Слова его пронзили мне сердце точно кинжалом — тысячью кинжалов, — и мы с майором бегали, как безумные, туда-сюда весь день напролет; но вот — дело было уже к вечеру — майор, возвратившись домой после своих переговоров с редактором «Таймса», словно в истерике врывается в мою комнатку, хватает меня за руку, вытирает себе глаза и кричит:
— Радуйтесь, радуйтесь… полисмен в штатском поднялся на крыльцо, когда я входил в дом… успокойтесь! Джемми нашелся!
Не мудрено, что я упала в обморок, и когда очнулась, бросилась обнимать ноги сыщику — а он был с темными бакенбардами и как будто составлял в уме инвентарь всего имущества в моей комнатке, — и тут я говорю ему: «Благослови вас бог, сэр, но где же наш милый крошка?» — а он отвечает: «В Кеннингтонском полицейском участке».
Я чуть было не упала к его ногам, окаменев от ужаса при мысли о том, что такая невинность сидит в кутузке вместе с убийцами, но сыщик добавил:
— Он побежал за обезьяной.
Тут я решила, что это какое-то слово на воровском языке, и стала его просить:
— О сэр, объясните любящей бабушке, какая такая обезьяна?
А он мне на это:
— Да вот та самая, в колпачке с блестками, а под подбородком ремешок, который вечно сползает на сторону, — та, что торчит у перекрестков на круглом столике и лишь в крайнем случае соглашается вынимать саблю из ножен.
Теперь я все поняла и всячески его благодарила, и мы с майором и с ним поехали в Кеннингтон, а там нашли нашего мальчика: он очень уютно устроился перед пылающим камином и сладко спал, наигравшись на маленькой гармони, величиной с утюг, даже меньше, — должно быть, ее отобрали у какого-то мальчишки, а полицейские любезно дали ее Джемми, чтоб он поиграл и заснул.
Ну, а про ту систему, душенька, по которой майор начал и, можно сказать, усовершенствовал обучение Джемми, в то время когда тот был еще такой маленький, что если стоял по ту сторону стола, то приходилось смотреть не через стол, а под него, чтобы увидеть этого крошку и его чудесные золотые кудри-точь-в-точь как у матери, — так вот, про эту систему, душенька, не худо бы узнать и королю, и палате лордов, и палате общин, и тогда майору, наверное, вышло бы повышение, которого он вполне заслуживает и которое пришлось бы ему весьма кстати (говоря между нами), особенно по части фунтов, шиллингов и пенсов. Когда майор впервые взялся обучать Джемми, он сказал мне:
— Я собираюсь, мадам, — говорит, — сделать нашего питомца вычислителем.
— Майор, — говорю я, — вы меня пугаете: смотрите не нанесите малютке такого непоправимого вреда, что вы этого себе вовек не простите.
— Мадам, — говорит майор, — раскаяние, которое я испытал после того случая, когда в руке у меня была сапожная губка и я не задушил ею этого мерзавца… на месте…
— Опять! Ради всего святого! — перебиваю я майора. — Пусть совесть гложет его без всяких губок.
— …повторяю, мадам, раскаяние, испытанное мною после того случая, — говорит майор, — можно сравнить только с раскаянием, которое переполнит мне грудь, — тут он ударил себя в грудь, — если этот острый ум не будут развивать с раннего детства. Но заметьте себе, мадам, — говорит майор, подняв указательный палец, — развивать таким методом, что для ребенка это будет одно удовольствие.
— Майор, — говорю я, — буду с вами откровенна и скажу вам начистоту: как только я замечу, что дорогой малютка теряет аппетит, я пойму, что все это от ваших вычислений, и прекращу их в две минуты. Или если я замечу, что они ударяют ему в голову, — говорю я, — или как-нибудь там расстраивают ему желудок, или что от этих самых вычислений у него подкашиваются ножки, результат будет тот же самый, но, майор, вы человек умный и много чего повидали на своем веку, вы любите ребенка, вы его крестный отец, и раз вы уверены, что попробовать стоит, — пробуйте.
— Эти слова, мадам, — говорит майор, — достойны Эммы Лиррипер. Я прошу об одном, мадам: предоставьте нам с крестником недельки две на подготовку сюрприза для вас и позвольте мне иногда забирать к себе из кухни некоторые небольшие предметы, в которых там пока нет надобности.
— Из кухни, майор? — переспрашиваю я, смутно опасаясь, уж не собирается ли он сварить ребенка.
— Из кухни, — отвечает майор, а сам улыбается и надувается и даже как будто становится выше ростом.
Ну, я согласилась, и некоторое время майор с мальчуганом каждый день сидели взаперти по получасу кряду, и я только и слышала, что они болтают да смеются, а Джемми хлопает в ладоши и выкрикивает разные числа, поэтому я сказала себе: «Пока что это ему не повредило», — да к тому же, наблюдая за милым мальчиком, я не замечала в нем ничего особенного, и это меня тоже успокаивало. Наконец в один прекрасный день Джемми приносит мне карточку, исписанную аккуратным Майоровым почерком: «Господа Джемми Джекмен, — надо вам знать, что мы назвали мальчика в честь майора, — имеют честь просить миссис Лиррипер пожаловать в Джекменский институт, в диванную, что с окнами на улицу, сегодня в пять ноль-ноль вечера и присутствовать при исполнении нескольких небольших фокусов из области элементарной арифметики». И, верьте не верьте, ровно в пять часов майор стоял в диванной за ломберным столом, крылья которого были подняты, а на столе, устланном старой газетной бумагой, в полном порядке было расставлено множество всякой кухонной утвари, причем крошка стоял на стуле и румяные щечки его горели, а глазки сверкали, словно кучка брильянтиков.
— Тепель, бабушка, — говорит он, — вы садитесь и не плиставайте к нам, — ведь он увидел своими брильянтиками, что я собираюсь его потискать.
— Отлично, сэр, — говорю я, — в такой прекрасной компании я, разумеется, буду слушаться, — и села в кресло, которое для меня поставили, а сама так и трясусь от смеха.
Но вообразите мое восхищение, когда майор принялся выставлять вперед и называть вещи на столе одну за другой, и до того быстро — как фокусы показывают.
— Три кастрюли, — говорит, — щипцы для плойки, ручной колокольчик, вилка для поджаривания хлеба, терка для мускатного ореха, четыре крышки от кастрюль, коробка для пряностей, две рюмки для яиц и доска для рубки мяса… сколько всего?
И малыш сейчас же кричит в ответ:
— Пятнадцать: запишем пять, доска для мяса в уме, — а сам то в ладоши хлопает, то ножонки задирает, то на стуле пляшет.
Затем, душенька, они с майором принялись все с той же изумительной легкостью и точностью складывать столы и кресла с диванами, картины и каминные решетки — с утюгами, самих себя и меня — с кошкой и глазами мисс Уозенхем, и как только подведут итог, мой «розочка с брильянтами» то в ладоши хлопает, то ножонки задирает, то на стуле пляшет.
А майор-то как гордится!
— Вот это голова, мадам! — тихо шепчет он мне, прикрыв рот рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13