и нет такой формы, за которой не было бы скрыто какое-либо намерение.
— Ну, в мои намерения не входит испытывать ваши цели. Вы сумели портретом моей госпожи возбудить благоволение. Именно этому обстоятельству вы обязаны тем, что послали именно за вами. Отличная работа, надо признать без зависти. Без зависти, это касается меня, так как я не в ваших кругах зарабатываю свой хлеб. Должна сказать, что я поражена вашим мужеством. Когда столяры повесили обрамленную картину в замке Монсо и госпожа де Бофор показала ее собравшимся, то видели бы вы лица присутствовавших там художников. Один даже повысил голос и заметил, что это просто неслыханно, чтобы картина, которую втайне написал никому не известный выскочка, который к тому же, видимо, не имел никакого права это делать, была выставлена при дворе на посмеяние настоящих живописцев. При этом госпожа пришла к вам на помощь, спросив того художника, уж не считает ли он возможным, чтобы мать детей короля Франции послужила объектом подобных насмешек, чем, естественно, заставила замолчать наглого глупца. О, этот маленький эпизод, быть может, покажет вам, что речь идет об обоюдном интересе, который предполагает наше умение хранить тайну.
— Моя картина была даром и знаком благоговения перед герцогиней. Работа была написана не в Париже. Упрек этого художника меня не касается.
— Давайте не будем отвлекаться на такие частности. Какую бы цель вы ни вкладывали в свои действия, вам всегда припишут иные намерения. Разве не так и с Богом, нашим Господом? Он заглядывает прямо в наши сердца и судит нас по нашей истинной вере, а не по нашим сомнительным делам, которые сегодня означают одно, а завтра — совсем другое. Не правда ли, что именно так гласит учение людей, к которым принадлежите и вы?
Она опять вернулась к вопросам веры. Но Виньяк чувствовал, что она для отвлечения внимания пускает ему пыль в глаза, а сама в это время заманивает его совершенно в другое место, в гораздо более опасную ловушку. Но в какую? При дворе его картину заметили. Он привлек к себе внимание и, естественно, возбудил зависть. На это он рассчитывал. Самое страстное его желание начало исполняться. От него хотели еще картин. То, что речь идет именно об этом, не вызывает никаких сомнений. Но зачем эта аудиенция у герцогини? Пусть даже она принимает его не сама; ее представляет дама, которая перед ним. Эта женщина — руки и уста самой влиятельной женщины Франции, будущей королевы. При всех европейских дворах говорят о ней и о великой любви, которой одарил ее король. Он, Виньяк, написав ее, вложил в свою картину все мыслимые атрибуты красоты плодовитости, очарования и королевского достоинства, и это не оставило герцогиню равнодушной. Он чувствовал, что образ неизвестной благородной дамы должен очаровать прекрасную Габриэль, как великолепная жемчужина.
Приманка была расположена с умом и достигла своей цели. Об этом он, конечно, не должен был догадаться. От него хотят покорности, послушания и новых картин. Эти разговоры о вере не более чем дымовая завеса, чтобы нагнать на него страх. При этом каждый знает, что герцогиня протестантка, а король — новообращенный католик. Виньяк слушал себя словно со стороны:
— Добрая набожная работа никогда не сотворит доброго набожного человека, но добрый набожный человек создаст добрую набожную работу. Так учил и Христос: «Дурное дерево не приносит добрых плодов. Доброе дерево не приносит дурных плодов».
— Да-да, вы хорошо затвердили уроки этого самоуверенного немецкого монашка. Но мы не собираемся советоваться с вами в вопросах веры. Вы доказали, что обладаете незаурядным талантом. Чего вам все же не хватает, так это истинного понимания смысла формы, внешним отображением которой вы владеете с таким неподражаемым мастерством. Вам, несомненно, придется согласиться со мной, если я скажу, что задачей художника является не только изображение вещей, не правда ли? Отобразить предмет может любое зеркало, и оно сделает это куда быстрее и лучше, чем любой представитель вашего цеха. Истинное искусство заключается в том, чтобы произведение убедило изображаемого в том, чего он сам в себе уловить не в состоянии. Нужны ли были бы вообще живописные изображения лесов, ландшафтов или лиц, если бы речь шла только о том, чтобы вырвать их из оков скоротечности бытия? Нет, греховным было бы даже пытаться вступать в спор с круговоротом творения, выступать с пестрой палитрой против всемогущего провидения Божьего. Задача искусства — показать суть вещей. Ваше устремление должно состоять в том, чтобы уловить неповторимую единичность в пролетающем мимо потоке внешних проявлений.
