На место фидаина ставшего рафиком, назначается один из трех ласиков, бывших в его подчинении. И так далее. И эта система позволяет каждому гундию надеяться на то, что в далеком будущем он сможет стать шах-аль-джабалем, и поэтому почти все хасасины так преданно служат. Их жуткое сообщество представляет собой страшнейшую опасность для всего человечества.
— Каковы же их цели? — спросил стихотворец Гийом.
— Этого я вам, к сожалению, не могу сказать, — ответил Жискар.
— Вы боитесь нарушить клятву? — спросила Елена вскинув бровь.
— Нет, — усмехнулся Жискар, — просто я не знаю этой их цели, ибо ее не знают ни зульфикары, ни йамуты, ни алфии. Возможно, и урханы не знают ее, и только дойдя до звания ласика, хасасин начинает постепенно посвящаться в тайну. Фидаин получает больше знаний, рафик — еще больше. Думаю, что дай знают очень много, а дай-аль-кирбали почти все. Абсолютной же истиной владеет лишь шах-аль-джабаль, и ее он передаст перед своей смертью тому дай-аль-кирбалю, который его заменит.
— И все-таки, как вы думаете, какова же примерно эта цель? — спросил я.
— Да уж наверняка самая что ни на есть жульническая и богопротивная, — вмешался в разговор Аттила. — Знаю я этих ибн-собак и всяких прочих чертей их породы. Самые отпетые разбойники на всем белом свете, и дай им, Боже, на том свете вместо ихних гурий сожительствовать с тещами и матерями тещ. Немало мой меч порубил ихнего брата, прежде, чем господин Лунелинк присвоил ему громкое прозвище Цезор. Жаль, что он погиб во время бури вместе со всем моим рыцарским имуществом.
— Я подарю вам новый меч, Аттила, — успокоила его Елена, — но с условием, что вы будете называть его Дикеосом, то есть, справедливым. Согласны?
— Дикеосом так Дикеосом, конечно согласен! Не знаю только, как мне благодарить вас, — разулыбался рыцарь Газдаг.
— Так что же, дослужились ли вы до более высокого чина? — спросил я у Жискара.
— Да, — ответил он, — дослужился. Сначала моим новым зульфикаром стал Фарханг, когда Фахруддин заменил погибшего йамута, которому подчинялся. Амбарцум получил амулет как кандидат в зульфикары, но ему не суждено было заменить Фарханга. Вскоре отряд под командованием урхана и состоящий из трех алфиев, девяти йамутов, двадцати семи зульфикаров и восьмидесяти гундиев отправился на юг, чтобы ограбить караван верблюдов идущий из Бухары в Константинополь. И мы оказались в числе посланных туда хасасинов. Вопреки ожиданиям, караван сопровождало более тридцати воинов, с которыми мы вступили в неравное сражение и всех перебили, но Фарханг погиб, и когда мы вернулись в Аламут, встал вопрос о том, чтобы Амбарцум сделался зульфикаром. Но тут с моим другом произошла какая-то перемена, и накануне своего посвящения в зульфикары он признался мне, что хочет бежать из Аламута, потому что ему было виденье Богородицы, которая скорбила о его судьбе, говоря, что он служит лукавому. Не знаю, что происходило тогда с моею собственной душой. Мне было мучительно осознавать, что я участвовал в разбое, ограбил торговый караван и убил при этом одного из защищавших его туркменов. Но в то же время я и не помышлял, в отличие от Амбарцума, о бегстве из Аламута. Я мечтал о новом путешествии в Фирдаус, ради которого мне нужно было достичь звания зульфикара. Амбарцум сообщил мне, что ему удалось выяснить, каким образом люди совершают переселение в Фирдаус при посвящениях в тот или иной чин. Он уверял меня, что при этом в вино подмешивается хасис — какой-то особенный состав, в основе которого содержится смола, выделяемая женскими соцветиями индийской конопли. Одурманенный этим средством человек легко поддается любому внушению, а поскольку Хасан ибн ас-Саббах обладает необыкновенными гипнотическими способностями ему не составляет труда воздействовать на одурманенного и создать в его грезящем сознании какие угодно видения, сопровождаемые сильными чувствами. Я слушал Амбарцума и не хотел ему верить, а хотел лишь одного — поскорее вновь очутиться в Фирдаусе. Я не думал о том, что эта зловонная трясина уже по колено засосала меня в свои сатанинские недра. Мне тяжко рассказывать о том, что произошло дальше, но я хочу, чтобы вы меня выслушали и придумала какого наказания я заслуживаю за свои преступления.
