Я не хотела, чтобы ему чего-то недоставало в жизни.
Я обычно читала Эдварду вечером перед сном какую-нибудь сказку и знала, что он с нетерпением ждет этого.
Андрэ говорила:
— Он любит меня как свою няню, но вас как свою мать.
— Бедный малыш! — сказала я. — Как это все печально для него!
— Не ждите, что я буду жалеть его! — резко возразила Андрэ. — Я считаю Эдварда одним из счастливейших детей. Вот он, имеющий все… окруженный любовью. У него есть ваша мать, вы, я… и слуги, которые души в нем не чают и избаловали бы его, если бы я не приглядывала за этим.
— Потому что он просто прелесть.
Я понимала, что она думает о своем собственном детстве, которое было совсем другим. Бедняжка Андрэ! Меня очень радовало, что, живя с нами, она уже не казалась такой несчастной.
День рождения Эдварда праздновали в большой комнате. Совсем недавно я занималась в ней с мисс Каррутерс. Книги сложили в стенной шкаф, на большой стол, покрытый чернильными пятнами, постелили белую скатерть и расставили на нем джемы, блюда с пирожными и пшеничными лепешками. На самом почетном месте красовался именинный торт.
Все получили огромное удовольствие, когда Эдвард пытался задуть свечи, а остальные ребятишки сгрудились вокруг него. Все было с наслаждением съедено, а когда посуду убрали со стола, мы играли.
Было много смеха и шума. Огромным успехом пользовалась игра «передай пакет». Все пронзительно вскрикивали от восторга, когда музыка останавливалась и тот, кто держал пакет в руках, снимал с него еще одну обертку; восторг усиливался, когда музыка начинала играть снова и пакет передавался дальше, чтобы стать призом для ребенка, державшего его; когда музыка окончательно умолкала и показывалась раскрашенная коробка.
Андрэ оказалась хорошим организатором, и ей удавалось управлять детьми с разумной доброжелательной строгостью, необходимой в таких случаях.
Поскольку день выдался прекрасный, мы пошли в сад, где малыши могли бегать в свое удовольствие. Когда гости собрались уходить, Эдвард, стоя рядом со мной, выслушивал с важным видом слова благодарности. Андрэ поднялась в детскую, и мы с Эдвардом остались наедине.
Я улыбнулась ему с высоты своего роста.
— Праздник удался, правда? — сказала я.
— Праздник удался.
У него была привычка повторять подобные высказывания, как бы соглашаясь с ними.
— Итак, теперь, — продолжала я, — тебе действительно четыре года.
— В следующий раз мне будет пять.
— Да, пять лет.
— Потом шесть, семь и восемь.
— Ты заставляешь годы лететь слишком быстро.
— Когда мне исполнится десять, я буду кататься верхом без Джэймса.
— Думаю, да. Где тебе нравится кататься больше всего?
— Больше всего в лесу.
— Ты ездишь с Андрэ?
Он кивнул:
— И с Джэймсом. Иногда только с Андрэ.
— И тебе это нравится?
Эдвард опять кивнул:
— Мне нравится лес.
— Почему?
— Деревья, — сказал он. — И люди.
— Люди?
— Мужчина, — Какой мужчина?
— Это знакомый Андрэ.
— Андрэ встречается с мужчиной, да?
Эдвард кивнул.
— Что? Каждый раз?
— Почти всегда. Они разговаривают. Прогуливают лошадей. Андрэ все время следит за мной.
Она говорит: «Стой здесь, Эдвард».
— И ты стоишь.
Он кивнул.
— Ты знаешь этого человека? Он из госпиталя?
Он энергично замотал головой.
— Значит, это чужой?
— Он чужой, чужой.
Эдвард четко произнес слово и повторил его, как часто делал, услышав какое-нибудь слово впервые.
— Лес красивый, — сказал он. — Когда мне будет пять, я не стану сдерживать лошадь. Я поскачу быстро. Галопом…
— Не сомневаюсь в этом.
Я думала о встречах Андрэ с незнакомцем. Мужчина. Что ж, она молода и довольно привлекательна. До сих пор мне не приходило в голову, что у нее может быть поклонник.
Прошла половина сентября, а Роберт по-прежнему находился с нами. Доктора Эджертона не удовлетворяло его состояние, и он считал, что Роберту необходимо еще немного подлечиться. Доктор говорил, что хочет подольше понаблюдать за своим пациентом.
Мы все вздохнули с облегчением. Я часто ловила на себе тоскливый взгляд Роберта и готова была сделать все, лишь бы утешить его. Я прекрасно понимала, насколько несчастной почувствую себя, если он уедет, и как сильна будет моя тревога за него. Началось третье по счету сражение в районе города Ипр, где в это время шли особенно ожесточенные бои. Потери были огромными. Я содрогалась каждый раз, когда к нам поступали тяжело раненные, и у меня всегда возникала мысль, что среди них мог оказаться Роберт.
