— Она скучает, даже в меланхолию впала, и мне хотелось бы поднять ее настроение. Выходить ей нельзя. Но, может быть, вы к нам пожалуете, завтра как раз воскресенье.
«Спасен, — подумал Дидерих. — Он ничего не знает». От радости он стал дипломатом; он почесал в затылке:
— Я и сам уже к вам собирался. Но заболел наш управляющий фабрикой, и меня срочно вызывают домой. Я даже профессорам своим не могу нанести прощальных визитов, завтра же утром выезжаю.
Геппель положил ему руку на колено.
— Вам следовало бы еще подумать на этот счет. Долг дружбы иной раз тоже кой к чему обязывает.
Он говорил медленно и так пристально смотрел на Дидериха, что тот не выдержал и отвернулся.
— Если бы я мог, — пробормотал Дидерих.
— Вы можете. Вообще в вашей власти сделать все, что делают в таких случаях.
— Каким образом? — Дидерих весь похолодел.
— Вы сами это прекрасно знаете, — сказал отец и, отодвинувшись вместе со стулом, продолжал: — Надеюсь, вы не подумали, что меня послала сюда Агнес? Наоборот, она взяла с меня слово, что я ничего не предприму и оставлю вас в покое. Но, поразмыслив, я решил, что было бы глупо не поговорить с вами напрямик, мы ведь добрые знакомые, и я знал вашего покойного отца, и в деловом отношении мы с вами связаны, и так далее.
Дидерих подумал: «Наши деловые связи приказали долго жить, драгоценнейший!» Он приготовился к защите.
— Я вовсе не уклоняюсь от прямого разговора, господин Геппель.
— Ну и прекрасно. Значит, все в порядке. Я, конечно, понимаю: ни один молодой человек, особенно в наше время, не решается на брак без колебаний и опасений. Но если все так ясно, как у нас с вами? Наши предприятия дополняют одно другое, и если вы захотите расширить свою фабрику, приданое Агнес будет вам большой подмогой. — И, не переводя дыхания, глядя в сторону: — В настоящее время, правда, я мог бы обратить в наличный капитал только двенадцать тысяч марок, но целлюлозы вы могли бы получить сколько хотите.
«Вот видишь? — подумал Дидерих. — И эти двенадцать тысяч тебе еще придется занять… если тебе дадут…»
— Вы меня не поняли, господин Геппель, — пояснил он. — Я и не помышляю о женитьбе. Для этого нужны большие деньги.
Со страхом в глазах, но засмеявшись, Геппель сказал:
— Я мог бы еще кое-что натянуть…
— Ну, что вы, что вы!.. — великодушно отмахнулся Дидерих.
Геппель все более терялся.
— Чего же вы хотите?
— Я? Ничего не хочу. Я полагал, что вы чего-то хотите, ведь вы пожаловали ко мне.
Геппель встряхнулся.
— Так нельзя, дорогой Геслинг. После всего, что случилось… И особенно потому, что это так давно уже тянется.
Дидерих смерил старика взглядом и презрительно скривил губы.
— Стало быть, вы знали?
— Уверенности у меня не было, — пробормотал Геппель.
А Дидерих свысока:
— Было бы странно, если была бы.
— Я доверял своей дочери.
— Вот как можно ошибаться, — сказал Дидерих, готовый ухватиться за любое средство защиты.
Лоб Геппеля начал краснеть.
— К вам я тоже питал доверие.
— Это значит, что вы считали меня дурачком. — Дидерих сунул руки в карманы и откинулся на спинку стула.
— Нет! — Геппель вскочил. — Но я не считал вас проходимцем, каким вы оказались.
Дидерих встал, соблюдая подобающее в таких случаях спокойствие.
— Надеюсь, вы не откажетесь от сатисфакции? — сказал он.
Геппель закричал:
— Да, это было бы вам кстати! Соблазнить дочь и застрелить отца. Вполне достойный вас подвиг чести.
— Что вы понимаете в вопросах чести! — Дидерих тоже начал горячиться. — Я вашу дочь не соблазнял. Она сама этого хотела, а потом я уж не мог с ней развязаться. Эта черта у нее от вас. — И распалясь. — Где доказательство, что вы не были с ней в сговоре? Это западня!
Глядя на Геппеля, можно было подумать, что он сейчас раскричится громче прежнего. Но он вдруг испугался и сказал обычным голосом, только немного задрожавшим:
— Не будем горячиться в таком серьезном деле. Я обещал Агнес не терять спокойствия.
Дидерих ехидно захохотал:
— Видите? Все это сплошная ложь. Только что вы говорили: Агнес, мол, не знает, что вы здесь.
Отец виновато улыбнулся.
— Немного дружелюбия. Вы согласны, дорогой Геслинг?
Но Дидерих решил, что переходить на дружеский тон опасно.
— Для вас я не Геслинг! — крикнул он. — Для вас я господин доктор!
— Ах, так, — процедил сквозь зубы Геппель. — Видно, вас еще никто не величал «господином доктором»? Можете, конечно, гордиться обстановкой, при которой это впервые происходит.
