Словно железо, когда его выплавили из болотной руды и от него отделились все шлаки.
Я, конечно, и раньше знала, что грешно убивать человека, если только он не хочет убить тебя. У Харальда в руках были тысячи человеческих жизней и он готов был заплатить ими за свое величие, а ведь у каждого воина были близкие и родные ему люди.
Я пробовала отговаривать Харальда от походов. Но чем я могла его убедить? Это был напрасный труд. Беда в том, что я, наверное, была бы даже разочарована, если бы мне это удалось.
Ты вот назвал меня валькирией. Но после твоего рассказа о Станфордском мосте я уже никогда ею не буду.
Он поднял голову, и по лицу его скользнула улыбка.
— Вряд ли отец когда-нибудь понимал тебя, он умел сражаться, но не умел плакать.
— Должно быть, не понимал. Но я любила его, и это, по-моему, было для него самым главным. Его мало кто любил.
— А почему он терпел твои упреки и не терпел их от Халльдора?
— Может быть, потому, что я женщина. Это не задевало его самолюбия.
— Наверное, ты права, — сказал он. И неожиданно добавил:— Но ты ошибаешься, если думаешь, что я умею только плакать. Конечно, ради добычи и славы я никогда не пойду в поход. Однако, если кто-нибудь нападет на меня…
Его правая рука лежала на столе ладонью вверх, Эллисив видела на ней мозоли от меча. Олав перехватил ее взгляд.
— Смотришь на мою руку?
— Да. По ней видно, что она не расстается с оружием.
— Я упражняюсь.
— Я знаю.
— Конунг не может править страной только лаской да добрым словом, — сказал он. — Так не правил даже конунг Ярослав, твой отец. Чтобы дать стране мир, нужна сила.
Эллисив не могла отвести взгляд от этой молодой, сильной руки — той, что должна была дать стране мир. Она вдруг схватила эту руку, сжала в своей, приложила к щеке.
Дыхание у Олава стало учащенным.
Прежде чем она опомнилась, он обнял ее и крепко поцеловал в губы.
Со стоном Эллисив прижалась к нему. Наконец она поняла. Вот он, водопад, к которому ее неотвратимо несло.
Руки Олава ласкали ее.
— Елизавета, — шепнул он. — Елизавета.
Она попыталась вырваться из его объятий, ей следовало одуматься. Но он держал ее, и она не могла этому противиться.
— Я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал он.
— Что ты хочешь?
— Хочу сказать, что я люблю тебя. Ты должна знать об этом.
Больше Эллисив не сопротивлялась, ее непреодолимо влекло к Олаву. Она невольно ответила на его ласки.
— Ты думаешь о Харальде, — сказал он вдруг.
— Да. Но я думаю и об Олаве, который умеет и сражаться, и плакать.
На другой день Эллисив стояла на корабле конунга, свежий юго-восточный ветер нес ее прочь от Борга. Она еще была оглушена случившимся.
Олав сдержал слово — не сделал ей ничего плохого, как он сам выразился, и, слава Богу, ни на чем не настаивал. Эллисив знала, что не смогла бы отказать ему.
Олав понял это.
И считал, что для них лучше раскрыть душу друг другу. Ведь можно любить, но не давать себе воли, чтобы избежать греха, сказал он. Эллисив сомневалась, что все будет так просто, как казалось Олаву.
Ее терзало чувство вины и сознание нарушенного долга.
Как она могла допустить, чтобы все зашло так далеко, куда она смотрела. И ведь это она первая взяла его руку, Эллисив взглянула на Олава. Он стоял на помосте рядом с кормчим и улыбался ей открыто и бесстрашно.
V. КОНУНГАХЕЛЛА
Возвращение Олава сына Харальда прошло совсем не так, как он думал. Оказалось, нет нужды вести трудные переговоры с Магнусом.
Уже несколько месяцев Магнусу нездоровилось.
В постели он не лежал, но был очень слаб. И казалось, смерть отца и собственная болезнь лишили его мужества. Он согласился на все предложения Олава.
Тогда Олав объехал все побережье, и на тингах в каждом фюльке его объявили конунгом. Потом он отправился в глубь страны и был провозглашен конунгом в Упплёнде.
Уважение Эллисив к Олаву заметно выросло в ту пору.
Она слышала, как Олав говорил на тингах. Он говорил о мире. И в то же время призывал народ строить новые корабли для ополчения. Договор о мире, заключенный его отцом с датским конунгом, терял силу со смертью одного из них. Теперь норвежцы со дня на день могут ожидать нападения Свейна, ведь он, наверное, считает их слишком слабыми, чтобы защитить свою страну. Они должны во всеоружии встретить Свейна и показать ему, что он ошибается.
При этом Олав давал клятву, что никому из норвежцев не придется следовать за ним в поход для захвата чужих земель.
Говорил он, не тратя попусту слов, лишь самое необходимое, и людям, судя по всему, он нравился.
