Один лишь Истома не мог владеть собой. Хмель скоро одолел его. Боярин принимался шуметь, хватал танцовщиц за широкие шаровары, порывался плясать с ними сам, и не один раз пришлось Ополонице отдаривать за буйного Истому обиженных им татарских военачальников и пленниц.
Войдя в шатер и отдав поклон хану, Ополоница сразу заметил, что Истома держит про себя какое-то намерение, чаще, чем следует, прикладывается чаше и с явным недружелюбием взглядывает на князя.
Федор в это время с улыбкой переговаривался через толмача с Батыем.
Между ними шла ладная беседа о конях, о приемах и способах езды, и видно было, что хану нравится удаль молодого русского князя, умеющего скакать на коне не хуже любого степного наездника.
Смуглолицый и ясноглазый льстец и коварный противник Батыя — Тавлур разговаривал с Истомой и все подливал ему из чеканного кувшина густое, янтарного настоя вино.
Старый, с позеленевшей бородой мулла дружелюбно закивал Ополонице. Помнил старик шедрый дар ближнего боярина русского князя. Подарил ему Ополоница три сорока осенних куней на шубу и бочонок меду. И этот дар оплачивался ему полный ценой: ведал мулла всей перепиской Батыя, знал все сокровенные замыслы повелителя и передавал о них «седому медведю», как называл мулла Ополоницу.
И сейчас мулла показал Ополонице свиток с печатью хана. То была ханская хартия о мире с Рязанью, которой так ждал Федор!
Успокоился старый воин, а успокоившись, полюбовался на своего воспитанника. Достойно и легко вел себя Федор на шумном пиршестве. В меру важен был, — нельзя же не важничать послу Руси великой! — улыбался без легкомыслия, хану отвечал неторопливо, дабы не показаться льстивым.
«Умен мой Федор! — подумал Ополоница. — Быть ему на Руси князем во князьях. И меня за него помянут добром в земле отеческой».
В эту минуту пирующие раздвинулись на две стороны. Слуги неслышно передвинули скатерти с винами и яствами. На месте остались лишь хан Батый и сидевший против него Федор. От входа в шатер и до самых ног Батыя расстелили голубой, как небо, плат. Тонкий шок колебался от теплых струй, исходивших от жаровен.
Грянули трубы и барабаны. До боли в ушах зазвенели медные тазы, в которые били смуглые арабы. И на голубые волны шелкового плата одна за другой выбежали быстроногие танцовщицы.
Алые, золотые, изумрудные и синие шаровары танцовщиц, их черные косы, унизанные монетами, жаркий блеск девичьих глаз и сверканье жемчужных улыбок — все это заискрилось, завертелось в такт музыке.
Пирующие ударили в ладоши, гикнули и вновь подняли чаши…
Вот в эту минуту и одолела Истому злая мысль, подсказанная ему изгоем-князем: «Скажи хану о красоте Евпраксии. Разгорится сердце у хана, пошлет он тебя привезти ему княгиню. А тогда, — о, тогда далеко до Осетра, много дорог ведет оттуда на чужбину: в Галицыну иль на Дунай-реку! — тогда не видать Евпраксии ни Батыю, ни Федору!»
Встал с ковра боярин истома и, протянув к хану руку, громко сказал:
— О царь царей и всесильный хан! Много жен у тебя и пленниц. Как звезды вокруг ясного месяца, текут они перед тобой, блистая цветными платьями, запястьями золотыми и драгоценным каменьем. Но не стоят все твои пленницы и жены одного взгляда жены князя нашего Федора Юрьевича, пресветлой его Евпраксии!
Батый чуть вздернул правую бровь. Мгновенно затихла музыка, и танцовщицы замерли, изогнувшись и заломив в сторону повелителя тонкие руки.
Толмач распластался перед ханом и срывающимся голосом передал ему речь Истомы.
Медленно поднял Батый на боярина свои хищные, ястребиные глаза. И вдруг черная молния сверкнула в его взгляде, переброшенном на Федора.
— Князь, — обратился Батый к Федору, — ты обманул меня, перечисляя богатства Руси. Почему ты не сказал мне о красоте жены твоей?
Потом князь взял из рук муллы пергаментный свиток и показал его Федору:
— Вот наш договор. Я оставлю его у себя до тех пор, пока ты не приведешь ко мне в шатер жену твою. Хочу посмотреть на ее красу.
Федор медленно встал с ковра. Лицо его было белее снега, глаза же метали молнии.
— Хан, — глухо проговорил он, — не пристало тебе менять слово свое ради клеветы неразумного.
Батый бросил взгляд на Истому, и у того сразу выскочил из головы хмель.
Почувствовав, что еще можно отвратить беду от родной земли, Федор подавил гнев и обиду, попытался улыбнуться:
— Обманул тебя мой вотчинник, хан, и за этот обман я взыщу с него полной мерой. Прекрасны, как звезды тихой ночью, твои жены, и только их песни усладят твой слух.
Ополоница задрожал, услышав голос Федора. Понял он, что только ради любви к земле своей мог пойти его воспитанник по пути смирения.
Но хан бросил свиток в жаровню с пылающими углями, пергамент затрещал, искривился и вспыхнул желтым пламенем.
— Ты обмануть меня хочешь! — сказал он в лицо Федору. — Я могу послать за твоей женой мои войска, потому что нет предела моим желаниям. Но мне над, чтобы ты сам привел свою Евпраксию в мой шелковый шатер. Я сказал!
Федор вытянулся подобно струне:
— Не пригоже нам, русским людям, водить жен своих к поганому хану на бесчестье! Вот когда одолеешь Русь, побьешь нас, тогда и женами нашими владеть начнешь!
И бросился на хана с поясным ножом. В шатре раздался визг пленниц.
Мгновенно угрюмые ханские военачальники встали между князем и Батыем. Двое из них тут же упали под ударами князя, но третий занес на головой Федора кривой ятаган.
Протрезвевший Истома Тятев понял, что предал не только князя, но и Русь, заслонил его грудью и пал мертвым на ковер.
Началась сеча.
Ополоница не смог сразу защитить Федора: к нему бросился мулла и повис на его руках. Ополоница сжал горло старика, под пальцами хрустнули кости, и отбросил тело погибшего в сторону.
Федору грозила верная гибель. Тогда опытный по шатровому бою Ополоница мгновенно загасил светильники. Во тьме все перепуталось. Федор все сбивал ножом противников и рвался в сторону хана. Ополоница обнажил спрятанный под плащом короткий меч и ударил туда, где, по примете, было больше всего татар. Раздался вой и хрип. Продолжая разить скучившихся татар, Ополоница поймал левой рукой локоть Федора и потянул к себе:
— К выходу княжич! Прорубайся в мою сторону!
И понял в ту минуту старый воин, что совершил непоправимую ошибку: по голосу татары нашли его, и сейчас по плечу косо полоснула сабля. И хоть сбил Ополоница своего врага, но услышал сзади себя вскрик Федора и его подавленный стон.
В шатер, впуская острые потоки холода, врывались все новые и новые толпы татарских воинов. Не различая во тьме своих от русских, татары рубили и резали всех подряд.
Ополоница сумел отыскать на ковре Федора и оттащить его к стенке шатра. Федор еще дышал и крепко держался за руку пестуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37