Было немного слез, много объятий и поцелуев. Потом все бросились к праздничному столу.
Из уважения к сану священника и поскольку многие женщины практиковали воздержанность в стоявшем на столе фруктовом пунше не было ни капли алкоголя. Напитки покрепче — на кухне и на заднем дворе, где мужчины и парни собирались у колясок и фургонов. Были также жареные куры, куриные клецки в соусе, ветчина, кукурузные оладьи, яблочные пироги, кокосовые пироги, лимонные пироги, сладкий заварной крем, горячие булочки и, конечно же, свадебный торт, глазированный кокосом и множеством яичных белков.
Закуски подавали на тарелках, которые можно унести туда, где было место, чтобы присесть где угодно — от стола в кухонной пристройке до ступенек переднего крыльца. Некоторое время не было слышно ничего, кроме стука ножей и вилок о тарелки. Потом мужчины покончили с едой и поставили тарелки там же, где сидели. Стайка женщин и девушек бросилась собирать их, чтобы унести на кухню и помыть. После еды мужчины и некоторые женщины в возрасте отрезали себе по кусочку жевательного табака или достали нюхательный табак из специальных бутылочек. Тем временем юноши, девушки и молодые женатые пары начали звать скрипачей и тех, кто захватил гармонику или банджо.
После первого вальса для жениха и невесты началась веселая быстрая музыка, в основном хороводы и кадрили, иногда польки и шотландские пляски. Женщины были в ситцевых и льняных платьях, некоторые в шелковых и атласных, большинство из которых сшиты дома. От дам исходили запахи роз и сирени, яблоневого цвета. Мужчины пахли лавровишневой водой, кукурузным виски и нафталином, который предохранял их костюмы от моли. В теплом вечернем воздухе эти запахи смешивались со стойкими ароматами блюд. Лица раскраснелись, голоса были полны музыки и веселья. Ноги шаркали и топали по неизбежно нанесенному на пол песку. Половые доски ходили ходуном. Стены, казалось, раскачивались вместе с танцорами, отплясывавшими кадрили в открытом холле.
Привезенных детей уложили на тюфяки на сеновале. С ними были несколько пожилых женщин, присматривающих, чтобы дети не свалились с лестницы. Старики, бородатые старцы, ушли подальше от шума и собрались на заднем крыльце. Там они жевали табак, сплевывали его на двор и разговаривали о видах на урожай, о лошадях, политике и, приглушенными голосами, о ночных всадниках.
Летти, выскочившая, чтобы вдохнуть воздуха, услышала несколько слов, которых было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Однако старики сразу же замолчали, как только она появилась. Это не удивило Летти, но все же несколько расстроило.
Наконец жених и невеста покинули гостей. Они уехали в коляске, украшенной белыми лентами. За коляской, по обычаю, волочилась связка старой обуви. Были разговоры о том, чтобы устроить новобрачным шуточную серенаду, кошачий концерт со звоном в колокольчики, стуком по кастрюлям и другими шумными звуками, так как все знали, что ночевать они будут недалеко, в доме старшей сестры жениха. Однако мать невесты резко отвергла эту идею, и скрипачи начали очередную кадриль.
Тетушка Эм танцевала с отцом невесты, а Летти кружилась с Джонни Риденом, но они не собирались долго оставаться после отъезда молодых. Головные боли у Рэнни участились в последние дни. Это беспокоило тетушку Эм, и она хотела вернуться. Они уехали одними из первых. Некоторое время до повозки доносился целый хор голосов, слова прощания и приглашения поскорее приехать еще.
Поскольку в коляску все не уместились, приспособили для поездки фургон, установив в нем кресла. У них был фонарь, чтобы освещать дорогу, но луна стояла полная. Песок в дорожной колее светился белым светом, как атласные ленты невесты. Джонни, управлявший лошадьми, ровно вел фургон. Их лица обдувал встречный ветерок. Расслабленные, наевшиеся всего вкусного и приятно уставшие, они молча ехали вперед. Тетушка Эм, у которой Летти стала замечать повадки свахи, настояла, чтобы Летти села впереди, рядом с Джонни, а они с Салли Энн устроились сзади, рядом с Питером, спавшим на тюфяке между ними. Но внимание Джонни целиком притягивала дорога. Летти позволила себе поразмышлять, подумать о дружелюбности и доброте людей, с которыми она в этот вечер познакомилась, о том, какой трудной жизнью они живут и в то же время вполне рады ей. Очевидно, не очень много нужно для счастья. Почему же, однако, тогда она не может быть счастливой?