— Вы, кажется, намерены оскорбить еще и мою сословную честь?
Геппель отмахнулся.
— Ничего я не намерен оскорблять, я лишь спрашиваю себя, что мы вам сделали, моя дочь и я. Вас в самом деле интересует только приданое?
Дидерих почувствовал, что краснеет. Тем решительнее он ринулся в атаку.
— Если вы так настаиваете, извольте, скажу: моя добропорядочность не позволяет мне жениться на девушке, которая лишена невинности до брака.
Геппеля, видно, всколыхнул новый взрыв возмущения, но у него уже не было сил на вспышку, он подавил рыдание.
— Если бы вы видели сегодня ее горе! Она во всем призналась мне, потому что сердце ее не выдержало этой муки. Мне кажется, что она и меня уже не любит, — только вас. Ее можно понять, ведь вы первый.
— Откуда я знаю! До того, как я появился в вашем доме, там бывал некий господин Мальман. — И, увидев, что Геппель отпрянул, словно от удара в грудь: — А разве можно знать? Кто раз солжет, тому уж веры нет. Можно ли требовать, — продолжал он, — чтобы я сделал такую особу матерью моих детей? Мой долг перед обществом не позволяет мне этого.
И он повернулся к Геппелю спиной, присел на корточки и стал укладывать вещи в раскрытый чемодан.
За его спиной всхлипывал отец Агнес, и Дидерих не мог побороть волнения. Волновало его и благородное, мужественное мировоззрение, изложенное им, и страдания Агнес и ее отца, исцелить которые запрещал ему долг, и мучительное воспоминание о своей любви, и вся эта трагедия рока… С напряженно бьющимся сердцем он слышал, как Геппель открыл дверь и закрыл ее, слышал его шаркающие шаги в передней и стук наружной двери. «Все кончено!» И Дидерих зарылся головой в наполовину уложенный чемодан и зарыдал. Вечером он играл Шуберта.
Этим была отдана дань лирическим переживаниям, а теперь следовало одеться в броню. Он ставил себе в пример Вибеля, — вряд ли Вибель когда-нибудь опускался до подобной сентиментальности. Даже такой невежа, как Мальман, не нюхавший корпорантского духа, и тот преподал Дидериху урок: показал ему, что такое беспощадная сила. Он очень сомневался, чтобы у кого-нибудь еще могли быть в душе такие слабые, чувствительные струнки. Это от матери он унаследовал, и, конечно, девушка вроде Агнес, такая же сумасбродка, как его мать, сделала бы его совершенно непригодным для нынешнего сурового времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
«Спасен, — подумал Дидерих. — Он ничего не знает». От радости он стал дипломатом; он почесал в затылке:
— Я и сам уже к вам собирался. Но заболел наш управляющий фабрикой, и меня срочно вызывают домой. Я даже профессорам своим не могу нанести прощальных визитов, завтра же утром выезжаю.
Геппель положил ему руку на колено.
— Вам следовало бы еще подумать на этот счет. Долг дружбы иной раз тоже кой к чему обязывает.
Он говорил медленно и так пристально смотрел на Дидериха, что тот не выдержал и отвернулся.
— Если бы я мог, — пробормотал Дидерих.
— Вы можете. Вообще в вашей власти сделать все, что делают в таких случаях.
— Каким образом? — Дидерих весь похолодел.
— Вы сами это прекрасно знаете, — сказал отец и, отодвинувшись вместе со стулом, продолжал: — Надеюсь, вы не подумали, что меня послала сюда Агнес? Наоборот, она взяла с меня слово, что я ничего не предприму и оставлю вас в покое. Но, поразмыслив, я решил, что было бы глупо не поговорить с вами напрямик, мы ведь добрые знакомые, и я знал вашего покойного отца, и в деловом отношении мы с вами связаны, и так далее.
Дидерих подумал: «Наши деловые связи приказали долго жить, драгоценнейший!» Он приготовился к защите.
— Я вовсе не уклоняюсь от прямого разговора, господин Геппель.
— Ну и прекрасно. Значит, все в порядке. Я, конечно, понимаю: ни один молодой человек, особенно в наше время, не решается на брак без колебаний и опасений. Но если все так ясно, как у нас с вами? Наши предприятия дополняют одно другое, и если вы захотите расширить свою фабрику, приданое Агнес будет вам большой подмогой. — И, не переводя дыхания, глядя в сторону: — В настоящее время, правда, я мог бы обратить в наличный капитал только двенадцать тысяч марок, но целлюлозы вы могли бы получить сколько хотите.
«Вот видишь? — подумал Дидерих. — И эти двенадцать тысяч тебе еще придется занять… если тебе дадут…»
— Вы меня не поняли, господин Геппель, — пояснил он. — Я и не помышляю о женитьбе. Для этого нужны большие деньги.
Со страхом в глазах, но засмеявшись, Геппель сказал:
— Я мог бы еще кое-что натянуть…
— Ну, что вы, что вы!.. — великодушно отмахнулся Дидерих.