Эллисив видела, что он умеет слушать людей, которые знают законы, он задавал им вопросы. Его всегда сопровождал писец, который записывал все, что Олав хотел запомнить.
Она видела, как осмотрительно выбирал он своих лендрманнов; сперва обязательно выслушивал их на тинге, потом советовался с людьми.
Эллисив как-то похвалила его, и он ответил на это лаской.
Ей казалось, что по их лицам все видно. Но никому и в голову не могло прийти такое, люди замечали только, что Олав очень добр к вдове своего отца.
Однажды ночью она спала в покоях одна, и Олав осмелился прийти к ней.
— Ты обезумел, — сказала Эллисив. — Мы с этим не справимся. Нам трудно держать себя в руках даже днем, когда мы на людях.
— Я не мог не прийти.
И Олав плакал, спрятав лицо у нее на груди. Однако ничего от нее не требовал, и Эллисив ничего не предлагала ему, хотя тело ее пылало огнем.
За всю осень Эллисив и Тора встретились только один раз.
Олав распорядился привезти домой из Англии прах Харальда и похоронить его в церкви святой Марии в Нидаросе.
Во время погребения Эллисив и Тора стояли друг против друга, Олав с Эллисив по одну сторону открытой могилы, а Магнус с Торой — по другую. Магнус был худ и бледен, Тора стала как будто ниже ростом и выглядела растерянной. Там, у могилы Харальда, Эллисив была поглощена своими мыслями. Станфордский мост, смерть Харальда, стоящий рядом Олав, которого она полюбила. Ей казалось, она видит лицо Харальда, его презрительную ухмылку, поднятую бровь.
Эллисив и Тора не обменялись ни единым словом.
Эллисив желала бы вовсе не видеть Тору, сгорбившуюся под бременем житейских бед: тут и обиды, нанесенные ей Харальдом, и болезнь Магнуса, и равнодушие Олава, оттолкнувшего ее.
После Харальда останутся поломанные судьбы, сказал Транд.
Вскоре после погребения пришло известие от Свейна конунга Дании, что он собирается в поход на Норвегию будущим летом.
Это было вполне в духе Свейна — послать такое известие и узаконить тем самым свой поступок. Эллисив слышала, будто датчане теперь любят Свейна.
И в этом не было ничего удивительного. Она вспомнила рассказ Харальда об одном из его набегов на Данию.
Корабли Харальда, груженные богатой добычей, уходили от преследования, но Свейн нагнал их, силы его превосходили силы Харальда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Я, конечно, и раньше знала, что грешно убивать человека, если только он не хочет убить тебя. У Харальда в руках были тысячи человеческих жизней и он готов был заплатить ими за свое величие, а ведь у каждого воина были близкие и родные ему люди.
Я пробовала отговаривать Харальда от походов. Но чем я могла его убедить? Это был напрасный труд. Беда в том, что я, наверное, была бы даже разочарована, если бы мне это удалось.
Ты вот назвал меня валькирией. Но после твоего рассказа о Станфордском мосте я уже никогда ею не буду.
Он поднял голову, и по лицу его скользнула улыбка.
— Вряд ли отец когда-нибудь понимал тебя, он умел сражаться, но не умел плакать.
— Должно быть, не понимал. Но я любила его, и это, по-моему, было для него самым главным. Его мало кто любил.
— А почему он терпел твои упреки и не терпел их от Халльдора?
— Может быть, потому, что я женщина. Это не задевало его самолюбия.
— Наверное, ты права, — сказал он. И неожиданно добавил:— Но ты ошибаешься, если думаешь, что я умею только плакать. Конечно, ради добычи и славы я никогда не пойду в поход. Однако, если кто-нибудь нападет на меня…
Его правая рука лежала на столе ладонью вверх, Эллисив видела на ней мозоли от меча. Олав перехватил ее взгляд.
— Смотришь на мою руку?
— Да. По ней видно, что она не расстается с оружием.
— Я упражняюсь.
— Я знаю.
— Конунг не может править страной только лаской да добрым словом, — сказал он. — Так не правил даже конунг Ярослав, твой отец. Чтобы дать стране мир, нужна сила.
Эллисив не могла отвести взгляд от этой молодой, сильной руки — той, что должна была дать стране мир. Она вдруг схватила эту руку, сжала в своей, приложила к щеке.
Дыхание у Олава стало учащенным.
Прежде чем она опомнилась, он обнял ее и крепко поцеловал в губы.
Со стоном Эллисив прижалась к нему. Наконец она поняла. Вот он, водопад, к которому ее неотвратимо несло.
Руки Олава ласкали ее.
— Елизавета, — шепнул он. — Елизавета.
Она попыталась вырваться из его объятий, ей следовало одуматься. Но он держал ее, и она не могла этому противиться.
— Я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал он.
— Что ты хочешь?
— Хочу сказать, что я люблю тебя. Ты должна знать об этом.
