"Гони!" - и вот он кидается стремглав в кусты и непременно найдет, кого гнать: дрозда, синицу, кошку чужую, - мало ли живого в кустах? И мелькает тут и там и лает очень заливисто.
Когда он сыт, он закапывает свои куски и кости в землю; когда голоден, отрывает запасы, и черненький нос его часто в глине от этого сложного ведения хозяйства.
И вдруг подберется к такому чудесному Мишке обреченная и укусит!.. Укусит - и... и как же тогда без него опустеет кругом!
III
Прошло не больше недели.
Собак еще не всех уничтожили (слышны бывали выстрелы), но когда в город, за хлебом и прочим съестным, а кстати и на почту, пришлось мне спуститься со своей несуразной горы, то первое, что я услышал от первого же встреченного мною, аптекаря Майбороды, было об Ефиме Петровиче:
- А знаете, гидротехник-то наш, кажется, умирает!..
- Да что вы?! - изумился я страшно. - Собака?..
- А?!. Какая собака?.. Нет! Выехал куда-то по своей службе... Кажется, оползни на шоссе чинить, отводить воду. Ехал на лошади, на линейке, а навстречу из-за поворота - автомобиль. Лошадь испугалась, линейку опрокинула - он и упади под откос, головой о камень... Сотрясение мозга!.. Говорят, оч-чень тяжелый случай... То есть даже так говорил мне доктор Мичри: ни-ка-кой надежды!
И Майборода вобрал голову в плечи, немного присел в коленях и развел руками, ладонями вниз.
Я никогда не был у Ефима Петровича и не знал, где его контора и "станция", но пошел, только услышав это, не за покупками, а к нему.
Мне указали.
Я вошел.
Меня встретила бледная, с теплым платком на плечах, подвязанным сзади, женщина, его жена, с припухшими веками, с красными глазами.
Ефим Петрович лежал под байковым серым одеялом. Голова тяжело ушла в подушку, желтое лицо сурово, глаза закрыты... Борода его - и та показалась мне свинцово-тяжкой.
Но едва я сказал бледной женщине, что поражен, очень сожалею и еще что-то ненужное ей, как ко мне подошел не замеченный мною при входе мальчик лет четырех с головой, поразительно похожей по форме на голову Ефима Петровича, и очень общительно вдруг спросил:
- Дядя, ты не знаешь, как это лед к нам прошел через стекло? - и указал на окно маленькой, но твердой ручонкой.
Погода очень изменилась за те несколько дней, как заходил ко мне Ефим Петрович, и теперь вместо дождя снег сыпал шапками, а ночью был мороз... В комнате топилась железная печка, но, может быть, ее только что затопили.
Я погладил мальчика по стриженой головке, не ответив ему; я задал бледной женщине свой, взрослый, совершенно ненужный, вопрос:
- Но как же, как же все-таки это случилось?..
И узнал от нее вдобавок к тому, что уже знал, что совсем близко от шоссе высовывался из земли этот большой камень, о который ударился Ефим Петрович, - совсем близко: не больше как пять аршин; но, значит, очень неожиданно вылетел он из линейки: тело никак не приготовилось к защите, даже не выставило вперед рук... Пусть бы уж руку сломал, но не это - не сотрясение мозга!..
- Ах, Ефим Петрович, Ефим Петрович! - горестно покачал я над ним головою, и вдруг он довольно внятно, только как будто сквозь сон, проговорил:
- Сабельцын.
Это была его фамилия.
Я посмотрел на его жену радостно, но она прошептала мне:
- Два доктора были... сказали, что не нужно...
- Что не нужно?.. Говорить с ним?
- Нет... класть его в больницу.
И, отвернувшись, поднесла к глазам передник.
Мальчик же как раз в это время колотил по лбу серенького котенка, который вдруг запищал раздирающе, и она обернулась к нему с умоляющим лицом:
- Петя!.. Ну, разве же ты не понимаешь?..
Петя нахмурился, бросил котенка, постоял немного задумчиво, положив обе руки на запрокинутый лоб, и потом, глядя мне прямо в глаза, взял коробочку спичек, лежавшую около печки на стуле.
Очень худая, совершенно прозрачная рука жены Ефима Петровича немного отвернула край байкового одеяла - не под бородою (тут плотно лежал на нем подбородок), а от левого плеча: должно быть, измученная женщина подумала, что так дышать раненому будет легче.
В окно видна была черепичная крыша в снегу и столбы метеорологической станции, выкрашенные в белый цвет. И я заметил еще, как маленький Петя, устроившись около загадочного льда на стекле, протягивал к нему зажженную спичку.
- Какое несчастье! - сказал я, избегая глядеть в глаза женщины и глядя выше их, на простую плоскую прическу из скудных темных волос. - Но ведь бывают случаи, когда сотрясение мозга...
Я старался говорить вполголоса, но она меня перебила:
- Вы думаете, он что-нибудь понимает?.. Нет... он... ничего не слышит даже...
- Однако же он сказал сейчас мне свою фамилию, - возразил я живо.