Он ненадолго замолчал, преодолевая в себе что-то затем продолжил угрюмо:
— На следующий день выяснилось, что Амбарцум исчез. Двадцать пять зульфикаров со своими гундиями были разосланы во все стороны на поиски беглеца. Его поймали в двадцати милях от Аламута, бедняга вывихнул ногу и не мог быстро передвигаться. В тот же день Хасан лично судил его в присутствии множества своих подданных. Многие требовали самой жестокой казни, но выслушав несколько десятков суждений, шах-аль-джабаль вынес такой приговор:
— Каждый гундий уже считается посвященным в наше великое братство, и поэтому бегство от нас, а тем более бегство накануне посвящения в зульфикарское звание, можно рассматривать не иначе, как подлое предательство. А предательство по закону хасасинов наказывается самой страшной казнью — сниманием кожного покрова и дальнейшим купанием в соляном растворе. Но все же, гундий еще не вполне хасасин, он как бы младший брат среди нас, и потому мы должны быть милосердны и снисходительны к нашим младшим братьям. И вот, в знак такого милосердия и в назидание всем остальным гундиям, я повелеваю не казнить гундия Амбарцума самой страшной казнью, а просто повесить его. Казнь пусть будет произведена рукою того гундия, кто вместо Амбарцума станет зульфикаром. Да благословит нас Аллах!
Можете себе представить, какое впечатление произвел на меня такой приговор Хасана. Меня стали подталкивать, чтобы я немедленно начал готовиться исполнить казнь. Сердце мое разрывалось надвое. Я привык к Амбарцуму, он был славный малый, и мне никак не хотелось своею рукой казнить его. С другой стороны, сразу после этой казни я должен был пройти обряд посвящения в зульфикары, о котором мечтал как о возможности снова посетить волшебный мир Фирдауса. В одном из небольших двориков Аламута находилась виселица, и все отправились туда, ведя связанного Амбарцума. Он был бледен, сильно хромал и в отчаянии смотрел вокруг себя. Когда я подошел к нему и стал идти рядом, он улыбнулся мне и вполголоса сказал:
— Ни о чем не думай. Делай то, что тебе приказано. Я прощаю тебя и буду просить Богоматерь, чтобы она послала спасение, тебе и твоей душе. Об одном молю тебя — найди время и способ уйти от них.
Его слова дали мне облегчение, но тогда я и не помыслил о том, что и впрямь нужно бежать от хасасинов. Я помог Амбарцуму встать на табурет под виселицей и сам надел на него веревку. При совершении казни не присутствовали ни шах-аль-джабаль, ни дай-аль-кирбали, ни дай, ни рафики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
— Каковы же их цели? — спросил стихотворец Гийом.
— Этого я вам, к сожалению, не могу сказать, — ответил Жискар.
— Вы боитесь нарушить клятву? — спросила Елена вскинув бровь.
— Нет, — усмехнулся Жискар, — просто я не знаю этой их цели, ибо ее не знают ни зульфикары, ни йамуты, ни алфии. Возможно, и урханы не знают ее, и только дойдя до звания ласика, хасасин начинает постепенно посвящаться в тайну. Фидаин получает больше знаний, рафик — еще больше. Думаю, что дай знают очень много, а дай-аль-кирбали почти все. Абсолютной же истиной владеет лишь шах-аль-джабаль, и ее он передаст перед своей смертью тому дай-аль-кирбалю, который его заменит.
— И все-таки, как вы думаете, какова же примерно эта цель? — спросил я.
— Да уж наверняка самая что ни на есть жульническая и богопротивная, — вмешался в разговор Аттила. — Знаю я этих ибн-собак и всяких прочих чертей их породы. Самые отпетые разбойники на всем белом свете, и дай им, Боже, на том свете вместо ихних гурий сожительствовать с тещами и матерями тещ. Немало мой меч порубил ихнего брата, прежде, чем господин Лунелинк присвоил ему громкое прозвище Цезор. Жаль, что он погиб во время бури вместе со всем моим рыцарским имуществом.
— Я подарю вам новый меч, Аттила, — успокоила его Елена, — но с условием, что вы будете называть его Дикеосом, то есть, справедливым. Согласны?
— Дикеосом так Дикеосом, конечно согласен! Не знаю только, как мне благодарить вас, — разулыбался рыцарь Газдаг.
— Так что же, дослужились ли вы до более высокого чина? — спросил я у Жискара.
