерария; дядя приглашает к себе племянника, чтобы сделать его личным врачом его святейшества и тем самым помогать папе править всем христианским миром. Уезжая, Амонио не забыл о своих друзьях; только что он заверил меня, что пришлет мне индульгенцию in articulo mortis note 17.
— Однако, сударыня, — сказал он мне на прощание, — госпожа Шелльская и ее монахини тоже обо мне еще услышат, я вам обещаю. Я переведу их монастырь на более строгий устав и сменю у них все вплоть до духовника. Я уверена, что он сдержит свое слово.
Амонио вполне естественно навел меня на мысль о герцоге Монмуте, о котором я недавно вскользь говорила; воспоминание об этом человеке остается одним из самых приятных в моей жизни. Тот же Амонио был нашим доверенным лицом в этой истории, слишком необычной, чтобы я могла о ней забыть. Мой брат поселил итальянца в небольшом доме на улице Вожирар и порой посещал его — не для того чтобы там распутничать, а чтобы спокойно пожить два-три дня и отойти от своих треволнений, прежде чем начать все сначала.
Этот уединенный дом, окруженный садами, был очень красив; летом оттуда не хотелось уходить, и мы часто там бывали.
Я впервые увидела г-на Монмута на той охоте у господина герцога, о которой я вам уже рассказывала; подобно всем, я была поражена его красотой. У юноши было бледное продолговатое лицо со сверкающими глазами, на котором, казалось, был запечатлен знак беды. От подобных лиц обычно веет той тихой печалью, что передается окружающим, но не производит на них неприятного впечатления. С первого же вечера г-н Монмут не отходил от меня ни на шаг; этому суждено было случиться — разве он не был внебрачным сыном Карла I и разве я оставила равнодушным хотя бы одного бастарда?
Затем я неоднократно видела герцога при дворе и в домах вельмож, а также изредка — в Пале-Рояле, где он почти не бывал. Господин Монмут был крайне огорчен смертью своей тетки и полагал, что она была отравлена; он говорил, что не желает встречаться с убившими ее палачами. Молодому человеку приписывали любовную связь с Мадам в пору моей первой поездки в Монако, но я уверена, что это неправда, хотя это известно мне лишь понаслышке; герцог знал, что я была подругой его тетки, и это в первую очередь привлекало его во мне.
Между тем г-н Монмут обращался ко мне только для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение, а я всего лишь замечала это;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213