Испуганный Варавва еле выговорил:
— Ты потерял рассудок!.. Или… тебе тоже было видение?! Странные мысли посещают меня с тех пор, как я увидел лицо Иисуса, а над Ним… Мельхиор, скажи, почему это преступление должно совершиться в Иудее? Может быть, есть надежда на Его спасение?
— Спасение? — переспросил Мельхиор. — Ты хочешь спасти ягненка от волков, лань от тигров, веру — от священников? Ты смел и опрометчив! Назначенное должно исполниться!
Он замолчал. Варавва шел рядом, тоже не говоря ни слова. Зато чернь, кричала и бесновалась.
Мельхиор поднял голову, и в его глазах Варавва увидел все тот же странный янтарный блеск.
— Как по-твоему, Иуда Искариот был человек простого нрава?
— Он казался таким, когда я его знал, — рассеянно ответил Варавва, занятый своими мыслями. — Шадин ему очень доверял, Иуда был его библиотекарем… Юноша мечтал о реформах и улучшениях, ненавидел тиранию и презирал священников. Он посещал синагогу только в угоду отцу и в особенности для сестры, которую очень любил. Все это Иуда рассказал мне сам! И в один прекрасный день он внезапно и тайно покинул город и после того…
— Ты украл у Шадина жемчуг для той, которую любишь, а потом убил клеветника, и за это тебя бросили в темницу и чуть не распяли! — договорил Мельхиор.
Глаза Вараввы засверкали.
— Я умер бы с восторгом, чтобы спасти Приговоренного сегодня!
Строгое выражение лица Мельхиора смягчилось.
— Хотя ты и преступник, но все же есть что-то благородное в твоей натуре, — сказал он. — Надеюсь, тебе это зачтется. А про Иуду я могу тебе кое-что рассказать. Внезапно покинув Иерусалим, он отправился к морю Галилейскому и там присоединился к ученикам Пророка из Назарета. Он странствовал вместе с Ним. Я сам его видел в Капернауме, и он всегда был рядом с Учителем. А здесь, в Иерусалиме, вчера ночью он передал Иисуса в руки стражи, и теперь навечно имя Иуда будет звучать как «предатель».
— А Юдифь про это знает? — тревожась, спросил Варавва.
Холодная улыбка промелькнула на губах Мельхиора.
— Юдифь знает много, но не все! Она не видела брата со вчерашнего заката солнца.
— Он бежал из города?
Мельхиор как-то странно посмотрел на Варавву, потом ответил:
— Да, бежал…
— А остальные Его ученики? Где они?
— Они тоже бежали… Что им оставалось делать? Бросить погибающего — это так по-человечески!
— Все они трусы! — горячо воскликнул Варавва.
— Нет! — поправил его Мельхиор. — Все они люди!
И видя опечаленное лицо своего спутника, добавил:
— Разве ты не знаешь, милейший Варавва, что все люди — трусы? Увлекался ли ты когда-нибудь философией? Если нет, то для чего читать латинские и греческие свитки и углубляться в учение египтян? Нет человека, который был бы героем постоянно, в больших и малых вещах — славные дела совершаются редко, в минуту сильного воодушевления. Вот ты — высокий, широкоплечий, сильный и кажешься храбрецом. И один кокетливый взгляд, чарующая улыбка могут тебя заставить украсть и даже убить! И потому ты — человек и тоже трус! Быть слишком гордым, чтобы воровать, слишком милосердным, чтобы поднять руку на другого — вот это было бы человеческим подвигом! Но люди — пигмеи. Они трясутся за свою жизнь. А что их жизнь? Ничтожная пылинка в солнечном луче — не больше! И выше этого люди не поднимутся, пока не узнают, как придать ценность своей жизни. Но это откроется немногим!
Варавва удрученно вздохнул.
— Тебе нравится повторять историю моих грехов, — сказал он. — Может быть, ты думаешь, что я не могу слишком часто слушать ее? Ты называешь меня трусом, но я не сержусь на тебя — ты иноземец, а я, несмотря на свободу, все-таки преступник… Кроме того, ты умен и обладаешь непонятной силой… Поэтому я лучше воздержусь от упреков. Но думаю, что еще не слишком поздно сделать свою жизнь осмысленной, и я этого достигну.
— Конечно, — сказал Мельхиор. — Но это такое дело, в котором тебе никто не может ни помочь, ни помешать. Жизнь — талисман, но цель этого волшебного подарка ты должен понять сам!
Движение толпы вдруг застопорилось.
Опять раздались восклицания:
— Он умрет прежде, чем Его успеют распять!
— Он теряет сознание!
— Если Он не может идти сам, обвяжите Его веревками и втащите на Голгофу!
— Пусть Симон и Его несет вместе с крестом!
— Поддержите Его, злодеи, — выделился из этого жестокого хора женский голос. — Или вы хотите, чтобы до цезаря дошло: иудеи — варвары?!
Шум усиливался, возбужденная толпа бурлила, несколько человек упали, и их затоптали. Плакали дети, рыдали женщины — царила паника!
— Вот удобный случай попытаться спасти Его! — прошептал Варавва в сильном волнении и сжал кулаки, готовясь к драке.
Мельхиор удержал его.
— Лучше попробуй сорвать солнце с неба, — сказал он сердито. — Успокойся, опрометчивый дурак! Ты не можешь спасти Того, для Которого смерть — божественное преисполнение жизнью! Попытаемся лучше протолкаться вперед, чтобы узнать причину остановки.
Глава Х

С этими словами, крепко держа Варавву за руку, Мельхиор бросился в самую гущу толпы, которая раздвигалась перед ним словно по волшебству. Вскоре они вышли на сравнительно просторное место, откуда можно было наблюдать за происходящим. Остановка была вызвана тем обстоятельством, что внезапная мертвенная бледность Узника, Его плотно смеженные веки и неверный, спотыкающийся шаг навели охрану на мысль, что Он может умереть в дороге и лишить дарового зрелища накаленную до предела толпу. Чтобы этого не случилось, решили поддержать Его тающие силы. Петроний поднес свою фляжку к губам Страдальца. Почувствовав прикосновение металла, Он открыл Свои лучистые глаза и улыбнулся. Очарованна и нежность этой улыбки, бесконечное терпение и любовь, которые она выражала, озарили распалившихся, потных людей и подействовали на них как прохлада. Шум и крики прекратились, все невольно потянулись к светлому взгляду.
Приговоренный ими к смерти не стал пить вино. Все той же чудной улыбкой выразив центуриону благодарность, Он продолжал вглядываться в лица тех, ради кого добровольно обрек Себя на страдания. И многие, поймав этот полный неземной любви взгляд, стали сочувствовать Ему. Послышались рыдания.
— Еще пара таких остановок, и казнь, пожалуй, не состоится — народ отменит свой приговор, — недовольно пробурчал кто-то из конвоиров.
— Молчи! — оборвал его Петроний гневно. — Разве ты не видишь, что Он изнемогает от усталости и боли. Пусть отдохнет!
Но Тот, о Ком шла речь, уже пришел в себя. Легкие краски жизни опять покрыли Его лицо.
Одна женщина с ребенком на руках подошла к Иисусу я, не обращая внимания на грозные взгляды стражников, дотронулась до Его одежд. Малыш дотянулся было к терновому венцу, но, уколовшись, стал перебирать золотистые волосы Узника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46