.. А темно еще, и все кругом меня спят, не ворохнут...
Однако если из большого зала, где стоял рояль, доносилась музыка или пение под аккомпанемент рояля, Уточкина неизменно приходила туда и садилась слушать.
Но если день был сильно дождливый и холодный, такой день, когда здешний барометр показывал "великую сушь", а доктор, глядя на него, бормотал про себя: "Гм... ну, не мошенник?.. Вот мерзавец, подлец!.." - если выйти было некуда, старуха усаживалась у своего окна, закрытую форточку в котором она оберегала ревниво, и глядела то на серого битюга, как он вдруг закапризничает от тяжелой или грязной дороги, от дождя ли, который хлещет прямо в глаза, и начинает сосредоточенно бить ногами в передок, а конюх, молодой малый, то ждет, когда он успокоится, то принимается так же сосредоточенно колотить его по голове концами вожжей; то на толпу сезонников-плотников, как они идут с постройки в бору, переминая лаптями грязь, на кухню обедать (обед их был раньше на час); или просто на то, как треплются, выгибаясь, как паруса, гибкие, длинные, с редкими уже листьями ветки берез.
Из ее окна был виден еще и угол оранжереи, где теперь тоже шла какая-то работа: копали песчаную землю, выводили кирпичные устои, - расширяли оранжерею. Этого не одобряла старуха; это казалось ей лишней затеей. И когда в столовой на столах появились заботливо поставленные горшочки с цветущей примулой яркого пунцового цвета, она ворчнула:
- К чему это?.. Только место зря занимают!..
Есть возрасты, которые любят цветы, есть возрасты, которые к цветам равнодушны, но есть и такие, которые сторонятся цветов.
VI
Близко к концу сентября доктор Вознесенский вдруг поехал в Москву, хотя на этот раз не получил никакой телеграммы, просто, может быть, и для самого себя неожиданно, после завтрака надел пальто и калоши и пошел, едва успев буркнуть одной из подавальщиц:
- Надо бы в Москву на денек съездить... так что вы уж тут вообще...
Полагалось заявлять, если кто уезжает на время.
Думали, что он приедет в тот же день к ужину, но он не вернулся.
- Скоро поедете внучат своих нянчить! - сказала старухе как-то Долгополова за столом.
- У меня уж и правнучата есть, - поправила старуха, но добавила живо: Нет уж, я и внучат не нянчила, и с правнучатами возиться тоже я не желаю... Теперь и ясли, и сады детские, и дома детские, - такая об ребенке забота, что женщина только знай себе рожай.
К концу месяца она стала уж говорить за столом, чего избегала прежде. Только геолог Шорников, произведший переворот в своей науке, оставался гранитно молчалив, как земная кора до и после землетрясения.
Раза два 27 сентября принимался падать настояще-зимний, шапками, снег, повисал полотнищами на деревьях, сплошь покрывал землю, но скоро все-таки таял, а к вечеру стало совсем тепло и тихо.
Лодки вытащили на берег и положили вверх днищами. На бильярде и около него продолжал целыми днями играть артист Молниев, который, когда уходил спать, уносил с собою в комнату и свой любимый кий, из боязни, чтобы как-нибудь не переломил его неумелый игрок. Табаковод Чапчакчи часто показывал, как можно полный стакан воды донести и не пролить ни капли... Этот номер его всегда пользовался успехом, так как все видели, что это действительно очень трудно. Алянчикова сообщала геологу, что она "взяла" из дома отдыха за неполный месяц пять с половиной кило, а до отъезда, который предстоял через два дня, наверное, возьмет все шесть. Пронин убеждал инженера Шилина, что только аспирантура движет вперед науку.
Ходили уже в оранжерею, где распродавались пышные белые хризантемы, и думали, как бы их взять с собой и довезти в Москву; ходили прощаться с бором; приметливей глядели на резные завитушки, щедро украшавшие веранду со всех трех ее широколестничных входов, - словом, все в том или ином направлении подводили итоги своей месячной или двухнедельной жизни в этом уютном доме, рассчитанном всего на шестьдесят человек. Недоумевали, почему не приезжает провести свои последние дни здесь доктор, так неожиданно уехавший в Москву.
Но на третий день после отъезда доктора, к обеду, когда пришли московские газеты, кое-кто обратил внимание на два траурных объявления: в одном мало кому известная московская больница сообщала, как принято сообщать, "с глубоким прискорбием о преждевременной смерти врача Семена Ивановича Вознесенского" и проставила день кремации; другая, где он был консультантом, сообщала о том же самом и теми же самыми словами.
Сначала как-то даже никто почти не хотел и допустить мысли, что умерший - именно этот, их Вознесенский, из дома отдыха.
