Паршивая страна, сказал кто-то, правда жутко красивая.
Рад продолжал рассказывать:
– У нашего участка есть свои особенности. Когда мы не возимся с бумагами, по большей части разъезжаем. За год патрульная машина проходит восемьдесят тысяч километров. В поселке около тысячи жителей, а всего на нашей территории не больше десяти тысяч. Но к нам относится кусок побережья в двадцать пять километров, и летом число жителей превышает тридцать тысяч. Можешь представить себе, сколько домов пустует в это время года. Притом я говорю о людях, которых мы знаем и можем отыскать. Добавь к этому пять-шесть тысяч человек, которые остаются вне нашего поля зрения. Живут в списанных развалюхах, в автоприцепах, все время переезжают с места на место...
Они выехали на приморское шоссе и направились к востоку. Море было гладкое, свинцово-серое, вдоль горизонта тянулись грузовые суда.
– Словом, если Сигбрит мертва, тело искать можно в сотне мест. А если она села в машину к Фольке или еще к кому-нибудь, то скорее всего её надо искать за пределами участка. Тут уже вариантов будет тысяча.
Поселки следовали один за другим: Беддинге, Скатехольм. Рыбачьи поселки, отчасти превращенные в курорты, но со вкусом. Никаких высотных зданий и роскошных отелей.
– Скатехольм – здесь конец моего участка, – доложил Рад. – Дальше начинается участок Истад. Доедем до Аббекоса. А это – Дюбек. Грязь, болото. Самый неприятный участок на всем берегу. Может, она лежит тут в трясине... Ну вот и Аббекос.
Рад сбавил скорость.
– Да, вот здесь она и жила, та лапушка, которая научила меня трезво смотреть на женщин. Хочешь на гавань поглядеть?
Мартин Бек молча кивнул.
Они вышли из машины и сели каждый на свою сваю. Над молом кричали чайки.
Зеленый "фиат" остановился в двадцати метрах. Его пассажиры остались сидеть в машине.
– Знакомые? – спросил Мартин Бек.
– Нет. Молодежь... Если им что надо, подошли бы, поговорили. Не скучно им так сидеть и таращиться...
Мартин Бек молчал. Он становился все старше, журналисты – все моложе. С каждым годом контакт все хуже.
– Так почему тебя интересовало мое отношение к женщинам? – спросил Рад.
– Сдается мне, что нам очень мало известно о Сигбрит Морд. Мы знаем, как она выглядела, где работала, знаем, что держалась скромно. Разведена, бездетна. Вот почти и все. А ты задумывался над тем, что она была в том возрасте, когда многими женщинами овладевает отчаяние? Особенно если нет детей, нет родных, нет никаких интересов... Считают себя полными неудачницами, в том числе в личной жизни. И часто совершают глупости. Идут на необдуманные связи.
– Благодарю за лекцию, – сказал Рад.
Поднял с земли дощечку и швырнул в воду. Пес тотчас прыгнул в море.
– Молодец, – вздохнул Рад. – Теперь он мне совсем загадит заднее сиденье. Значит, ты хочешь сказать, что у Сигбрит была тайная любовь или что-то в этом роде.
– Во всяком случае, не исключено.
Рад наклонил голову и ухмыльнулся.
– Никак не укладывается все это в голове. У тебя есть какие-нибудь планы? Или я не должен спрашивать?
– Дождусь, когда приедет Леннарт. Потом стоит потолковать просто так с Фольке Бенгтссоном и Бертилем Мордом.
– Можешь на меня рассчитывать.
– Я так и думал.
Рад рассмеялся. Потом встал, подошел к зеленому "фиату", постучал в стекло. Водитель, молодой человек с рыжей бородой, опустил его и посмотрел вопросительно на Рада.
– Мы возвращаемся в Андерслёв, – сказал Рад. – Но я поеду через Чельсторп, надо у брата яиц взять. Газета сэкономит деньги, если вы поедете через Шиварп.
"Фиат" последовал за ними и ждал, пока Рад ходил за яйцами.
– Сразу видно, не верят они полицейским, – заметил Рад.
* * *
Сверх того в этот день, пятницу, второго ноября, ничего особенного не произошло.
Мартин Бек нанес положенный визит в Треллеборг, посетил полицмейстера и комиссара полиции, возглавлявшего местный уголовный розыск. Позавидовал полицмейстеру: окна его кабинета смотрели на гавань.
Ничего нового, по существу, он не услышал.
Вечером позвонил Кольберг, сообщил, что ему осточертела машина и он собирается переночевать в Вексшё. Потом спросил:
– Ну а что там у тебя в Андерсторпе?
– В Андерслёве. Здесь очень славно, только газетчики уже на хвост сели.
– Надень форму для внушительности.
– Заткнись, – ответил Мартин Бек.
Завтра праздник. День всех святых. Взять да испортить кому-нибудь праздник... Скажем, Монссону в Мальмё.