- Это доктор Мичри... внушением его пробовал лечить... приказал ему... А больше он ничего не говорит... Он спит все время...
Шея у нее была тонкая, высокая, напряженная; губы сухие, белые; глаза с застывшим испугом.
- Ах, Ефим Петрович, Ефим Петрович!.. Недавно он был у меня... - сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
Она ничем не отозвалась на это, только повела ранеными глазами туда, где устроился Петя.
Петя был так занят своим льдом, что не успел заслонить плечиком зажженной спички, и она заметила этот маленький бледный огонек.
Может быть, он напомнил ей огонек той восковой свечки, которую вот-вот, через день, через два, принесет и зажжет какая-нибудь старушка соседка у тела ее мужа, - и она порывисто бросилась к окну, с криком:
- Пе-тич-ка!.. Отец умирает, а ты...
Я поклонился ей низко и вышел.
И потом на улицах, где все укрывающий снег падал шапками, я долго не отводил своих глаз от внимательных глаз совсем маленьких, обрадованных первым снегом детей.
Вот они впитывают, вот они запоминают, - они делают каждый миг величайшие открытия!..
Может быть, в какой-нибудь из этих голов, с незаросшими еще родничками черепа, зарождается вот теперь большая в будущем мысль: мысль о том, как потрясенный, сотрясенный, дрогнувший человеческий мозг поставить на место, упрочнить?.. В какой же именно?
Может быть, в этой, прикрытой старой шапчонкой с наушниками, которые болтаются, как крылья?.. Может быть, в этой, обвязанной материнским платком?.. Может быть, в этой головке девочки со смышлеными глазами?..
Нерасстрелянный еще и неотравленный белесый песик на длинных ногах сидит у калитки и не лает, а только дрожит и смотрит.
Падает снег.
Проезжает линейка в одну лошадь... Может быть, она, эта лошадка, гнедая кобылка, - причина гибели Ефима Петровича?..
И когда умрет Ефим Петрович, после него останется и будет жить долго Петр Ефимович Сабельцын, который на всю остальную жизнь запомнит, как умирал сброшенный на камень его отец и как в это время верещал поколоченный серенький котенок, падал снег на соседнюю черепичную буро-красную крышу, и лед с надворья каким-то образом протискался через стекло окна в их комнату, а он сам потихоньку зажигал спичку за спичкой, чтобы его поджечь, и когда зажигал спичку, то отворачивался от окна и смотрел на бледную маму и какого-то чужого дядю, чтобы отвести им глаза от своего очень важного дела, и только подставлял под спичку, бывшую в правой руке, свою маленькую левую ладонь и радостно ощущал за спиною, что лед плачет.
1 2 3 4 5 6
Когда он сыт, он закапывает свои куски и кости в землю; когда голоден, отрывает запасы, и черненький нос его часто в глине от этого сложного ведения хозяйства.
И вдруг подберется к такому чудесному Мишке обреченная и укусит!.. Укусит - и... и как же тогда без него опустеет кругом!
III
Прошло не больше недели.
Собак еще не всех уничтожили (слышны бывали выстрелы), но когда в город, за хлебом и прочим съестным, а кстати и на почту, пришлось мне спуститься со своей несуразной горы, то первое, что я услышал от первого же встреченного мною, аптекаря Майбороды, было об Ефиме Петровиче:
- А знаете, гидротехник-то наш, кажется, умирает!..
- Да что вы?! - изумился я страшно. - Собака?..
- А?!. Какая собака?.. Нет! Выехал куда-то по своей службе... Кажется, оползни на шоссе чинить, отводить воду. Ехал на лошади, на линейке, а навстречу из-за поворота - автомобиль. Лошадь испугалась, линейку опрокинула - он и упади под откос, головой о камень... Сотрясение мозга!.. Говорят, оч-чень тяжелый случай... То есть даже так говорил мне доктор Мичри: ни-ка-кой надежды!
И Майборода вобрал голову в плечи, немного присел в коленях и развел руками, ладонями вниз.
Я никогда не был у Ефима Петровича и не знал, где его контора и "станция", но пошел, только услышав это, не за покупками, а к нему.
Мне указали.
Я вошел.
Меня встретила бледная, с теплым платком на плечах, подвязанным сзади, женщина, его жена, с припухшими веками, с красными глазами.
Ефим Петрович лежал под байковым серым одеялом. Голова тяжело ушла в подушку, желтое лицо сурово, глаза закрыты... Борода его - и та показалась мне свинцово-тяжкой.
Но едва я сказал бледной женщине, что поражен, очень сожалею и еще что-то ненужное ей, как ко мне подошел не замеченный мною при входе мальчик лет четырех с головой, поразительно похожей по форме на голову Ефима Петровича, и очень общительно вдруг спросил:
- Дядя, ты не знаешь, как это лед к нам прошел через стекло? - и указал на окно маленькой, но твердой ручонкой.
Погода очень изменилась за те несколько дней, как заходил ко мне Ефим Петрович, и теперь вместо дождя снег сыпал шапками, а ночью был мороз... В комнате топилась железная печка, но, может быть, ее только что затопили.