Сибил Эджертон говорила со мной о нем. Мы привыкли называть ее теперь Сибил. Миссис Эджертон звучало слишком официально, и она не была больше мисс Каррутерс. Она каждый день бывала в госпитале, приходя туда вместе с мужем и оставаясь до вечера. Она оказалась очень умелой, практичной, быстрой и совершенно лишенной сентиментальности. Это было благом для пациентом с тяжелыми ранениями, потому что создавало у них впечатление, что их состояние вовсе не так плачевно, как им кажется, и есть такие, которым намного хуже. Когда Сибил, собрав в одной из маленьких комнат раненых с поврежденным зрением, сумевших туда прийти, читала им Диккенса, мы с мамой не могли удержаться от улыбки. Они казались небольшим классом, а она очень походила на учительницу, но это было как раз то, в чем нуждались раненые. Брак с доктором поднял ее на новую высоту.
Со свойственной ей прямолинейностью Сибил Эджертон объявила мне:
— Роберт Дэнвер любит вас.
Я ничего не ответила, и она продолжала:
— Он хороший человек, и вы не сможете найти никого, кто бы так подходил вам.
— Я знаю его всю жизнь, — ответила я.
— Тем лучше. Он — полная противоположность своей сестре.
— Я знаю.
— Я уверена, что он сделал бы вас счастливой.
Для женщины самое лучшее — это состоять в браке… при условии, что он удачен.
Положение замужней женщины принесло ей полное удовлетворение, и Сибил чувствовала себя достаточно подготовленной в этом вопросе, чтобы помочь другим достичь счастья.
Она смотрела на меня с умудренной улыбкой, всем своим видом показывая, что если я нуждаюсь в каком-нибудь совете, то должна обратиться к ней.
Мама тоже говорила со мной о Роберте:
— Не принято желать кому-то, чтобы он выздоравливал помедленнее, но я так надеюсь, что Роберт еще немного задержится у нас. Несомненно, эта проклятая война скоро кончится. Знаешь ли, Роберт действительно любит тебя.
— Сибил говорила о нем.
— О да, она сказала мне, как была бы рада видеть тебя устроенной в жизни. Мне кажется, тебе очень нравится Роберт.
— Да. Он… он сделал мне предложение.
— Ты не сказала «нет».
— Я не уверена…
— Я вижу. Он хороший человек, Люсинда. Один из лучших. Он похож на своего отца. Кто, кроме сэра Роберта, выдержал бы Белинду все эти годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Я обычно читала Эдварду вечером перед сном какую-нибудь сказку и знала, что он с нетерпением ждет этого.
Андрэ говорила:
— Он любит меня как свою няню, но вас как свою мать.
— Бедный малыш! — сказала я. — Как это все печально для него!
— Не ждите, что я буду жалеть его! — резко возразила Андрэ. — Я считаю Эдварда одним из счастливейших детей. Вот он, имеющий все… окруженный любовью. У него есть ваша мать, вы, я… и слуги, которые души в нем не чают и избаловали бы его, если бы я не приглядывала за этим.
— Потому что он просто прелесть.
Я понимала, что она думает о своем собственном детстве, которое было совсем другим. Бедняжка Андрэ! Меня очень радовало, что, живя с нами, она уже не казалась такой несчастной.
День рождения Эдварда праздновали в большой комнате. Совсем недавно я занималась в ней с мисс Каррутерс. Книги сложили в стенной шкаф, на большой стол, покрытый чернильными пятнами, постелили белую скатерть и расставили на нем джемы, блюда с пирожными и пшеничными лепешками. На самом почетном месте красовался именинный торт.
Все получили огромное удовольствие, когда Эдвард пытался задуть свечи, а остальные ребятишки сгрудились вокруг него. Все было с наслаждением съедено, а когда посуду убрали со стола, мы играли.
Было много смеха и шума. Огромным успехом пользовалась игра «передай пакет». Все пронзительно вскрикивали от восторга, когда музыка останавливалась и тот, кто держал пакет в руках, снимал с него еще одну обертку; восторг усиливался, когда музыка начинала играть снова и пакет передавался дальше, чтобы стать призом для ребенка, державшего его; когда музыка окончательно умолкала и показывалась раскрашенная коробка.
Андрэ оказалась хорошим организатором, и ей удавалось управлять детьми с разумной доброжелательной строгостью, необходимой в таких случаях.
Поскольку день выдался прекрасный, мы пошли в сад, где малыши могли бегать в свое удовольствие. Когда гости собрались уходить, Эдвард, стоя рядом со мной, выслушивал с важным видом слова благодарности. Андрэ поднялась в детскую, и мы с Эдвардом остались наедине.
Я улыбнулась ему с высоты своего роста.
— Праздник удался, правда? — сказала я.
— Праздник удался.
У него была привычка повторять подобные высказывания, как бы соглашаясь с ними.