Этот взгляд на живопись не вполне чужд вам, так как тот, кто видит вашу картину, которую вы написали с герцогини, естественно, замечает ваше почти ученическое, но, однако, не совсем прямолинейное усилие разглядеть смысл. При этом вы преследовали свою определенную цель. Это очень разумный образ действий, однако он никогда не бывает связанным с куда большим риском ступить на неведомую тропу, по которой до вас никто не блуждал по незнакомой местности. Вы — хитрец, мэтр Виньяк, и это нам очень нравится. Но для искусства хитрость — смертельный яд. Она — мать осторожности, а значит, враг великих произведений. Она не позволит вам найти истину, в лучшем случае суть, соль, неожиданность, которая быстро утомит нас, так как за краткий миг наслаждения нам тотчас придется платить осознанием блестящей находки, которой успеваешь пресытиться, прежде чем оценить ее по достоинству. За кулисами прекрасно видны механизмы, блоки и распорки. Слышны скрип и скрежет вращающихся колес, и мы желаем, чтобы произошло сильнейшее потрясение, которое положит скорый конец этой превосходно задуманной шумихе.
В вас есть умение, но не хватает школы и руководства. Ваш взгляд мастерски выхватывать частности, но, к великому прискорбию, вы слепы к целому. Вы раболепно подражаете своим предшественникам, в чье время эти фокусы были общепринятыми, и это может в какой-то степени служить вам оправданием. Но в равной мере вы проявили известное остроумие, попытавшись таким неслыханным способом привлечь к себе внимание. Можно простить тупой инструмент, если у него есть не совсем тупое намерение.
Виньяк словно зачарованный смотрел на уста, из которых лились эти слова. Строгий негромкий тон действовал усыпляюще.
Одновременно Виньяку почудилось, что где-то между бесчленными, переплетенными между собой нескончаемыми потоками слов мелькнуло нечто, составлявшее действительное содержание речи, и это нечто ни в коем случае не должно было от него ускользнуть. Он чувствовал, как в нем закипает возмущение той снисходительностью, с какой она говорила о его работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Ну, в мои намерения не входит испытывать ваши цели. Вы сумели портретом моей госпожи возбудить благоволение. Именно этому обстоятельству вы обязаны тем, что послали именно за вами. Отличная работа, надо признать без зависти. Без зависти, это касается меня, так как я не в ваших кругах зарабатываю свой хлеб. Должна сказать, что я поражена вашим мужеством. Когда столяры повесили обрамленную картину в замке Монсо и госпожа де Бофор показала ее собравшимся, то видели бы вы лица присутствовавших там художников. Один даже повысил голос и заметил, что это просто неслыханно, чтобы картина, которую втайне написал никому не известный выскочка, который к тому же, видимо, не имел никакого права это делать, была выставлена при дворе на посмеяние настоящих живописцев. При этом госпожа пришла к вам на помощь, спросив того художника, уж не считает ли он возможным, чтобы мать детей короля Франции послужила объектом подобных насмешек, чем, естественно, заставила замолчать наглого глупца. О, этот маленький эпизод, быть может, покажет вам, что речь идет об обоюдном интересе, который предполагает наше умение хранить тайну.
— Моя картина была даром и знаком благоговения перед герцогиней. Работа была написана не в Париже. Упрек этого художника меня не касается.
— Давайте не будем отвлекаться на такие частности. Какую бы цель вы ни вкладывали в свои действия, вам всегда припишут иные намерения. Разве не так и с Богом, нашим Господом? Он заглядывает прямо в наши сердца и судит нас по нашей истинной вере, а не по нашим сомнительным делам, которые сегодня означают одно, а завтра — совсем другое. Не правда ли, что именно так гласит учение людей, к которым принадлежите и вы?
