Роскошное тело, воплощение женственности, совершенное, с полными грудями, тонкой талией, перетекающей в крутые бедра, было создано для любви.
— Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.
Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.
— Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.
Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.
Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.
Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.
Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.
Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.
— Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.
Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.
Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.
— Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?
Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.
Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.
— Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.
— Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.
— Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.
— Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.
— Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?
— Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?
— Наслаждался.
— Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?
Лицо Флинна потемнело, как туча.
— Значит, пытаешься? — не выдержал он.
— Но зачем мне это?
— Некоторым женщинам только того и надо.
— Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? — безмятежно улыбнулась Фелисия. — Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?
Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:
— На коленях смиренно прошу прощения.
— Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?
— Обычно я так и делаю.
Она сощурилась:
— Но не со мной?
Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.
— У меня нет объяснений.
— И ты не желаешь об этом думать?
— Совершенно верно, — согласился он.
— Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… — она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, — эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.
— Чего мне совершенно не хочется.
Фелисия величаво подняла руку.
— Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.
— Пусть придут сюда.
— Я сгорю со стыда.
— В таком случае я поеду вместе с тобой.
Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:
— Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.
Флинн рассмеялся:
— Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!
— Они больше чем опекуны — они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.
— Еще бы не захотеть, — проворчал Флинн.
Фелисия радостно улыбнулась:
— Я так на это надеялась!
— Долго мне придется ждать?
Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.
— Дай мне… скажем… два часа. Достаточно, чтобы объяснить наши… отношения, только не нужно бояться этого слова, я употребила его за неимением более точного. Зато они смогут порадоваться хорошему известию о выигрыше и, следовательно, о будущей уплате долга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Возможно, — прошептал он, — и сумеешь.
Его слова прозвучали как неожиданное признание, но Флинн, сообразив это, мгновенно посуровел.
— Игра закончена, — сухо процедил он. Полжизни секс был его развлечением и забавой, средством сдерживать ненужные эмоции. И теперь он с легкостью вернулся к привычному состоянию.
Его губы сомкнулись на покрытом глазурью соске, потянули раз, другой, третий… Та же участь ждала и второй сосок. Устав от импровизированного спектакля, он стремился к обычному совокуплению, нуждаясь в забвении и физическом удовлетворении, которое могло дать лишь женское тело. Он молча уложил Фелисию на спину, устроился между теплыми бедрами и погрузился в нее, потому что больше не хотел ни думать, ни анализировать, ни менять свою жизнь каким бы то ни было образом. Он желал лишь получить забвение, утонуть в бездонной женской сладости, обещавшей экстаз.
Но на этот раз, при очередном выпаде, его нетерпеливое копье ударилось о нежную крошечную матку, воплощение женственной силы. И возможно, плодовитую, дающую жизнь новому человеку. Ужасающая мысль почти парализовала мощный ритм его движений, и если бы не бездумная, неотступная потребность, подгонявшая его, он, возможно, сумел бы остановиться. Но не остановился. И когда снова вломился в нее, она вдруг кончила, быстрыми, безумными толчками, согревшими его плоть, сладострастную душу и, как ни странно, сердце.
Подстегиваемый эгоистичным стремлением к собственному удовлетворению, Флинн продолжал таранить ее, отбрасывая угрызения совести, сомнения, безразличный к последствиям. Торопливо, бездумно, лихорадочно, как неопытный юнец, хотя даже в ранней молодости не вел себя подобным образом. Обнаженные нервы вопили, ощущения становились настолько острыми, что он чувствовал биение пульса в горячей тесной пещере ее лона и ответное биение своего сердца. Знакомая похоть сменялась другим оттенком наслаждения — куда тоньше, изысканнее, глубже, словно в безбрежной пустыне эмоций неожиданно открылась новая грань.
Никогда еще он не был столь эгоистичен: все превосходила нужда взять, овладеть, стать хозяином и господином. Не в игре, по-настоящему. Ритм его движений все убыстрялся, но Фелисия, словно ничего не замечая, продолжала отвечать толчком на толчок. И хотя подушки, нагроможденные у изголовья, мешали ему, Флинн казался неутомимым и только тихо стонал при каждом выпаде, вынуждая ее разводить бедра все шире, с каждым бешеным рывком стремясь покорить ее окончательно.
Наконец он исторгся в нее, не замечая своих хриплых криков, сознавая только бесстыдное торжество победы и своей власти над ней.
