– А я считаю, что они хорошие.
– В самом деле?
Тут она не сдержала смех.
– Ну, не совсем так. Пойдемте.
Я пошел за ней через дверной проем, который, когда она зажгла наверху свет, превратился в маленький холл с ванной по правую руку и входом в другую комнату впереди, куда она меня и провела.
Это была комната поменьше первой, но достаточно большая для кровати с балдахином. Стены были задрапированы голубыми батиками, потолок тоже. На фоне темно-голубых стен выделялись два столика – ночной и туалетный с круглым зеркалом. На ночном столике стояла маленькая цилиндрическая лампа в стиле арт-деко, и это было единственное освещение в комнате. А единственное окно было выкрашено снаружи чернотой ночи.
– Вы и Алонсо не делите... – Я поискал вежливое слово.
– Спальню? – улыбнулась она. – Нет. Почему мы должны ее делить?
Я пожал плечами.
– Вы живете вместе.
– Снимаем мы вместе, – кивнула она. – Но на этом все и кончается.
Я опустился на край кровати и тут же быстро вскочил, но она потянула меня за руку, приказывая снова сесть, и сама села рядом, усмехаясь.
– Бедный мальчик, – сказала она. – Вы в замешательстве...
– Всего-навсего никак не разберусь с Тауер Тауном, так я думаю.
– Алонсо любит парней.
– Хотите сказать, что он голубой.
– Ну да.
– О! И вы просто платите пополам за квартиру, и все?
– Совершенно верно. Эта милая большая квартира – студия. И мы объединились, чтобы ее оплачивать...
– А почему с Алонсо?
– Мы – друзья. Он и актер, и художник. Мы вместе играли в «Дерзких играх». Знаете... такая маленькая театральная труппа.
– А-а...
– Еще чая хотите?
– Нет. Нет, благодарю.
Она взяла у меня чашку и вышла, волоча подол и еще больше сверкая белой кожей.
Я оглядел комнату. В изголовье под пологом висела бледная электрическая луна с человеческим лицом. Она была выключена.
Мэри Энн вернулась в комнату, села рядом.
– А вы тоже это зелье курите? – спросил я, указав жестом на другую комнату.
– Марихуану? Нет. Я даже не пью. Я выросла в порядочном доме; мы такого рода вещей и близко не видали, и я никогда этим не интересовалась, только один раз попробовала.
– Но вы позволяете ему этим заниматься?
– Алонсо не пьет.
– Я имею в виду – курить марихуану.
– Да, я не возражаю. Алонсо не наркоман, как вы думаете. Он курит изредка, для расслабления. Когда рисует или перед тем, как идет... в общем, поискать себе «подружку».
– И он... приводит приятелей сюда?
– Иногда. Но обязательно говорит мне, если собирается привести. Я могу оставаться в своей комнате и учить тексты, если я задействована в пьесе, или просто-напросто читать, или спать.
– И вас не беспокоит то, что делается за стеной?
– С какой стати?
У меня не было ответа на этот вопрос.
– Живи своей собственной жизнью – вот девиз, принятый здесь, – объяснила она. – Живи, а не только существуй.
– Сейчас многие люди и простое существование находят достаточно трудным. Она молчала.
– Приятно было побывать в вашей спальне, – продолжал я. – Вы красивая девушка, и это кимоно красивое, и чай вы приготовили вкусный. Но я по-прежнему не собираюсь больше разыскивать вашего брата.
Я ожидал, что при этих словах она на меня набросится с кулаками, но этого не случилось.
– Я понимаю, – сказала она довольно холодно.
– Тогда зачем вы меня сюда привели?
Она наконец немного рассердилась, но только чуть-чуть.
– Не подкупить вас, если вы так думаете. В городе масса других детективов...
– Это правда, и некоторые более крупные агентства могут искать вашего брата по всей стране, если вы дадите для этого «бабки».
– Я психологически связана с братом.
– Что?
– Мой психиатр говорит, что большинство проблем у меня связано с тем, что я из близнецов. Я чувствую свое несовершенство из-за того, что потеряла брата.
– Вы ходите к психиатру?
– Да.
– И он говорит, что вы чувствуете свое несовершенство из-за того, что вам недостает брата?
– Нет. Это я так сказала. Он же говорит, что большинство моих проблем связано с тем, что я из близнецов.
– Каких проблем?
Она пожала плечами.
– Он не сказал.
– А почему вы к нему ходите?
– Алонсо посоветовал.
– Почему?
– Он думает, что я стану лучше как актриса, если вступлю в контакт со своим примитивным подсознанием.
– Это теория Алонсо, не психиатра?
– Да.
– И сколько стоит психиатр?
– Немало.
– И все-таки, сколько?
– Пять долларов в час.
Я как на угли сел: пять долларов за час! Я для нее снизил срою ставку с двенадцати долларов в день до десяти – ради нее, потому что мне было жалко страдающую молодую актрису, пытающуюся устроиться в большом городе, – и за пять дней прочесал все Гувервилли и эту проклятую Северную Кларк-стрит с ее ночлежками, а она платит пять долларов за час какому-то шарлатану с Мичиган-авеню!
Она сказала:
– А почему вы так разъярились из-за этого?
– Из-за чего?
– Что я хожу к психиатру. Почему вы из-за этого так вышли из себя?
– Только потому, что на ночь глядя насмотрелся на тьму-тьмущую небритых лиц, вот и все.
– Не понимаю.
– Люди продают яблоки на перекрестках и Бога благодарят, если заработают доллар в день, а вы пять баксов пускаете на ветер из-за какой-то чепухи.
– Это жестоко.
– Возможно. В конце концов, это ваши пять баксов. Можете делать с ними, что хотите.
Она ничего не ответила, разглядывая свои руки, сложенные на коленях.
– Выступая на радио, вы, похоже, хорошие «бабки» делаете, – добавил я.
– Неплохие, – согласилась она. – И я могу еще попросить денег из дома, если будет нужно.
Мы посидели некоторое время молча. Я сказал:
– В самом деле, не мое это дело, что вам делать со своими деньгами. Парни, торгующие яблоками на перекрестках, – это не ваша вина... И ваши пять баксов не решат проблемы. Забудьте, что я вам наговорил. Как я уже сказал, я увидел слишком много небритых лиц, пока бродил по Гувервиллям, разыскивая вашего брата.
– Думаете, что я живу одними пустяками, ведь так?
– Я не знаю. Мне Тауер Таун не нужен. Вся эта свободная любовь, о которой вы тут толкуете, кажется мне не очень правильной.
Она, поддразнивая, улыбнулась.
– Вы охотнее за нее заплатите, не правда ли? Я тоже улыбнулся – против желания.
– Я не это имел в виду.
Она поцеловала меня. Долгим поцелуем, и, между прочим, очень сладким. Губы у нее были нежные. Теплые. Губная помада возбуждала.
– Ты вкуснее, чем засахаренные яблоки, – сказал я.
– Возьми еще кусочек, – ответила она, и я поцеловал ее, а мой язык скользнул в ее рот, что, казалось, ее удивило, но понравилось – она проделала то же самое с моим ртом.
Кимоно соскользнуло с ее плеч, а мои руки – на ее прохладное, белоснежное тело. Оно было нежным, – как и ее губы, – но в то же время мускулистым, почти как у танцовщицы. Груди у нее были небольшие (но приятно заполнили ладони) с маленькими девичьими сосками и ободком вокруг размером с монету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97