Больше Эллисив не сопротивлялась, ее непреодолимо влекло к Олаву. Она невольно ответила на его ласки.
— Ты думаешь о Харальде, — сказал он вдруг.
— Да. Но я думаю и об Олаве, который умеет и сражаться, и плакать.
На другой день Эллисив стояла на корабле конунга, свежий юго-восточный ветер нес ее прочь от Борга. Она еще была оглушена случившимся.
Олав сдержал слово — не сделал ей ничего плохого, как он сам выразился, и, слава Богу, ни на чем не настаивал. Эллисив знала, что не смогла бы отказать ему.
Олав понял это.
И считал, что для них лучше раскрыть душу друг другу. Ведь можно любить, но не давать себе воли, чтобы избежать греха, сказал он. Эллисив сомневалась, что все будет так просто, как казалось Олаву.
Ее терзало чувство вины и сознание нарушенного долга.
Как она могла допустить, чтобы все зашло так далеко, куда она смотрела. И ведь это она первая взяла его руку, Эллисив взглянула на Олава. Он стоял на помосте рядом с кормчим и улыбался ей открыто и бесстрашно.
V. КОНУНГАХЕЛЛА
Возвращение Олава сына Харальда прошло совсем не так, как он думал. Оказалось, нет нужды вести трудные переговоры с Магнусом.
Уже несколько месяцев Магнусу нездоровилось.
В постели он не лежал, но был очень слаб. И казалось, смерть отца и собственная болезнь лишили его мужества. Он согласился на все предложения Олава.
Тогда Олав объехал все побережье, и на тингах в каждом фюльке его объявили конунгом. Потом он отправился в глубь страны и был провозглашен конунгом в Упплёнде.
Уважение Эллисив к Олаву заметно выросло в ту пору.
Она слышала, как Олав говорил на тингах. Он говорил о мире. И в то же время призывал народ строить новые корабли для ополчения. Договор о мире, заключенный его отцом с датским конунгом, терял силу со смертью одного из них. Теперь норвежцы со дня на день могут ожидать нападения Свейна, ведь он, наверное, считает их слишком слабыми, чтобы защитить свою страну. Они должны во всеоружии встретить Свейна и показать ему, что он ошибается.
При этом Олав давал клятву, что никому из норвежцев не придется следовать за ним в поход для захвата чужих земель.
Говорил он, не тратя попусту слов, лишь самое необходимое, и людям, судя по всему, он нравился.
Эллисив видела, что он умеет слушать людей, которые знают законы, он задавал им вопросы. Его всегда сопровождал писец, который записывал все, что Олав хотел запомнить.
Она видела, как осмотрительно выбирал он своих лендрманнов; сперва обязательно выслушивал их на тинге, потом советовался с людьми.
Эллисив как-то похвалила его, и он ответил на это лаской.
Ей казалось, что по их лицам все видно. Но никому и в голову не могло прийти такое, люди замечали только, что Олав очень добр к вдове своего отца.
Однажды ночью она спала в покоях одна, и Олав осмелился прийти к ней.
— Ты обезумел, — сказала Эллисив. — Мы с этим не справимся. Нам трудно держать себя в руках даже днем, когда мы на людях.
— Я не мог не прийти.
И Олав плакал, спрятав лицо у нее на груди. Однако ничего от нее не требовал, и Эллисив ничего не предлагала ему, хотя тело ее пылало огнем.
За всю осень Эллисив и Тора встретились только один раз.
Олав распорядился привезти домой из Англии прах Харальда и похоронить его в церкви святой Марии в Нидаросе.
Во время погребения Эллисив и Тора стояли друг против друга, Олав с Эллисив по одну сторону открытой могилы, а Магнус с Торой — по другую. Магнус был худ и бледен, Тора стала как будто ниже ростом и выглядела растерянной. Там, у могилы Харальда, Эллисив была поглощена своими мыслями. Станфордский мост, смерть Харальда, стоящий рядом Олав, которого она полюбила. Ей казалось, она видит лицо Харальда, его презрительную ухмылку, поднятую бровь.
Эллисив и Тора не обменялись ни единым словом.
Эллисив желала бы вовсе не видеть Тору, сгорбившуюся под бременем житейских бед: тут и обиды, нанесенные ей Харальдом, и болезнь Магнуса, и равнодушие Олава, оттолкнувшего ее.
После Харальда останутся поломанные судьбы, сказал Транд.
Вскоре после погребения пришло известие от Свейна конунга Дании, что он собирается в поход на Норвегию будущим летом.
Это было вполне в духе Свейна — послать такое известие и узаконить тем самым свой поступок. Эллисив слышала, будто датчане теперь любят Свейна.
И в этом не было ничего удивительного. Она вспомнила рассказ Харальда об одном из его набегов на Данию.
Корабли Харальда, груженные богатой добычей, уходили от преследования, но Свейн нагнал их, силы его превосходили силы Харальда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62