Геппель все более терялся.
— Чего же вы хотите?
— Я? Ничего не хочу. Я полагал, что вы чего-то хотите, ведь вы пожаловали ко мне.
Геппель встряхнулся.
— Так нельзя, дорогой Геслинг. После всего, что случилось… И особенно потому, что это так давно уже тянется.
Дидерих смерил старика взглядом и презрительно скривил губы.
— Стало быть, вы знали?
— Уверенности у меня не было, — пробормотал Геппель.
А Дидерих свысока:
— Было бы странно, если была бы.
— Я доверял своей дочери.
— Вот как можно ошибаться, — сказал Дидерих, готовый ухватиться за любое средство защиты.
Лоб Геппеля начал краснеть.
— К вам я тоже питал доверие.
— Это значит, что вы считали меня дурачком. — Дидерих сунул руки в карманы и откинулся на спинку стула.
— Нет! — Геппель вскочил. — Но я не считал вас проходимцем, каким вы оказались.
Дидерих встал, соблюдая подобающее в таких случаях спокойствие.
— Надеюсь, вы не откажетесь от сатисфакции? — сказал он.
Геппель закричал:
— Да, это было бы вам кстати! Соблазнить дочь и застрелить отца. Вполне достойный вас подвиг чести.
— Что вы понимаете в вопросах чести! — Дидерих тоже начал горячиться. — Я вашу дочь не соблазнял. Она сама этого хотела, а потом я уж не мог с ней развязаться. Эта черта у нее от вас. — И распалясь. — Где доказательство, что вы не были с ней в сговоре? Это западня!
Глядя на Геппеля, можно было подумать, что он сейчас раскричится громче прежнего. Но он вдруг испугался и сказал обычным голосом, только немного задрожавшим:
— Не будем горячиться в таком серьезном деле. Я обещал Агнес не терять спокойствия.
Дидерих ехидно захохотал:
— Видите? Все это сплошная ложь. Только что вы говорили: Агнес, мол, не знает, что вы здесь.
Отец виновато улыбнулся.
— Немного дружелюбия. Вы согласны, дорогой Геслинг?
Но Дидерих решил, что переходить на дружеский тон опасно.
— Для вас я не Геслинг! — крикнул он. — Для вас я господин доктор!
— Ах, так, — процедил сквозь зубы Геппель. — Видно, вас еще никто не величал «господином доктором»? Можете, конечно, гордиться обстановкой, при которой это впервые происходит.
— Вы, кажется, намерены оскорбить еще и мою сословную честь?
Геппель отмахнулся.
— Ничего я не намерен оскорблять, я лишь спрашиваю себя, что мы вам сделали, моя дочь и я. Вас в самом деле интересует только приданое?
Дидерих почувствовал, что краснеет. Тем решительнее он ринулся в атаку.
— Если вы так настаиваете, извольте, скажу: моя добропорядочность не позволяет мне жениться на девушке, которая лишена невинности до брака.
Геппеля, видно, всколыхнул новый взрыв возмущения, но у него уже не было сил на вспышку, он подавил рыдание.
— Если бы вы видели сегодня ее горе! Она во всем призналась мне, потому что сердце ее не выдержало этой муки. Мне кажется, что она и меня уже не любит, — только вас. Ее можно понять, ведь вы первый.
— Откуда я знаю! До того, как я появился в вашем доме, там бывал некий господин Мальман. — И, увидев, что Геппель отпрянул, словно от удара в грудь: — А разве можно знать? Кто раз солжет, тому уж веры нет. Можно ли требовать, — продолжал он, — чтобы я сделал такую особу матерью моих детей? Мой долг перед обществом не позволяет мне этого.
И он повернулся к Геппелю спиной, присел на корточки и стал укладывать вещи в раскрытый чемодан.
За его спиной всхлипывал отец Агнес, и Дидерих не мог побороть волнения. Волновало его и благородное, мужественное мировоззрение, изложенное им, и страдания Агнес и ее отца, исцелить которые запрещал ему долг, и мучительное воспоминание о своей любви, и вся эта трагедия рока… С напряженно бьющимся сердцем он слышал, как Геппель открыл дверь и закрыл ее, слышал его шаркающие шаги в передней и стук наружной двери. «Все кончено!» И Дидерих зарылся головой в наполовину уложенный чемодан и зарыдал. Вечером он играл Шуберта.
Этим была отдана дань лирическим переживаниям, а теперь следовало одеться в броню. Он ставил себе в пример Вибеля, — вряд ли Вибель когда-нибудь опускался до подобной сентиментальности. Даже такой невежа, как Мальман, не нюхавший корпорантского духа, и тот преподал Дидериху урок: показал ему, что такое беспощадная сила. Он очень сомневался, чтобы у кого-нибудь еще могли быть в душе такие слабые, чувствительные струнки. Это от матери он унаследовал, и, конечно, девушка вроде Агнес, такая же сумасбродка, как его мать, сделала бы его совершенно непригодным для нынешнего сурового времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124