Александр дюма
Женские страсти
Ванная комната освещена лампой, горящей в сосуде из розового богемского стекла, верхнее отверстие прикрыто, дабы избегнуть смешения дневного света и искусственной подсветки, окрашивающей окружающие предметы в неестественно бледные тона.
— Виолетта! Виолетта! — закричала графиня прямо с порога, где же ты? Я здесь, в туалетной комнате. Графиня промчалась через спальню и застыла у дверей.
Виолетта приподнялась из ванны, обнажая прекрасный, точно у Нереиды, торс, и протянула к ней руки.
— Ах да, конечно, — графиня стремилась ей навстречу.
На ней была длинная блуза из черного бархата, у воротника красовался большой бриллиант, талия была перехвачена кушаком, вытканным золотом и серебром узором в форме вишни.
Она сняла розовые шелковые чулки и плотно облегающие ножку ботинки; затем расстегнула верхнюю пуговицу, распустила пояс и выскользнула из своей блузы.
Теперь ее прикрывал лишь батистовый пеньюар с отделкой из валансьенских кружев у ворота и на рукавах.
Сбросив пеньюар столь же стремительно, как и черную бархатную блузу, она оказалась обнаженной.
Графиня была воистину великолепна, типичная красота Дианы-охотницы: широкая грудь с небольшими формами, стройный стан, покачивающийся точно деревце на ветру, безукоризненный живот, украшенный снизу густыми рыжими зарослями, полыхающими подобно лаве при извержении вулкана. Подойдя к ванне, она собиралась окунуться.
Виолетта удержала ее:
— Ах, позвольте взглянуть на вас. Вы так хороши, что просто не насмотришься. Ты считаешь меня красивой, сердечко мое? Очень! О, смотри, разглядывай! Обжигай своим взором словно зеркальцем. А теперь бери меня! Все это принадлежит тебе мои губы, грудь…
— И этот замечательный пушистый букетик тоже? — проворковала Виолетта. — В первую очередь!
— Какой удивительный цвет, — восхищенно произнесла девочка. — Совсем не такой, как на голове, отчего так?
— Тебе кажется странным, что сверху мои волосы одного цвета, а снизу другого? И что я, женщина, терпеть не могу мужчин? Причина проста, — я вся соткана из контрастов. Ну же, подвинься, любовь моя! Мне не терпится ощутить, как твое сердечко бьется в такт с моим.
Ванна была широкая, в ней хватало места для двоих.
Кристально прозрачная вода позволяла видеть все подробности происходящего.
Графиня обняла Виолетту, просунула голову ей под плечо, впилась в волосы под мышкой и губами потянулась ко рту.
— Вот ты попалась, негодница, сейчас поплатишься за то, что заставила меня страдать. Для начала подставь свой ротик, губки и язык, как подумаю, что первым их коснулся мужчина, и что это он научил тебя целоваться, готова задушить тебя от ярости!
И подобно змее, выбрасывающей жало, она вонзалась в нее поцелуями, водя рукой вокруг ее груди.
— О, милые, любимые мой сиськи, — проговорила графиня, это из-за вас я потеряла голову, это вы толкнули меня на сумасбродства!
Она приникла, запрокинув голову назад, полузакрыв глаза, ее прерывистое дыхание со свистом вырывалось между ее зубов.
— Скажи хоть слово, радость моя, — попросила она.
— Одетта, милая Одетта, — покорно отозвалась Виолетта.
— Вы только послушайте, каким тоном она это произносит, маленькая ледышка, как будто просто здоровается. Ну, погоди!
Ее рука спустилась от груди к бедру и ниже; там, на мгновение замерла, словно не решаясь переступить невидимую черту.
— Чувствуешь биение моего сердца у твоей груди? Ах, если бы оно могло слиться в поцелуе с твоим сердечком, как сливаются наши губы…
— О, да, — выдохнула Виолетта, начиная понемногу распаляться.
— А теперь ты пальцем… Какая ты юная, недозревшая, я едва прощупываю любовный бутончик, сие упоительное творение природы. Ах, наконец, вот он! Твои прикосновения так легки, нежны. Палец так трепещет.
— Может, тебе хочется побыстрее или посильнее?
— Нет, нет, вот так хорошо. А ты что же, где должны быть руки? Я тебе говорила… Я ничего не умею, мне все нужно разъяснить. И даже как достичь наслаждения? Нет, с этим все в порядке! Оно приходит само по себе.
— Одетта… милая Одетта… Ах, Одет…
Графиня заткнула ей рот поцелуем.
— В добрый час, — произнесла она.
— Я буду прилежной ученицей, — пообещала Виолетта, — постараюсь все усвоить.
— Тогда выйдем из ванной, не нырять же мне с головой под воду, растолковывая тебе словами то, что еще не успел рассказать мой палец.
— Выходим, — согласилась Виолетта, — здесь тепло, и полотенце рядом.
— Давай я тебя оботру, предложила графиня.
И поднялась из воды, сверкающая, горделивая словно Фемида, она была уверена в победе. Она приподняла Виолетту, заключив ее в объятия.
Я слышал, как она вытирала ее, воздавая хвалу каждой части тела, где задерживалась ее рука, ни одна не была обделена ласками и лестью шея, руки, спина, затем последовали плечи, грудь, бедра. Сама она обсохла, казалось, от собственного жара; Виолетта была пассивна и безучастна, она просто не противилась графине. Время от времени графиня укоряла ее в холодности.
— Ты не целуешь мою грудь, неужели она тебе не нравится? А мой пушок, он такой мягкий, отчего ты не разглаживаешь его кудряшки руками? Я вся горю, вскоре твоим пальцам и твоему рту предстоит вернуть мне все, чем я одарила тебя, и довести меня до высшей точки…
— Одетта, дорогая, — отзывалась Виолетта, — ты же знаешь, я еще такая неумелая.
— Знаю, но раз ты готова учиться, я все тебе покажу.
Они проследовали передо мной. Графиня несла Виолетту к кровати, теперь я мог прекрасно наблюдать за их обнаженными телами. Положив Виолетту поперек матраца, графиня опустилась на колени, устроившись на черной медвежьей шкуре, бережно раздвинула ей бедра и на миг вперила глаза в очаровательную в естестве своем стрельчатую арку, открывающую доступ к нашим сердцам; внезапно ноздри ее напряглись, губы раздвинулись, и, оскалившись точно пантера, бросающаяся на свою жертву, она припала туда ртом, такого рода ласки коронный номер женщин в их извечном соперничестве с мужчинами. Следует отдать должное мастерству, сноровке и ловкости, с которыми они исполняют перед своей возлюбленной не предназначенную им от природы роль. Похоже, графиня ничуть не преувеличивала, суля Виолетте восторги сладострастия. Я даже немного приревновал свою милую малютку, глядя, как, извиваясь, крича и задыхаясь, она гибнет под натиском этого безжалостного рта, казалось, стремящегося всосать всю душу без остатка.
Правда, с точки зрения художника, зрелище было впечатляющим, таким образом, я был в какой-то мере вознагражден за то, что опустился до столь мелкого и унизительного чувства, как ревность.
Графиня, сидя на корточках, двигалась в унисон с движениями Виолетты, ее бедра восхитительно подскакивали, и, наблюдая за этой трепетной дрожью, можно было утверждать она ничего не теряла, отдавая, скорее даже выигрывала в наслаждении.
1 2 3