И причина выздоровления была всегда одна и та же — стресс от положительных эмоций.
Видела я это, правда, по телевизору. В бразильских сериалах.
Но, согласитесь, какая разница? Кома, она и в Африке кома!
Почувствует Люсенька присутствие мужа, услышит его голос, обрадуется, и сердце ее забьется сильнее, кровь быстрее побежит по жилам, а там, глядишь, и выйдет болезная из небытия. Очнется, придет в себя и пойдет на поправку.
Я вытерла слезы и тихонечко вышла из палаты.
Конечно, муж — это хорошо. Но если его нету?! Не могу я его разыскать, хоть ты тресни!
Что ж мне теперь, сесть, сложа ручки, и дожидаться, когда Люси не станет? Чтобы потом всю жизнь корить себя за то, что могла помочь — и не помогла?
Нет, это невозможно! Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.
Да, я знаю, Люся не хотела пока встречаться с семьей сына. Она сказала мне об этом сама, в нашу прошлую встречу. Считала, что время еще не пришло. Люся ждала получения каких-то больших денег, хотела купить Клеопатре норковую шубу, подарки внучкам и только тогда собиралась пойти на Греческий. На поклон. Надеялась, что сумеет восстановить отношения.
Но ведь тогда она была здорова и не помышляла, что попадет в такой переплет.
Я не стала звонить Ивану и предупреждать его о своем приезде. Что я могла ему сказать? Как объяснить свое внезапное желание встретиться и поговорить?
Пугать Ваньку по телефону страшным известием о том, что его мать при смерти, я не хотела. Это не телефонный разговор. О таком говорят, глядя человеку в глаза.
Звонить и объяснять свое желание встретиться с ним несуществующей, надуманной причиной тоже не стала.
Поехала в картинную галерею без предупреждения. И всю дорогу, пока ехала в метро, изводилась, что не застану Ваню на работе.
Нет, надо было мне все-таки позвонить. Позвонить и предупредить о своем приезде. Можно ведь и не подзывать к телефону Ивана. Передать сообщение через секретаршу или любого другого сотрудника, того, кто возьмет трубку.
Глядишь, ехала бы себе сейчас спокойно и не переживала.
К тому же точный адрес Ванькиной картинной галереи я представляла себе слабо. Ведь была там всего один раз, на открытии. И то сто лет назад!
Помнила только, что находится она на углу Старо-Невского проспекта и какой-то улицы, то ли Исполкомской, то ли Харьковской, в общем, где-то недалеко от площади Александра Невского.
Но я уже и Полтавскую улицу прошла, дошла почти до Суворовского проспекта, а художественной галереи Ивана все еще не было видно.
Может, они вообще переехали в другое место? Или закрылись совсем?
Тетка Клепа давненько мне не звонила. Она сейчас на даче живет, в Зеленогорске.
А на даче с маленькими детьми, сами знаете, жизнь какая: только успевай поворачиваться! По телефону болтать некогда.
Ну, наконец-то! Вот она — знакомая вывеска: "Арт-галерея «Петербургский современник».
Я прибавила шагу, как хорошая лошадь, почуявшая стойло, и вдруг…
— Девушка! — Передо мной неожиданно, словно из-под земли, образовался некий господин.
В длинном сером плаще с поднятым воротником, на глаза надвинута серая широкополая шляпа. Гангстер из голливудского фильма!
— Девушка! — Он настойчиво придерживал меня за локоть. — Перейдите, пожалуйста, на другую сторону проспекта.
— Но мне не надо на другую сторону! — удивилась я. — Мне вот сюда. В картинную галерею. Вон в тот подвальчик!
Опереточный господин бойко помахал у меня перед носом маленькой красненькой книжечкой:
— Служба безопасности Санкт-Петербурга! Галерея заминирована! Туда нельзя!
— А?!
— Бомба! В урне! Возле входа. Видите?! Ждем саперов. Пройдите, пожалуйста. Здесь небезопасно.
— Но мне срочно! — Я не собиралась сдаваться. — Мне нужно срочно поговорить с директором. Я успею до саперов.
— Девушка, милая, здесь в любую минуту все может взлететь на воздух! А вы говорите: «Директор!» Какой, к чертовой матери, директор?
— Директор галереи! — истерично взвизгнула я, поддавшись панике. — Иван Юрьевич!
— Иван Юрьевич? Но его нет. Он в отъезде. Я бы сам не прочь побеседовать с ним, узнать, что он думает по поводу бомбы. Бизнес-разборки, конкуренты, теракт? По какой такой причине бомбу подложили именно в его картинную галерею? Но — увы. В галерее сейчас только одни продавщицы. Ваш Иван Юрьевич в творческой командировке. В Японии.
— Надолго?!
— Надолго, гражданочка, надолго. Все, кончаем базар и быстренько переходим на другую сторону улицы. Это приказ! — Он подхватил меня под руку и поволок к пешеходному переходу.
— Спасибо большое! — Я попыталась вырваться из цепких лап сотрудника службы безопасности. — Дальше я сама. Я все поняла. Спасибо.
Я перешла на другую сторону Старо-Невского и оглянулась.
Сотрудника и след простыл. Очевидно, зашел в галерею. Какая опасная у него работа. Кошмар!
Интересно, он правильно понял мой вопрос? Я спросила его про командировку Ивана, а что имел в виду он, когда ответил: «Надолго!» Бомбу?!
Господи, сделай так, чтобы Ванька приехал из Японии как можно скорее!
Что ему делать там, в чужой стране? Картины писать? Так это и дома можно прекрасно делать. В России. Съездил, напитался впечатлениями — и пиши! По памяти. Совсем необязательно для этого уезжать надолго.
Придя на работу, я первым делом позвонила на Греческий. Я знала, что в квартире сейчас никого нет (все семейство, кроме Ивана, летом живет на даче), поэтому безбоязненно оставила сообщение на автоответчике:
— Ваня, это тетя Наташа Короткова. Позвони мне сразу, как вернешься!
Я продиктовала все свои телефоны и повесила трубку.
Потом подумала, подумала и перезвонила еще раз:
— Ванечка, это опять я. Ты только не пугайся, пожалуйста, но твоя мама сейчас больна. Она лежит в Михайловской больнице. В Питере. Позвони мне сразу, как приедешь из Японии. Не волнуйся. Все будет хорошо.
Ничего лучшего придумать в тот момент я не смогла.
Глава 21
— Si-iegfried! Si-iegfried!!! Ich Hebe Si-iegfried!!! — страстно взывала Брунгильда.
Зал замер. Сотни глаз устремлены на сцену. На одном дыхании, словно единое целое, внимали зрители страданиям оперной дивы.
— Si-iegfried!
Нет, это невозможно! Я уронила бинокль. Опять. В пятый раз с начала спектакля. Мне сегодня определенно не до любовных перипетий Зигфрида и Брунгильды. Впервые в жизни музыка Вагнера оставила меня равнодушной.
И это в Мариинке! Дирижирует сам Гергиев!
Кошмар какой-то!
Извиваясь всем телом, я скользнула вниз, нашарила на полу бинокль и, вернувшись на место, обиженно посмотрела на Митрофанову.
Сидит — само внимание, даже слезу пустила. Сопереживает Валькирии.
Я же, по ее милости, сама не своя. Подруга, называется! Взяла и испортила мне настроение. Знает ведь, что я без ума от Вагнера. Нет, надо было перед самым спектаклем завести этот бессмысленный, никому не нужный разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66