Я погладил мальчика по стриженой головке, не ответив ему; я задал бледной женщине свой, взрослый, совершенно ненужный, вопрос:
- Но как же, как же все-таки это случилось?..
И узнал от нее вдобавок к тому, что уже знал, что совсем близко от шоссе высовывался из земли этот большой камень, о который ударился Ефим Петрович, - совсем близко: не больше как пять аршин; но, значит, очень неожиданно вылетел он из линейки: тело никак не приготовилось к защите, даже не выставило вперед рук... Пусть бы уж руку сломал, но не это - не сотрясение мозга!..
- Ах, Ефим Петрович, Ефим Петрович! - горестно покачал я над ним головою, и вдруг он довольно внятно, только как будто сквозь сон, проговорил:
- Сабельцын.
Это была его фамилия.
Я посмотрел на его жену радостно, но она прошептала мне:
- Два доктора были... сказали, что не нужно...
- Что не нужно?.. Говорить с ним?
- Нет... класть его в больницу.
И, отвернувшись, поднесла к глазам передник.
Мальчик же как раз в это время колотил по лбу серенького котенка, который вдруг запищал раздирающе, и она обернулась к нему с умоляющим лицом:
- Петя!.. Ну, разве же ты не понимаешь?..
Петя нахмурился, бросил котенка, постоял немного задумчиво, положив обе руки на запрокинутый лоб, и потом, глядя мне прямо в глаза, взял коробочку спичек, лежавшую около печки на стуле.
Очень худая, совершенно прозрачная рука жены Ефима Петровича немного отвернула край байкового одеяла - не под бородою (тут плотно лежал на нем подбородок), а от левого плеча: должно быть, измученная женщина подумала, что так дышать раненому будет легче.
В окно видна была черепичная крыша в снегу и столбы метеорологической станции, выкрашенные в белый цвет. И я заметил еще, как маленький Петя, устроившись около загадочного льда на стекле, протягивал к нему зажженную спичку.
- Какое несчастье! - сказал я, избегая глядеть в глаза женщины и глядя выше их, на простую плоскую прическу из скудных темных волос. - Но ведь бывают случаи, когда сотрясение мозга...
Я старался говорить вполголоса, но она меня перебила:
- Вы думаете, он что-нибудь понимает?.. Нет... он... ничего не слышит даже...
- Однако же он сказал сейчас мне свою фамилию, - возразил я живо.
- Это доктор Мичри... внушением его пробовал лечить... приказал ему... А больше он ничего не говорит... Он спит все время...
Шея у нее была тонкая, высокая, напряженная; губы сухие, белые; глаза с застывшим испугом.
- Ах, Ефим Петрович, Ефим Петрович!.. Недавно он был у меня... - сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
Она ничем не отозвалась на это, только повела ранеными глазами туда, где устроился Петя.
Петя был так занят своим льдом, что не успел заслонить плечиком зажженной спички, и она заметила этот маленький бледный огонек.
Может быть, он напомнил ей огонек той восковой свечки, которую вот-вот, через день, через два, принесет и зажжет какая-нибудь старушка соседка у тела ее мужа, - и она порывисто бросилась к окну, с криком:
- Пе-тич-ка!.. Отец умирает, а ты...
Я поклонился ей низко и вышел.
И потом на улицах, где все укрывающий снег падал шапками, я долго не отводил своих глаз от внимательных глаз совсем маленьких, обрадованных первым снегом детей.
Вот они впитывают, вот они запоминают, - они делают каждый миг величайшие открытия!..
Может быть, в какой-нибудь из этих голов, с незаросшими еще родничками черепа, зарождается вот теперь большая в будущем мысль: мысль о том, как потрясенный, сотрясенный, дрогнувший человеческий мозг поставить на место, упрочнить?.. В какой же именно?
Может быть, в этой, прикрытой старой шапчонкой с наушниками, которые болтаются, как крылья?.. Может быть, в этой, обвязанной материнским платком?.. Может быть, в этой головке девочки со смышлеными глазами?..
Нерасстрелянный еще и неотравленный белесый песик на длинных ногах сидит у калитки и не лает, а только дрожит и смотрит.
Падает снег.
Проезжает линейка в одну лошадь... Может быть, она, эта лошадка, гнедая кобылка, - причина гибели Ефима Петровича?..
И когда умрет Ефим Петрович, после него останется и будет жить долго Петр Ефимович Сабельцын, который на всю остальную жизнь запомнит, как умирал сброшенный на камень его отец и как в это время верещал поколоченный серенький котенок, падал снег на соседнюю черепичную буро-красную крышу, и лед с надворья каким-то образом протискался через стекло окна в их комнату, а он сам потихоньку зажигал спичку за спичкой, чтобы его поджечь, и когда зажигал спичку, то отворачивался от окна и смотрел на бледную маму и какого-то чужого дядю, чтобы отвести им глаза от своего очень важного дела, и только подставлял под спичку, бывшую в правой руке, свою маленькую левую ладонь и радостно ощущал за спиною, что лед плачет.
1 2 3 4 5 6