* * *
– Всяких хамов повидал я на своем веку, – сказал Пер Монссон. – Но таких, как Бертиль Морд, надо поискать.
Они сидели на балконе в доме Монссона на Регементсгатан и наслаждались жизнью.
Мартин Бек приехал в Мальмё на автобусе. Он попытался расспросить водителя, но без особого успеха. Другой шофер сидел за рулем в тот злополучный день.
Монссон был рослый добродушный мужчина, он отличался спокойным нравом и редко прибегал к сильным выражениям. Но тут и он не выдержал:
Нет, правда, хулиган какой-то.
– С капитанами это бывает, – сказал Мартин Бек. – Они часто очень одиноки, а если у такого человека к тому же деспотические замашки, он легко становится наглым и самовластным. Или, как ты выразился, хамом.
– Чем он теперь занимается?
– Владелец пивнушки в Лимхамне. Ты ведь знаешь его биографию? Доконал себе печень спиртным то ли в Эквадоре, то ли в Венесуэле. Лежал в больнице. Теперь врачи не разрешают ему снова выйти в плавание. Обосновался дома в Андерслёве, но из этого ничего хорошего не вышло. Пил, колотил жену. Она подала на развод. Он был против. Но развод ей дали. Без всяких.
– Рад говорит, у него алиби на семнадцатое число.
– Относительное... Говорит, смотался на пароме в Копенгаген, чтобы гульнуть. Да только алиби это с душком. На мой взгляд. Говорит, дескать, сидел в носовом салоне. Паром отходит без четверти двенадцать, раньше отчаливал ровно в двенадцать. И будто он сидел в салоне один, и от официанта несло перегаром. Кто-то из команды развлекался у игорного автомата. Я сам часто по этому маршруту езжу. Официант – его зовут Стюре – всегда под мухой, всегда у него мешки под глазами. И всегда один и тот же член команды пичкает кронами игральный автомат. По-моему, тебе стоит самому потолковать с Бертилем Мордом, – сказал Монссон.
Мартин Бек кивнул.
– Свидетели признали его, – продолжал Монссон. – Да его и нетрудно узнать. Беда только в том, что там каждый день одно и то же. Паром отходит по расписанию, и большинство пассажиров те же. Как тут положиться на память свидетелей? Человека опознают две недели спустя, можно ошибиться в дне.
– Значит, ты его уже допросил?
– Допросил, и не очень-то он убедил меня.
– У него есть машина?
– Есть. Он живет в западных кварталах, отсюда рукой подать, если рука длинная. Местер Юхансгатан, двадцать три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Рад продолжал рассказывать:
– У нашего участка есть свои особенности. Когда мы не возимся с бумагами, по большей части разъезжаем. За год патрульная машина проходит восемьдесят тысяч километров. В поселке около тысячи жителей, а всего на нашей территории не больше десяти тысяч. Но к нам относится кусок побережья в двадцать пять километров, и летом число жителей превышает тридцать тысяч. Можешь представить себе, сколько домов пустует в это время года. Притом я говорю о людях, которых мы знаем и можем отыскать. Добавь к этому пять-шесть тысяч человек, которые остаются вне нашего поля зрения. Живут в списанных развалюхах, в автоприцепах, все время переезжают с места на место...
Они выехали на приморское шоссе и направились к востоку. Море было гладкое, свинцово-серое, вдоль горизонта тянулись грузовые суда.
– Словом, если Сигбрит мертва, тело искать можно в сотне мест. А если она села в машину к Фольке или еще к кому-нибудь, то скорее всего её надо искать за пределами участка. Тут уже вариантов будет тысяча.
Поселки следовали один за другим: Беддинге, Скатехольм. Рыбачьи поселки, отчасти превращенные в курорты, но со вкусом. Никаких высотных зданий и роскошных отелей.
– Скатехольм – здесь конец моего участка, – доложил Рад. – Дальше начинается участок Истад. Доедем до Аббекоса. А это – Дюбек. Грязь, болото. Самый неприятный участок на всем берегу. Может, она лежит тут в трясине... Ну вот и Аббекос.
Рад сбавил скорость.
– Да, вот здесь она и жила, та лапушка, которая научила меня трезво смотреть на женщин. Хочешь на гавань поглядеть?
Мартин Бек молча кивнул.
Они вышли из машины и сели каждый на свою сваю. Над молом кричали чайки.
Зеленый "фиат" остановился в двадцати метрах. Его пассажиры остались сидеть в машине.
– Знакомые? – спросил Мартин Бек.
– Нет. Молодежь... Если им что надо, подошли бы, поговорили. Не скучно им так сидеть и таращиться...
Мартин Бек молчал. Он становился все старше, журналисты – все моложе. С каждым годом контакт все хуже.
– Так почему тебя интересовало мое отношение к женщинам? – спросил Рад.