- Мало ли в Москве Вознесенских? - спрашивала Алянчикова.
- Конечно, Алянчиковых гораздо меньше, - возражал ей Шилин, - но все-таки вы видите сами, читайте: Семен Иванович... затем врач, консультант...
- Может быть и Семен Иваныч, и врач, и консультант, и Вознесенский, и все-таки совсем другой! - поддерживала Алянчикову Долгополова.
- Позвольте, а кто же нам мешает справиться в больнице по телефону? вспомнил Пронин.
Разговоры по телефону с Москвой тут были всегда очень длительным делом и, кроме большого терпения, требовали очень тонкого слуха и немалых голосовых средств. Но нашлись терпеливые и добились ответа из больницы. Оказалось, что умер не какой-нибудь другой Вознесенский, никому не известный, а тот самый, который недавно сидел за общим столом, презирал чай и выискивал грамматические ошибки в листочках меню.
- Но почему же сказано "преждевременно", когда ему было уж, наверное, за шестьдесят? - спросила Алянчикова.
- А это потому, - объяснил Шилин, - что выпал он из трамвая... Так буквально и ответили из больницы: "Выпал из трамвая"... Значит, попал под прицепной вагон: это бывает.
Когда узнала об этом старуха Уточкина, она открыла было глаза и рот и потянула было к желтому лбу правую руку, но тут же оправилась, покачала головой, как качает умный при виде глупого, и прогудела:
- Вот оно, пивцо-то, до чего доводит!.. А человек был одинокий, несчастный... Ежели ты несчастный, так ты хоть уж не пей!..
Накануне отъезда к ней приехали и старший сын, изобретатель, и дочь, математичка, тоже высокая и тоже пожилых уже лет. И трое монументально высоких и старых, они медленно двигались (мать была в середине) по аллеям парка и вдоль берега речки. День после студеных ветров, разрешившихся снегом, выдался прекрасный, солнечный, яркий. Мать оживленно говорила, поворачивая желтое, но прочное, как из старой кости, лицо то к сыну, то к дочери. Дети почтительно слушали. Может быть, между прочим она рассказала им и о несчастном докторе Вознесенском.
Они приехали, чтобы взять отсюда мать, помочь ей переехать в город, но старуха ни за что не хотела терять еще один остававшийся ей здесь день, который, по всему судя, обещал быть таким же, как и этот, прекрасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Однако если из большого зала, где стоял рояль, доносилась музыка или пение под аккомпанемент рояля, Уточкина неизменно приходила туда и садилась слушать.
Но если день был сильно дождливый и холодный, такой день, когда здешний барометр показывал "великую сушь", а доктор, глядя на него, бормотал про себя: "Гм... ну, не мошенник?.. Вот мерзавец, подлец!.." - если выйти было некуда, старуха усаживалась у своего окна, закрытую форточку в котором она оберегала ревниво, и глядела то на серого битюга, как он вдруг закапризничает от тяжелой или грязной дороги, от дождя ли, который хлещет прямо в глаза, и начинает сосредоточенно бить ногами в передок, а конюх, молодой малый, то ждет, когда он успокоится, то принимается так же сосредоточенно колотить его по голове концами вожжей; то на толпу сезонников-плотников, как они идут с постройки в бору, переминая лаптями грязь, на кухню обедать (обед их был раньше на час); или просто на то, как треплются, выгибаясь, как паруса, гибкие, длинные, с редкими уже листьями ветки берез.
Из ее окна был виден еще и угол оранжереи, где теперь тоже шла какая-то работа: копали песчаную землю, выводили кирпичные устои, - расширяли оранжерею. Этого не одобряла старуха; это казалось ей лишней затеей. И когда в столовой на столах появились заботливо поставленные горшочки с цветущей примулой яркого пунцового цвета, она ворчнула:
- К чему это?.. Только место зря занимают!..
Есть возрасты, которые любят цветы, есть возрасты, которые к цветам равнодушны, но есть и такие, которые сторонятся цветов.
VI
Близко к концу сентября доктор Вознесенский вдруг поехал в Москву, хотя на этот раз не получил никакой телеграммы, просто, может быть, и для самого себя неожиданно, после завтрака надел пальто и калоши и пошел, едва успев буркнуть одной из подавальщиц:
- Надо бы в Москву на денек съездить... так что вы уж тут вообще...
Полагалось заявлять, если кто уезжает на время.
Думали, что он приедет в тот же день к ужину, но он не вернулся.
- Скоро поедете внучат своих нянчить! - сказала старухе как-то Долгополова за столом.