На самом деле все не совсем так, как кажется, подумала Летти, припомнив подслушанный обрывок разговора. Некоторые из мужчин, гостивших на свадьбе, тоже надевают по ночам белые простыни и разъезжают по окрестностям, наводя ужас на освобожденных невольников и чиновников-«саквояжников».
— Можно я кое-что спрошу? — спросила Летти сидевшего рядом Джонни. — Правда ли, что все, что касается ночных всадников, покрыто завесой таинственности, или же люди сразу прекращают разговоры о них, словно закрывают рты на замок, когда я появляюсь, из-за того, что я женщина?
Джонни резко повернул голову. Он долго и пристально смотрел на нее, потом пробормотал:
— Это зависит от того, каких ночных всадников вы имеете в виду.
— То есть?
— Кое-кто зовет ночными всадниками Рыцарей Белой Камелии, кто-то называет так джейхокеров.
— Я говорю о Рыцарях, о тех, кто надевает белые простыни.
— Джейхокеры тоже надевают простыни, когда им это удобно.
— Это ведь должно все запутать.
— Для того это и делается.
— Да, я понимаю, — задумчиво сказала Летти.
— А то, что они замолкают при вашем появлении, вполне объяснимо. Вы — женщина, кроме того, человек посторонний.
— И к тому же янки.
— И это тоже, хотя и не главное.
— Спасибо, — сказала она сухо, отреагировав так на звучащую в его голосе шутку. — Вполне понятно, что нужно джейхокерам, но неужели Рыцари не понимают, что их насилие бессмысленно?
— А что еще вы могли бы предложить?
— Конечно же, политическую борьбу.
— Пойти голосовать для них — поступиться своей честью. И даже если они пойдут на это, избирательные урны контролируют радикальные республиканцы, за спиной которых военные. Более того, Конгресс, то есть остальные Соединенные Штаты, отказался признавать демократов — членов Палаты представителей, избранных до того, как начали действовать законы о Реконструкции. Поэтому мало надежды, что сейчас их признают. Что же остается?
— Митинги! Петиции!
— Митинги запрещены, на петиции никто не обращает внимания, даже если их удается довезти до Вашингтона.
— Но какая же польза от того, что негров бьют кнутами и вешают?
Джонни покачал головой:
— Эти бедолаги оказались между двух огней. Радикальные республиканцы используют их. Рыцари считают необходимым показать им, что бывает, когда позволяешь себя использовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Из уважения к сану священника и поскольку многие женщины практиковали воздержанность в стоявшем на столе фруктовом пунше не было ни капли алкоголя. Напитки покрепче — на кухне и на заднем дворе, где мужчины и парни собирались у колясок и фургонов. Были также жареные куры, куриные клецки в соусе, ветчина, кукурузные оладьи, яблочные пироги, кокосовые пироги, лимонные пироги, сладкий заварной крем, горячие булочки и, конечно же, свадебный торт, глазированный кокосом и множеством яичных белков.
Закуски подавали на тарелках, которые можно унести туда, где было место, чтобы присесть где угодно — от стола в кухонной пристройке до ступенек переднего крыльца. Некоторое время не было слышно ничего, кроме стука ножей и вилок о тарелки. Потом мужчины покончили с едой и поставили тарелки там же, где сидели. Стайка женщин и девушек бросилась собирать их, чтобы унести на кухню и помыть. После еды мужчины и некоторые женщины в возрасте отрезали себе по кусочку жевательного табака или достали нюхательный табак из специальных бутылочек. Тем временем юноши, девушки и молодые женатые пары начали звать скрипачей и тех, кто захватил гармонику или банджо.
После первого вальса для жениха и невесты началась веселая быстрая музыка, в основном хороводы и кадрили, иногда польки и шотландские пляски. Женщины были в ситцевых и льняных платьях, некоторые в шелковых и атласных, большинство из которых сшиты дома. От дам исходили запахи роз и сирени, яблоневого цвета. Мужчины пахли лавровишневой водой, кукурузным виски и нафталином, который предохранял их костюмы от моли. В теплом вечернем воздухе эти запахи смешивались со стойкими ароматами блюд. Лица раскраснелись, голоса были полны музыки и веселья. Ноги шаркали и топали по неизбежно нанесенному на пол песку. Половые доски ходили ходуном. Стены, казалось, раскачивались вместе с танцорами, отплясывавшими кадрили в открытом холле.
Привезенных детей уложили на тюфяки на сеновале. С ними были несколько пожилых женщин, присматривающих, чтобы дети не свалились с лестницы. Старики, бородатые старцы, ушли подальше от шума и собрались на заднем крыльце. Там они жевали табак, сплевывали его на двор и разговаривали о видах на урожай, о лошадях, политике и, приглушенными голосами, о ночных всадниках.