Она опять вернулась к вопросам веры. Но Виньяк чувствовал, что она для отвлечения внимания пускает ему пыль в глаза, а сама в это время заманивает его совершенно в другое место, в гораздо более опасную ловушку. Но в какую? При дворе его картину заметили. Он привлек к себе внимание и, естественно, возбудил зависть. На это он рассчитывал. Самое страстное его желание начало исполняться. От него хотели еще картин. То, что речь идет именно об этом, не вызывает никаких сомнений. Но зачем эта аудиенция у герцогини? Пусть даже она принимает его не сама; ее представляет дама, которая перед ним. Эта женщина — руки и уста самой влиятельной женщины Франции, будущей королевы. При всех европейских дворах говорят о ней и о великой любви, которой одарил ее король. Он, Виньяк, написав ее, вложил в свою картину все мыслимые атрибуты красоты плодовитости, очарования и королевского достоинства, и это не оставило герцогиню равнодушной. Он чувствовал, что образ неизвестной благородной дамы должен очаровать прекрасную Габриэль, как великолепная жемчужина.
Приманка была расположена с умом и достигла своей цели. Об этом он, конечно, не должен был догадаться. От него хотят покорности, послушания и новых картин. Эти разговоры о вере не более чем дымовая завеса, чтобы нагнать на него страх. При этом каждый знает, что герцогиня протестантка, а король — новообращенный католик. Виньяк слушал себя словно со стороны:
— Добрая набожная работа никогда не сотворит доброго набожного человека, но добрый набожный человек создаст добрую набожную работу. Так учил и Христос: «Дурное дерево не приносит добрых плодов. Доброе дерево не приносит дурных плодов».
— Да-да, вы хорошо затвердили уроки этого самоуверенного немецкого монашка. Но мы не собираемся советоваться с вами в вопросах веры. Вы доказали, что обладаете незаурядным талантом. Чего вам все же не хватает, так это истинного понимания смысла формы, внешним отображением которой вы владеете с таким неподражаемым мастерством. Вам, несомненно, придется согласиться со мной, если я скажу, что задачей художника является не только изображение вещей, не правда ли? Отобразить предмет может любое зеркало, и оно сделает это куда быстрее и лучше, чем любой представитель вашего цеха. Истинное искусство заключается в том, чтобы произведение убедило изображаемого в том, чего он сам в себе уловить не в состоянии. Нужны ли были бы вообще живописные изображения лесов, ландшафтов или лиц, если бы речь шла только о том, чтобы вырвать их из оков скоротечности бытия? Нет, греховным было бы даже пытаться вступать в спор с круговоротом творения, выступать с пестрой палитрой против всемогущего провидения Божьего. Задача искусства — показать суть вещей. Ваше устремление должно состоять в том, чтобы уловить неповторимую единичность в пролетающем мимо потоке внешних проявлений.
Этот взгляд на живопись не вполне чужд вам, так как тот, кто видит вашу картину, которую вы написали с герцогини, естественно, замечает ваше почти ученическое, но, однако, не совсем прямолинейное усилие разглядеть смысл. При этом вы преследовали свою определенную цель. Это очень разумный образ действий, однако он никогда не бывает связанным с куда большим риском ступить на неведомую тропу, по которой до вас никто не блуждал по незнакомой местности. Вы — хитрец, мэтр Виньяк, и это нам очень нравится. Но для искусства хитрость — смертельный яд. Она — мать осторожности, а значит, враг великих произведений. Она не позволит вам найти истину, в лучшем случае суть, соль, неожиданность, которая быстро утомит нас, так как за краткий миг наслаждения нам тотчас придется платить осознанием блестящей находки, которой успеваешь пресытиться, прежде чем оценить ее по достоинству. За кулисами прекрасно видны механизмы, блоки и распорки. Слышны скрип и скрежет вращающихся колес, и мы желаем, чтобы произошло сильнейшее потрясение, которое положит скорый конец этой превосходно задуманной шумихе.
В вас есть умение, но не хватает школы и руководства. Ваш взгляд мастерски выхватывать частности, но, к великому прискорбию, вы слепы к целому. Вы раболепно подражаете своим предшественникам, в чье время эти фокусы были общепринятыми, и это может в какой-то степени служить вам оправданием. Но в равной мере вы проявили известное остроумие, попытавшись таким неслыханным способом привлечь к себе внимание. Можно простить тупой инструмент, если у него есть не совсем тупое намерение.
Виньяк словно зачарованный смотрел на уста, из которых лились эти слова. Строгий негромкий тон действовал усыпляюще.
Одновременно Виньяку почудилось, что где-то между бесчленными, переплетенными между собой нескончаемыми потоками слов мелькнуло нечто, составлявшее действительное содержание речи, и это нечто ни в коем случае не должно было от него ускользнуть. Он чувствовал, как в нем закипает возмущение той снисходительностью, с какой она говорила о его работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113