— Да, — ответил он, — дослужился. Сначала моим новым зульфикаром стал Фарханг, когда Фахруддин заменил погибшего йамута, которому подчинялся. Амбарцум получил амулет как кандидат в зульфикары, но ему не суждено было заменить Фарханга. Вскоре отряд под командованием урхана и состоящий из трех алфиев, девяти йамутов, двадцати семи зульфикаров и восьмидесяти гундиев отправился на юг, чтобы ограбить караван верблюдов идущий из Бухары в Константинополь. И мы оказались в числе посланных туда хасасинов. Вопреки ожиданиям, караван сопровождало более тридцати воинов, с которыми мы вступили в неравное сражение и всех перебили, но Фарханг погиб, и когда мы вернулись в Аламут, встал вопрос о том, чтобы Амбарцум сделался зульфикаром. Но тут с моим другом произошла какая-то перемена, и накануне своего посвящения в зульфикары он признался мне, что хочет бежать из Аламута, потому что ему было виденье Богородицы, которая скорбила о его судьбе, говоря, что он служит лукавому. Не знаю, что происходило тогда с моею собственной душой. Мне было мучительно осознавать, что я участвовал в разбое, ограбил торговый караван и убил при этом одного из защищавших его туркменов. Но в то же время я и не помышлял, в отличие от Амбарцума, о бегстве из Аламута. Я мечтал о новом путешествии в Фирдаус, ради которого мне нужно было достичь звания зульфикара. Амбарцум сообщил мне, что ему удалось выяснить, каким образом люди совершают переселение в Фирдаус при посвящениях в тот или иной чин. Он уверял меня, что при этом в вино подмешивается хасис — какой-то особенный состав, в основе которого содержится смола, выделяемая женскими соцветиями индийской конопли. Одурманенный этим средством человек легко поддается любому внушению, а поскольку Хасан ибн ас-Саббах обладает необыкновенными гипнотическими способностями ему не составляет труда воздействовать на одурманенного и создать в его грезящем сознании какие угодно видения, сопровождаемые сильными чувствами. Я слушал Амбарцума и не хотел ему верить, а хотел лишь одного — поскорее вновь очутиться в Фирдаусе. Я не думал о том, что эта зловонная трясина уже по колено засосала меня в свои сатанинские недра. Мне тяжко рассказывать о том, что произошло дальше, но я хочу, чтобы вы меня выслушали и придумала какого наказания я заслуживаю за свои преступления.
Он ненадолго замолчал, преодолевая в себе что-то затем продолжил угрюмо:
— На следующий день выяснилось, что Амбарцум исчез. Двадцать пять зульфикаров со своими гундиями были разосланы во все стороны на поиски беглеца. Его поймали в двадцати милях от Аламута, бедняга вывихнул ногу и не мог быстро передвигаться. В тот же день Хасан лично судил его в присутствии множества своих подданных. Многие требовали самой жестокой казни, но выслушав несколько десятков суждений, шах-аль-джабаль вынес такой приговор:
— Каждый гундий уже считается посвященным в наше великое братство, и поэтому бегство от нас, а тем более бегство накануне посвящения в зульфикарское звание, можно рассматривать не иначе, как подлое предательство. А предательство по закону хасасинов наказывается самой страшной казнью — сниманием кожного покрова и дальнейшим купанием в соляном растворе. Но все же, гундий еще не вполне хасасин, он как бы младший брат среди нас, и потому мы должны быть милосердны и снисходительны к нашим младшим братьям. И вот, в знак такого милосердия и в назидание всем остальным гундиям, я повелеваю не казнить гундия Амбарцума самой страшной казнью, а просто повесить его. Казнь пусть будет произведена рукою того гундия, кто вместо Амбарцума станет зульфикаром. Да благословит нас Аллах!
Можете себе представить, какое впечатление произвел на меня такой приговор Хасана. Меня стали подталкивать, чтобы я немедленно начал готовиться исполнить казнь. Сердце мое разрывалось надвое. Я привык к Амбарцуму, он был славный малый, и мне никак не хотелось своею рукой казнить его. С другой стороны, сразу после этой казни я должен был пройти обряд посвящения в зульфикары, о котором мечтал как о возможности снова посетить волшебный мир Фирдауса. В одном из небольших двориков Аламута находилась виселица, и все отправились туда, ведя связанного Амбарцума. Он был бледен, сильно хромал и в отчаянии смотрел вокруг себя. Когда я подошел к нему и стал идти рядом, он улыбнулся мне и вполголоса сказал:
— Ни о чем не думай. Делай то, что тебе приказано. Я прощаю тебя и буду просить Богоматерь, чтобы она послала спасение, тебе и твоей душе. Об одном молю тебя — найди время и способ уйти от них.
Его слова дали мне облегчение, но тогда я и не помыслил о том, что и впрямь нужно бежать от хасасинов. Я помог Амбарцуму встать на табурет под виселицей и сам надел на него веревку. При совершении казни не присутствовали ни шах-аль-джабаль, ни дай-аль-кирбали, ни дай, ни рафики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147