Летти, выскочившая, чтобы вдохнуть воздуха, услышала несколько слов, которых было достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Однако старики сразу же замолчали, как только она появилась. Это не удивило Летти, но все же несколько расстроило.
Наконец жених и невеста покинули гостей. Они уехали в коляске, украшенной белыми лентами. За коляской, по обычаю, волочилась связка старой обуви. Были разговоры о том, чтобы устроить новобрачным шуточную серенаду, кошачий концерт со звоном в колокольчики, стуком по кастрюлям и другими шумными звуками, так как все знали, что ночевать они будут недалеко, в доме старшей сестры жениха. Однако мать невесты резко отвергла эту идею, и скрипачи начали очередную кадриль.
Тетушка Эм танцевала с отцом невесты, а Летти кружилась с Джонни Риденом, но они не собирались долго оставаться после отъезда молодых. Головные боли у Рэнни участились в последние дни. Это беспокоило тетушку Эм, и она хотела вернуться. Они уехали одними из первых. Некоторое время до повозки доносился целый хор голосов, слова прощания и приглашения поскорее приехать еще.
Поскольку в коляску все не уместились, приспособили для поездки фургон, установив в нем кресла. У них был фонарь, чтобы освещать дорогу, но луна стояла полная. Песок в дорожной колее светился белым светом, как атласные ленты невесты. Джонни, управлявший лошадьми, ровно вел фургон. Их лица обдувал встречный ветерок. Расслабленные, наевшиеся всего вкусного и приятно уставшие, они молча ехали вперед. Тетушка Эм, у которой Летти стала замечать повадки свахи, настояла, чтобы Летти села впереди, рядом с Джонни, а они с Салли Энн устроились сзади, рядом с Питером, спавшим на тюфяке между ними. Но внимание Джонни целиком притягивала дорога. Летти позволила себе поразмышлять, подумать о дружелюбности и доброте людей, с которыми она в этот вечер познакомилась, о том, какой трудной жизнью они живут и в то же время вполне рады ей. Очевидно, не очень много нужно для счастья. Почему же, однако, тогда она не может быть счастливой?
На самом деле все не совсем так, как кажется, подумала Летти, припомнив подслушанный обрывок разговора. Некоторые из мужчин, гостивших на свадьбе, тоже надевают по ночам белые простыни и разъезжают по окрестностям, наводя ужас на освобожденных невольников и чиновников-«саквояжников».
— Можно я кое-что спрошу? — спросила Летти сидевшего рядом Джонни. — Правда ли, что все, что касается ночных всадников, покрыто завесой таинственности, или же люди сразу прекращают разговоры о них, словно закрывают рты на замок, когда я появляюсь, из-за того, что я женщина?
Джонни резко повернул голову. Он долго и пристально смотрел на нее, потом пробормотал:
— Это зависит от того, каких ночных всадников вы имеете в виду.
— То есть?
— Кое-кто зовет ночными всадниками Рыцарей Белой Камелии, кто-то называет так джейхокеров.
— Я говорю о Рыцарях, о тех, кто надевает белые простыни.
— Джейхокеры тоже надевают простыни, когда им это удобно.
— Это ведь должно все запутать.
— Для того это и делается.
— Да, я понимаю, — задумчиво сказала Летти.
— А то, что они замолкают при вашем появлении, вполне объяснимо. Вы — женщина, кроме того, человек посторонний.
— И к тому же янки.
— И это тоже, хотя и не главное.
— Спасибо, — сказала она сухо, отреагировав так на звучащую в его голосе шутку. — Вполне понятно, что нужно джейхокерам, но неужели Рыцари не понимают, что их насилие бессмысленно?
— А что еще вы могли бы предложить?
— Конечно же, политическую борьбу.
— Пойти голосовать для них — поступиться своей честью. И даже если они пойдут на это, избирательные урны контролируют радикальные республиканцы, за спиной которых военные. Более того, Конгресс, то есть остальные Соединенные Штаты, отказался признавать демократов — членов Палаты представителей, избранных до того, как начали действовать законы о Реконструкции. Поэтому мало надежды, что сейчас их признают. Что же остается?
— Митинги! Петиции!
— Митинги запрещены, на петиции никто не обращает внимания, даже если их удается довезти до Вашингтона.
— Но какая же польза от того, что негров бьют кнутами и вешают?
Джонни покачал головой:
— Эти бедолаги оказались между двух огней. Радикальные республиканцы используют их. Рыцари считают необходимым показать им, что бывает, когда позволяешь себя использовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99