– Сдается мне, что нам очень мало известно о Сигбрит Морд. Мы знаем, как она выглядела, где работала, знаем, что держалась скромно. Разведена, бездетна. Вот почти и все. А ты задумывался над тем, что она была в том возрасте, когда многими женщинами овладевает отчаяние? Особенно если нет детей, нет родных, нет никаких интересов... Считают себя полными неудачницами, в том числе в личной жизни. И часто совершают глупости. Идут на необдуманные связи.
– Благодарю за лекцию, – сказал Рад.
Поднял с земли дощечку и швырнул в воду. Пес тотчас прыгнул в море.
– Молодец, – вздохнул Рад. – Теперь он мне совсем загадит заднее сиденье. Значит, ты хочешь сказать, что у Сигбрит была тайная любовь или что-то в этом роде.
– Во всяком случае, не исключено.
Рад наклонил голову и ухмыльнулся.
– Никак не укладывается все это в голове. У тебя есть какие-нибудь планы? Или я не должен спрашивать?
– Дождусь, когда приедет Леннарт. Потом стоит потолковать просто так с Фольке Бенгтссоном и Бертилем Мордом.
– Можешь на меня рассчитывать.
– Я так и думал.
Рад рассмеялся. Потом встал, подошел к зеленому "фиату", постучал в стекло. Водитель, молодой человек с рыжей бородой, опустил его и посмотрел вопросительно на Рада.
– Мы возвращаемся в Андерслёв, – сказал Рад. – Но я поеду через Чельсторп, надо у брата яиц взять. Газета сэкономит деньги, если вы поедете через Шиварп.
"Фиат" последовал за ними и ждал, пока Рад ходил за яйцами.
– Сразу видно, не верят они полицейским, – заметил Рад.
* * *
Сверх того в этот день, пятницу, второго ноября, ничего особенного не произошло.
Мартин Бек нанес положенный визит в Треллеборг, посетил полицмейстера и комиссара полиции, возглавлявшего местный уголовный розыск. Позавидовал полицмейстеру: окна его кабинета смотрели на гавань.
Ничего нового, по существу, он не услышал.
Вечером позвонил Кольберг, сообщил, что ему осточертела машина и он собирается переночевать в Вексшё. Потом спросил:
– Ну а что там у тебя в Андерсторпе?
– В Андерслёве. Здесь очень славно, только газетчики уже на хвост сели.
– Надень форму для внушительности.
– Заткнись, – ответил Мартин Бек.
Завтра праздник. День всех святых. Взять да испортить кому-нибудь праздник... Скажем, Монссону в Мальмё.
* * *
– Всяких хамов повидал я на своем веку, – сказал Пер Монссон. – Но таких, как Бертиль Морд, надо поискать.
Они сидели на балконе в доме Монссона на Регементсгатан и наслаждались жизнью.
Мартин Бек приехал в Мальмё на автобусе. Он попытался расспросить водителя, но без особого успеха. Другой шофер сидел за рулем в тот злополучный день.
Монссон был рослый добродушный мужчина, он отличался спокойным нравом и редко прибегал к сильным выражениям. Но тут и он не выдержал:
Нет, правда, хулиган какой-то.
– С капитанами это бывает, – сказал Мартин Бек. – Они часто очень одиноки, а если у такого человека к тому же деспотические замашки, он легко становится наглым и самовластным. Или, как ты выразился, хамом.
– Чем он теперь занимается?
– Владелец пивнушки в Лимхамне. Ты ведь знаешь его биографию? Доконал себе печень спиртным то ли в Эквадоре, то ли в Венесуэле. Лежал в больнице. Теперь врачи не разрешают ему снова выйти в плавание. Обосновался дома в Андерслёве, но из этого ничего хорошего не вышло. Пил, колотил жену. Она подала на развод. Он был против. Но развод ей дали. Без всяких.
– Рад говорит, у него алиби на семнадцатое число.
– Относительное... Говорит, смотался на пароме в Копенгаген, чтобы гульнуть. Да только алиби это с душком. На мой взгляд. Говорит, дескать, сидел в носовом салоне. Паром отходит без четверти двенадцать, раньше отчаливал ровно в двенадцать. И будто он сидел в салоне один, и от официанта несло перегаром. Кто-то из команды развлекался у игорного автомата. Я сам часто по этому маршруту езжу. Официант – его зовут Стюре – всегда под мухой, всегда у него мешки под глазами. И всегда один и тот же член команды пичкает кронами игральный автомат. По-моему, тебе стоит самому потолковать с Бертилем Мордом, – сказал Монссон.
Мартин Бек кивнул.
– Свидетели признали его, – продолжал Монссон. – Да его и нетрудно узнать. Беда только в том, что там каждый день одно и то же. Паром отходит по расписанию, и большинство пассажиров те же. Как тут положиться на память свидетелей? Человека опознают две недели спустя, можно ошибиться в дне.
– Значит, ты его уже допросил?
– Допросил, и не очень-то он убедил меня.
– У него есть машина?
– Есть. Он живет в западных кварталах, отсюда рукой подать, если рука длинная. Местер Юхансгатан, двадцать три.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41