— Итак, теперь, — продолжала я, — тебе действительно четыре года.
— В следующий раз мне будет пять.
— Да, пять лет.
— Потом шесть, семь и восемь.
— Ты заставляешь годы лететь слишком быстро.
— Когда мне исполнится десять, я буду кататься верхом без Джэймса.
— Думаю, да. Где тебе нравится кататься больше всего?
— Больше всего в лесу.
— Ты ездишь с Андрэ?
Он кивнул:
— И с Джэймсом. Иногда только с Андрэ.
— И тебе это нравится?
Эдвард опять кивнул:
— Мне нравится лес.
— Почему?
— Деревья, — сказал он. — И люди.
— Люди?
— Мужчина, — Какой мужчина?
— Это знакомый Андрэ.
— Андрэ встречается с мужчиной, да?
Эдвард кивнул.
— Что? Каждый раз?
— Почти всегда. Они разговаривают. Прогуливают лошадей. Андрэ все время следит за мной.
Она говорит: «Стой здесь, Эдвард».
— И ты стоишь.
Он кивнул.
— Ты знаешь этого человека? Он из госпиталя?
Он энергично замотал головой.
— Значит, это чужой?
— Он чужой, чужой.
Эдвард четко произнес слово и повторил его, как часто делал, услышав какое-нибудь слово впервые.
— Лес красивый, — сказал он. — Когда мне будет пять, я не стану сдерживать лошадь. Я поскачу быстро. Галопом…
— Не сомневаюсь в этом.
Я думала о встречах Андрэ с незнакомцем. Мужчина. Что ж, она молода и довольно привлекательна. До сих пор мне не приходило в голову, что у нее может быть поклонник.
Прошла половина сентября, а Роберт по-прежнему находился с нами. Доктора Эджертона не удовлетворяло его состояние, и он считал, что Роберту необходимо еще немного подлечиться. Доктор говорил, что хочет подольше понаблюдать за своим пациентом.
Мы все вздохнули с облегчением. Я часто ловила на себе тоскливый взгляд Роберта и готова была сделать все, лишь бы утешить его. Я прекрасно понимала, насколько несчастной почувствую себя, если он уедет, и как сильна будет моя тревога за него. Началось третье по счету сражение в районе города Ипр, где в это время шли особенно ожесточенные бои. Потери были огромными. Я содрогалась каждый раз, когда к нам поступали тяжело раненные, и у меня всегда возникала мысль, что среди них мог оказаться Роберт.
Сибил Эджертон говорила со мной о нем. Мы привыкли называть ее теперь Сибил. Миссис Эджертон звучало слишком официально, и она не была больше мисс Каррутерс. Она каждый день бывала в госпитале, приходя туда вместе с мужем и оставаясь до вечера. Она оказалась очень умелой, практичной, быстрой и совершенно лишенной сентиментальности. Это было благом для пациентом с тяжелыми ранениями, потому что создавало у них впечатление, что их состояние вовсе не так плачевно, как им кажется, и есть такие, которым намного хуже. Когда Сибил, собрав в одной из маленьких комнат раненых с поврежденным зрением, сумевших туда прийти, читала им Диккенса, мы с мамой не могли удержаться от улыбки. Они казались небольшим классом, а она очень походила на учительницу, но это было как раз то, в чем нуждались раненые. Брак с доктором поднял ее на новую высоту.
Со свойственной ей прямолинейностью Сибил Эджертон объявила мне:
— Роберт Дэнвер любит вас.
Я ничего не ответила, и она продолжала:
— Он хороший человек, и вы не сможете найти никого, кто бы так подходил вам.
— Я знаю его всю жизнь, — ответила я.
— Тем лучше. Он — полная противоположность своей сестре.
— Я знаю.
— Я уверена, что он сделал бы вас счастливой.
Для женщины самое лучшее — это состоять в браке… при условии, что он удачен.
Положение замужней женщины принесло ей полное удовлетворение, и Сибил чувствовала себя достаточно подготовленной в этом вопросе, чтобы помочь другим достичь счастья.
Она смотрела на меня с умудренной улыбкой, всем своим видом показывая, что если я нуждаюсь в каком-нибудь совете, то должна обратиться к ней.
Мама тоже говорила со мной о Роберте:
— Не принято желать кому-то, чтобы он выздоравливал помедленнее, но я так надеюсь, что Роберт еще немного задержится у нас. Несомненно, эта проклятая война скоро кончится. Знаешь ли, Роберт действительно любит тебя.
— Сибил говорила о нем.
— О да, она сказала мне, как была бы рада видеть тебя устроенной в жизни. Мне кажется, тебе очень нравится Роберт.
— Да. Он… он сделал мне предложение.
— Ты не сказала «нет».
— Я не уверена…
— Я вижу. Он хороший человек, Люсинда. Один из лучших. Он похож на своего отца. Кто, кроме сэра Роберта, выдержал бы Белинду все эти годы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66