— Ты моя, — прорычал он ей на ухо, так и не сообразив, что признание было его собственным.
Флинн так долго избегал привязанностей любого рода, что быстро пришел в себя и с вновь обретенным хладнокровием вспомнил о своем стремлении оставаться свободным. И теперь на первое место вышли соображения безопасности.
Он поспешно разжал руки и откатился в сторону. Как быть с последствиями? Он и не подумал предохраняться, а женщины, как известно, обладают величайшим талантом загонять в сети намеченную жертву.
— Почему тебя не беспокоит собственная защита? — проворчал он, приподнявшись на локте и мрачно глядя на раскинувшуюся рядом женщину. — Неужели никогда не слышала о кондомах или губках?
Он хотел выяснить все раз и навсегда и, очевидно, требовал исчерпывающего ответа.
Фелисия даже не пошевелилась. Ее улыбка осветила комнату, как солнечный лучик.
— Ты в чем-то обвиняешь меня?
— Просто удивляюсь, почему ты не боишься забеременеть, — помрачнел он еще больше, прикидывая, сколько она запросит.
— Но ведь и ты не волнуешься, — так же безразлично обронила она.
— Не мне же придется вынашивать ребенка, — пробормотал он.
— Хочешь сказать, что это исключительно моя проблема? — усмехнулась она.
— Кажется, ты наслаждаешься происходящим, верно?
— Чем именно? Нашим марафоном? Да, очень, — кивнула она и довольно добавила: — А ты? Разве нет?
— Наслаждался.
— Пока твой одурманенный похотью мозг не остыл настолько, чтобы вообразить, будто я пытаюсь поймать тебя?
Лицо Флинна потемнело, как туча.
— Значит, пытаешься? — не выдержал он.
— Но зачем мне это?
— Некоторым женщинам только того и надо.
— Ты имеешь в виду женщин вообще, верно? — безмятежно улыбнулась Фелисия. — Но я дам тебе возможность усомниться в своей правоте. Что же до меня, позволь заверить, мои мотивы так же эгоистичны, как и твои. Ты потрясающий, а материнство меня в данный момент не интересует. Как тебе известно, я была замужем четыре года. Неужели забыла упомянуть, что за все это время ни разу не забеременела? Поэтому ты в полной безопасности, Флинн. Тебе лучше?
Он медленно вздохнул и покаянно улыбнулся:
— На коленях смиренно прошу прощения.
— Извинения приняты. Могу я, однако, заметить, что если ты так уж озабочен коварством женщин, следовало бы самому подумать о кондоме. Не находишь, что это здравая мысль?
— Обычно я так и делаю.
Она сощурилась:
— Но не со мной?
Флинн ошеломленно моргнул, но тут же ослепил ее теплой мальчишеской улыбкой.
— У меня нет объяснений.
— И ты не желаешь об этом думать?
— Совершенно верно, — согласился он.
— Представь, я тоже. Мы не в том положении, чтобы предаваться размышлениям об этой… — она обвела широким жестом богатую обстановку спальни, — эскападе в «Отель де Пари», а если бы и попытались, пришлось бы положить конец этому безумию.
— Чего мне совершенно не хочется.
Фелисия величаво подняла руку.
— Если не возражаешь, я попросила бы о небольшом антракте. Мне действительно нужно попасть домой и сообщить слугам, что со мной все в порядке.
— Пусть придут сюда.
— Я сгорю со стыда.
— В таком случае я поеду вместе с тобой.
Он не хотел отпускать ее даже ненадолго. Боялся потерять?! Фелисия покачала головой:
— Я поеду первая, чтобы вымостить дорогу.
Флинн рассмеялся:
— Можно подумать, ты несовершеннолетняя и боишься опекунов!
— Они больше чем опекуны — они мои друзья. Поэтому я поеду вперед, а ты, если захочешь, следом.
— Еще бы не захотеть, — проворчал Флинн.
Фелисия радостно улыбнулась:
— Я так на это надеялась!
— Долго мне придется ждать?
Он и в самом деле чувствовал себя подростком, сгорающим от нетерпения.
— Дай мне… скажем… два часа. Достаточно, чтобы объяснить наши… отношения, только не нужно бояться этого слова, я употребила его за неимением более точного. Зато они смогут порадоваться хорошему известию о выигрыше и, следовательно, о будущей уплате долга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17