— Так-то вот, допрыгались, скоро и занавес опустят. Думаю, сегодня к вечеру собаки доберутся сюда, а он до того опустился, что даже собственные яйца защитить не может.
В толпе нарастало возбуждение. Повсюду, куда ни глянь — налитые кровью глаза, перекошенные злобой лица, сжимающие домашнюю утварь руки, побелевшие костяшки пальцев. Люди стояли так уже давно, ожидание тяготило их.
— А это еще что такое? — Унтермейер присел у дерева на корточки перед предметом неопределенной формы и провел пальцами по оплавленной металлической поверхности. — Гм. Ну и уродина, то ли телевизор, то ли…
— Это — сенокосилка, — угрюмо пояснил стоящий поблизости человек с обрезком водопроводной трубы в руках.
— Давно он ее отпечатал?
— Четыре дня назад. — Человек с остервенением пнул косилку. — Старая совсем износилась, вот я и выкатил общественный оригинал из склепа и, почитай, целый день проторчал в очереди. И полюбуйтесь, что получил! — Он презрительно сплюнул. — Даже и не поймешь, что это такое! Она гроша ломаного не стоит, так что я бросил ее здесь — не тащить же хлам домой.
Его жена запричитала во весь голос:
— Как нам теперь быть? Старая на ладан дышит, новая тоже никуда не годится! Что же теперь, прикажете…
— Заткнись! — оборвал ее муж. — Подождем еще немного, глядишь, ему и надоест валять дурака. — Его лицо угрожающе исказилось, губы побелели. — А коли нет… — Он поднял над головой кусок трубы.
По толпе пронесся невнятный гул. Шарлота, поежившись, продвинулась вперед.
— Он, конечно, не виноват, но… — Она горестно покачала головой. — Нам-то от этого не легче! Если бы он только снова начал копировать нормальные вещи…
— Да куда ему! — Унтермейер скривился. — Вы только посмотрите на него!
— Он остановился, загораживая проход остальным. — Разве этот кусок дерьма способен на что-нибудь?
Билтонг умирал. Огромный, толстый, липкий, он распластался посреди парка — глыба древней пожелтевшей протоплазмы. Его псевдоподии ссохлись и замерли на побуревшей траве. Под лучами тусклого солнца из клеток Билтонга испарялась влага, от чего все его тело медленно оседало. От ворочающегося в луже слизи Билтонга исходило мерзкое зловоние разлагающейся органики.
Вокруг жужжащим роем вились мухи.
— Господи! — вырвалось у Шарлоты. — До чего он безобразен!
По центральному хребту Билтонга прокатилась слабая судорога. Плотное ядро нервных тканей запульсировало в агонии, желтая протоплазма вспучилась и опала, по всему телу пошли расширяющиеся круги. Темно-желтые волокна на глазах распадались, превращаясь в известковые гранулы. Старость, разложение и… страдания.
Перед умирающим Билтонгом на бетонной платформе кучей лежали оригиналы.
Рядом — незавершенные копии: шары не правильной формы из черного пепла, смешанного с влагой тела Билтонга — сырья, из которого он трудолюбиво лепил вещи. Билтонг прервал работу и из последних сил цеплялся за угасающую жизнь.
— Бедолага, — пробормотал Ферессон. — Вряд ли он теперь долго протянет.
— Он сидит так вот уже шесть часов кряду, — фыркнула Ферессону в самое ухо пожилая дама. — Представляете, сидит себе и в ус не дует! Наверное, надеется, что мы приползем на коленях и будем умалять его!
Доус свирепо повернулся к ней.
— Разве вы не видите, что он умирает? Ради Бога, оставьте его в покое!
Люди вокруг недовольно заворчали, в сторону Доуса повернулись десятки мрачных лиц.
— Легче на поворотах, парень, — вполголоса бросил Доусу Унтермейер. — Этим ребятам позарез нужны копии, а кое-кто с утра торчит за жратвой.
Время поджимало. Ферессон принял из рук Унтермейера и рывком распахнул стальной ящик. Бережно, один за другим, извлек оригиналы — серебряную зажигалку «Ронсон», бинокулярный микроскоп «Бош энд Ломб» с великолепной оптикой из горного хрусталя, высококачественную фотокассету «Пикерин» и сверкающий хрустальный бокал «Стьюбен».
При виде таких сокровищ по толпе пробежал изумленный шепот. Лицо Ферессона озарила мрачная улыбка удовлетворения. В этом поселении не было таких оригиналов, а лишь несовершенные копии с дефектных дубликатов. С драгоценной ношей Ферессон направился к Билтонгу. Дорогу ему преградили разгневанные люди, но разглядев, что у него в руках, расступились.
— Отменные у тебя оригинальчики! — завистливо покосился ближайший мужчина. — Может, расскажешь, где стибрил?
Ферессон промолчал. Разложив на бетонной платформе оригиналы, он смотрел на умирающего Билтонга.