- У меня уж и правнучата есть, - поправила старуха, но добавила живо: Нет уж, я и внучат не нянчила, и с правнучатами возиться тоже я не желаю... Теперь и ясли, и сады детские, и дома детские, - такая об ребенке забота, что женщина только знай себе рожай.
К концу месяца она стала уж говорить за столом, чего избегала прежде. Только геолог Шорников, произведший переворот в своей науке, оставался гранитно молчалив, как земная кора до и после землетрясения.
Раза два 27 сентября принимался падать настояще-зимний, шапками, снег, повисал полотнищами на деревьях, сплошь покрывал землю, но скоро все-таки таял, а к вечеру стало совсем тепло и тихо.
Лодки вытащили на берег и положили вверх днищами. На бильярде и около него продолжал целыми днями играть артист Молниев, который, когда уходил спать, уносил с собою в комнату и свой любимый кий, из боязни, чтобы как-нибудь не переломил его неумелый игрок. Табаковод Чапчакчи часто показывал, как можно полный стакан воды донести и не пролить ни капли... Этот номер его всегда пользовался успехом, так как все видели, что это действительно очень трудно. Алянчикова сообщала геологу, что она "взяла" из дома отдыха за неполный месяц пять с половиной кило, а до отъезда, который предстоял через два дня, наверное, возьмет все шесть. Пронин убеждал инженера Шилина, что только аспирантура движет вперед науку.
Ходили уже в оранжерею, где распродавались пышные белые хризантемы, и думали, как бы их взять с собой и довезти в Москву; ходили прощаться с бором; приметливей глядели на резные завитушки, щедро украшавшие веранду со всех трех ее широколестничных входов, - словом, все в том или ином направлении подводили итоги своей месячной или двухнедельной жизни в этом уютном доме, рассчитанном всего на шестьдесят человек. Недоумевали, почему не приезжает провести свои последние дни здесь доктор, так неожиданно уехавший в Москву.
Но на третий день после отъезда доктора, к обеду, когда пришли московские газеты, кое-кто обратил внимание на два траурных объявления: в одном мало кому известная московская больница сообщала, как принято сообщать, "с глубоким прискорбием о преждевременной смерти врача Семена Ивановича Вознесенского" и проставила день кремации; другая, где он был консультантом, сообщала о том же самом и теми же самыми словами.
Сначала как-то даже никто почти не хотел и допустить мысли, что умерший - именно этот, их Вознесенский, из дома отдыха.
- Мало ли в Москве Вознесенских? - спрашивала Алянчикова.
- Конечно, Алянчиковых гораздо меньше, - возражал ей Шилин, - но все-таки вы видите сами, читайте: Семен Иванович... затем врач, консультант...
- Может быть и Семен Иваныч, и врач, и консультант, и Вознесенский, и все-таки совсем другой! - поддерживала Алянчикову Долгополова.
- Позвольте, а кто же нам мешает справиться в больнице по телефону? вспомнил Пронин.
Разговоры по телефону с Москвой тут были всегда очень длительным делом и, кроме большого терпения, требовали очень тонкого слуха и немалых голосовых средств. Но нашлись терпеливые и добились ответа из больницы. Оказалось, что умер не какой-нибудь другой Вознесенский, никому не известный, а тот самый, который недавно сидел за общим столом, презирал чай и выискивал грамматические ошибки в листочках меню.
- Но почему же сказано "преждевременно", когда ему было уж, наверное, за шестьдесят? - спросила Алянчикова.
- А это потому, - объяснил Шилин, - что выпал он из трамвая... Так буквально и ответили из больницы: "Выпал из трамвая"... Значит, попал под прицепной вагон: это бывает.
Когда узнала об этом старуха Уточкина, она открыла было глаза и рот и потянула было к желтому лбу правую руку, но тут же оправилась, покачала головой, как качает умный при виде глупого, и прогудела:
- Вот оно, пивцо-то, до чего доводит!.. А человек был одинокий, несчастный... Ежели ты несчастный, так ты хоть уж не пей!..
Накануне отъезда к ней приехали и старший сын, изобретатель, и дочь, математичка, тоже высокая и тоже пожилых уже лет. И трое монументально высоких и старых, они медленно двигались (мать была в середине) по аллеям парка и вдоль берега речки. День после студеных ветров, разрешившихся снегом, выдался прекрасный, солнечный, яркий. Мать оживленно говорила, поворачивая желтое, но прочное, как из старой кости, лицо то к сыну, то к дочери. Дети почтительно слушали. Может быть, между прочим она рассказала им и о несчастном докторе Вознесенском.
Они приехали, чтобы взять отсюда мать, помочь ей переехать в город, но старуха ни за что не хотела терять еще один остававшийся ей здесь день, который, по всему судя, обещал быть таким же, как и этот, прекрасным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13