Вначале Билтонг не шевелился, хотя и заметил новые оригиналы. Затем твердые волокна внутри желтой массы завибрировали и слились размытыми пятнами. Вся глыба протоплазмы содрогнулась, и передняя часть Билтонга с хлюпаньем разошлась. Из образовавшегося отверстия толчками потекли зловонные жирные пузыри. Псевдоподия дернулась, вытянулась в скользкой траве и, поколебавшись, коснулась хрустального бокала.
Билтонг сгреб кучу черного пепла, пропитал ее жидким выделением из переднего отверстия. Образовалась тусклая сфера — нелепая пародия на бокал. Билтонг отступил, замер, собираясь с силами, и снова попытался скопировать хрустальный бокал. Внезапно все его тело свело судорогой; впевдоподия безвольно упала, затем дернулась в одну, в другую сторону и втянулась внутрь Билтонга.
— Не выгорело, — прохрипел Унтермейер. — Слишком поздно.
Немеющими пальцами Ферессон засунул оригиналы в стальной ящик.
— Да, все кончено, — неохотно признался он. — Ваш Билтонг безнадежно болен, и оригиналами тут уж не поможешь.
Потерявшая дар речи Шарлота отошла от платформы. Унтермейер последовал за ней мимо негодующих жителей поселения.
— Подождите минуточку, — крикнул им вслед Доус. — У меня тоже есть, что ему предложить.
Ферессон устало ждал. Доус снял с плеча холщовую сумку, с минуту покопался и извлек какой-то предмет, завернутый в старую газету. Под газетой оказалась грубая деревянная кружка. Присев на корточки, Доус поставил кружку перед Билтонгом.
Шарлота подошла к ним и фыркнула:
— Какой в нем прок? — Она вяло ткнула грубый деревянный предмет носком туфли. — Такое барахло ты и сам запросто скопируешь.
Ферессон вздрогнул. Доус поймал его взгляд, и секунду они пристально смотрели друг на друга: Доус — едва заметно улыбаясь, Ферессон — сосредоточенно наморщив лоб.
— Правильно, — промолвил Доус, — я ее сделал своими руками.
Ферессон схватил и недоверчиво оглядел кружку.
— Ты сам ее сделал?.. Но из чего? И как? Не понимаю! Каким оригиналом ты пользовался?
— Мы рубим деревья. — Доус вытащил из-за пояса и протянул Ферессону тускло блестевшую в лучах солнца железяку. — Это… Осторожней, не порежься!
В руках Ферессона оказался нож — такой же грубый, как кружка, кованый, изогнутый, с ручкой из проволоки.
1 2 3 4 5 6
В толпе нарастало возбуждение. Повсюду, куда ни глянь — налитые кровью глаза, перекошенные злобой лица, сжимающие домашнюю утварь руки, побелевшие костяшки пальцев. Люди стояли так уже давно, ожидание тяготило их.
— А это еще что такое? — Унтермейер присел у дерева на корточки перед предметом неопределенной формы и провел пальцами по оплавленной металлической поверхности. — Гм. Ну и уродина, то ли телевизор, то ли…
— Это — сенокосилка, — угрюмо пояснил стоящий поблизости человек с обрезком водопроводной трубы в руках.
— Давно он ее отпечатал?
— Четыре дня назад. — Человек с остервенением пнул косилку. — Старая совсем износилась, вот я и выкатил общественный оригинал из склепа и, почитай, целый день проторчал в очереди. И полюбуйтесь, что получил! — Он презрительно сплюнул. — Даже и не поймешь, что это такое! Она гроша ломаного не стоит, так что я бросил ее здесь — не тащить же хлам домой.
Его жена запричитала во весь голос:
— Как нам теперь быть? Старая на ладан дышит, новая тоже никуда не годится! Что же теперь, прикажете…
— Заткнись! — оборвал ее муж. — Подождем еще немного, глядишь, ему и надоест валять дурака. — Его лицо угрожающе исказилось, губы побелели. — А коли нет… — Он поднял над головой кусок трубы.
По толпе пронесся невнятный гул. Шарлота, поежившись, продвинулась вперед.
— Он, конечно, не виноват, но… — Она горестно покачала головой. — Нам-то от этого не легче! Если бы он только снова начал копировать нормальные вещи…
— Да куда ему! — Унтермейер скривился. — Вы только посмотрите на него!
— Он остановился, загораживая проход остальным. — Разве этот кусок дерьма способен на что-нибудь?
Билтонг умирал. Огромный, толстый, липкий, он распластался посреди парка — глыба древней пожелтевшей протоплазмы. Его псевдоподии ссохлись и замерли на побуревшей траве. Под лучами тусклого солнца из клеток Билтонга испарялась влага, от чего все его тело медленно оседало. От ворочающегося в луже слизи Билтонга исходило мерзкое зловоние разлагающейся органики.
Вокруг жужжащим роем вились мухи.
— Господи! — вырвалось у Шарлоты. — До чего он безобразен!
По центральному хребту Билтонга прокатилась слабая судорога. Плотное ядро нервных тканей запульсировало в агонии, желтая протоплазма вспучилась и опала, по всему телу пошли расширяющиеся круги. Темно-желтые волокна на глазах распадались, превращаясь в известковые гранулы. Старость, разложение и… страдания.
Перед умирающим Билтонгом на бетонной платформе кучей лежали оригиналы.
Рядом — незавершенные копии: шары не правильной формы из черного пепла, смешанного с влагой тела Билтонга — сырья, из которого он трудолюбиво лепил вещи. Билтонг прервал работу и из последних сил цеплялся за угасающую жизнь.
— Бедолага, — пробормотал Ферессон. — Вряд ли он теперь долго протянет.
— Он сидит так вот уже шесть часов кряду, — фыркнула Ферессону в самое ухо пожилая дама. — Представляете, сидит себе и в ус не дует! Наверное, надеется, что мы приползем на коленях и будем умалять его!
Доус свирепо повернулся к ней.
— Разве вы не видите, что он умирает? Ради Бога, оставьте его в покое!
Люди вокруг недовольно заворчали, в сторону Доуса повернулись десятки мрачных лиц.
— Легче на поворотах, парень, — вполголоса бросил Доусу Унтермейер. — Этим ребятам позарез нужны копии, а кое-кто с утра торчит за жратвой.
Время поджимало. Ферессон принял из рук Унтермейера и рывком распахнул стальной ящик. Бережно, один за другим, извлек оригиналы — серебряную зажигалку «Ронсон», бинокулярный микроскоп «Бош энд Ломб» с великолепной оптикой из горного хрусталя, высококачественную фотокассету «Пикерин» и сверкающий хрустальный бокал «Стьюбен».
При виде таких сокровищ по толпе пробежал изумленный шепот. Лицо Ферессона озарила мрачная улыбка удовлетворения. В этом поселении не было таких оригиналов, а лишь несовершенные копии с дефектных дубликатов. С драгоценной ношей Ферессон направился к Билтонгу. Дорогу ему преградили разгневанные люди, но разглядев, что у него в руках, расступились.
— Отменные у тебя оригинальчики! — завистливо покосился ближайший мужчина. — Может, расскажешь, где стибрил?
Ферессон промолчал. Разложив на бетонной платформе оригиналы, он смотрел на умирающего Билтонга.
Вначале Билтонг не шевелился, хотя и заметил новые оригиналы. Затем твердые волокна внутри желтой массы завибрировали и слились размытыми пятнами. Вся глыба протоплазмы содрогнулась, и передняя часть Билтонга с хлюпаньем разошлась. Из образовавшегося отверстия толчками потекли зловонные жирные пузыри. Псевдоподия дернулась, вытянулась в скользкой траве и, поколебавшись, коснулась хрустального бокала.
Билтонг сгреб кучу черного пепла, пропитал ее жидким выделением из переднего отверстия. Образовалась тусклая сфера — нелепая пародия на бокал. Билтонг отступил, замер, собираясь с силами, и снова попытался скопировать хрустальный бокал. Внезапно все его тело свело судорогой; впевдоподия безвольно упала, затем дернулась в одну, в другую сторону и втянулась внутрь Билтонга.
— Не выгорело, — прохрипел Унтермейер. — Слишком поздно.
Немеющими пальцами Ферессон засунул оригиналы в стальной ящик.
— Да, все кончено, — неохотно признался он. — Ваш Билтонг безнадежно болен, и оригиналами тут уж не поможешь.
Потерявшая дар речи Шарлота отошла от платформы. Унтермейер последовал за ней мимо негодующих жителей поселения.
— Подождите минуточку, — крикнул им вслед Доус. — У меня тоже есть, что ему предложить.
Ферессон устало ждал. Доус снял с плеча холщовую сумку, с минуту покопался и извлек какой-то предмет, завернутый в старую газету. Под газетой оказалась грубая деревянная кружка. Присев на корточки, Доус поставил кружку перед Билтонгом.
Шарлота подошла к ним и фыркнула:
— Какой в нем прок? — Она вяло ткнула грубый деревянный предмет носком туфли. — Такое барахло ты и сам запросто скопируешь.
Ферессон вздрогнул. Доус поймал его взгляд, и секунду они пристально смотрели друг на друга: Доус — едва заметно улыбаясь, Ферессон — сосредоточенно наморщив лоб.
— Правильно, — промолвил Доус, — я ее сделал своими руками.
Ферессон схватил и недоверчиво оглядел кружку.
— Ты сам ее сделал?.. Но из чего? И как? Не понимаю! Каким оригиналом ты пользовался?
— Мы рубим деревья. — Доус вытащил из-за пояса и протянул Ферессону тускло блестевшую в лучах солнца железяку. — Это… Осторожней, не порежься!
В руках Ферессона оказался нож — такой же грубый, как кружка, кованый, изогнутый, с ручкой из проволоки.
1 2 3 4 5 6