Для решающего штурма к городу подтягивались красноармейские части. С одним из эшелонов, подходивших с запада, приехали Цыган и Трясогузка. Они уже знали, что дальше по железной дороге проезда нет. Надо было искать обходные пути.
Короткое совещание со своим единственные подчинённым Трясогузка провёл на заброшенном огороде, густо поросшем крапивой.
— Думай! — приказал командир. — Сиди и думай, как пробираться дальше.
Цыган почесал обожжённую крапивой ногу и сделал сосредоточенное лицо. Оба молчали несколько минут.
По одежде, по лицам было видно, что ребята долго добирались до этой прифронтовой станции и ехали не в спальном вагоне прямого сообщения. В них ничего не осталось от тех приглаженных мальчишек, которые несколько месяцев жили в домике старых учителей, мылись по утрам, завтракали ровно в половине девятого и по будильнику начинали слушать урок. Они опять превратились в обычных беспризорников.
— Придумал? — спросил командир.
— Придумал.
— Ну?
— Надо позавтракать.
Раньше за такой ответ Цыган обязательно получил бы затрещину. Теперь времена изменились. Трясогузка командовал культурно. Он даже не замахнулся. Обжёг Цыгана крапивным взглядом и сказал:
— Ладно! Еда будет!.. Сиди и думай!
Он ушёл, осторожно раздвигая жгучие стебли.
Обычно еду добывал Цыган. Надо бы и сегодня послать его. Но командир погорячился. Отступать было поздно, и он поплёлся к станции, забитой войсками.
На станции и вокруг неё завтракали и отдыхали перед отправкой на передовую бойцы одного из полков. Стояли пирамиды винтовок, серыми грудами лежали скатки. Разбившись повзводно, красноармейцы получали у походных кухонь кашу, чай и хлеб.
Здесь было где развернуться Цыгану. Он бы не вернулся пустой. А Трясогузка не знал, с чего начать. Особенно опасался он политработников. Ни один из них не пройдёт мимо беспризорника. Обязательно прицепится и не отстанет, пока не отправит с кем-нибудь в тыл со строгим наказом — сдать в ближайшую деткомиссию.
Трясогузка так навострился, что мог издали безошибочно отличить политработника от любого другого командира. Но и других надо было бояться. Несдобровать, если подумают, что он воришка. Ведь всякое бывает. Беспризорник — он и винтовку по глупости украсть может. Или котелок «уведёт».
И решил Трясогузка идти открыто, напрямик, чтобы никто не мог принять его за воришку. У водокачки нашёл он старое, но довольно чистое ведро, прикрыл дырявое дно широкими листьями лопуха, выбрал кухню, у которой стояла самая короткая очередь, деловито направился к ней и пристроился сзади последнего бойца.
Это был пожилой красноармеец в полинявшей гимнастёрке с заплатами на локтях. Боец повернулся и с удивлением оглядел и мальчишку, и ведро.
Трясогузка стоял с независимым видом, будто ему так и положено — стоять в этой очереди.
— Ты… чего? — спросил красноармеец.
— А ты чего? — ответил Трясогузка.
Встречный вопрос озадачил бойца.
— Я?.. Я — за кашей.
— И я не за щами! — отрубил Трясогузка.
Красноармейцы из очереди стали оглядываться. Увидев мальчишку с большим ведром, они заулыбались.
— На взвод берёшь или на роту? — крикнул кто-то.
— На армию! — отрезал Трясогузка под общий хохот.
На любой вопрос он отвечал резко и быстро, не задумываясь, но не забывая смотреть по сторонам: нет ли поблизости политработника.
— Ты откуда? — спрашивали у него.
— Я не откуда, я — куда!
— Ну и куда же?
— В Читу!
— Рано ты туда собрался — мы ещё семеновцев оттуда не вытурили!
— Нам ждать некогда! Мы сами эту пробку выдернем!
— Ишь ты! Про пробку знает! — удивились красноармейцы. — А штопор-то есть?
— Мы все имеем!
— Кто ж это — вы?
— Я сказал — армия! — Трясогузка многозначительно щёлкнул по ведру.
— А ну — расступись! — крикнул бойцам стоявший перед Трясогузкой красноармеец. — Накормим эту армию! Пусть пробку вышибает!
Трясогузку подтолкнули к кухне. Повар заупрямился, но вокруг так загалдели, что он махнул рукой и опрокинул в ведро три полных черпака каши…
К Цыгану Трясогузка пришёл без ведра — спрятал его в крапиве. Спрятал и появился с постным лицом. Спросил не очень грозно:
— Придумал?
«Плохи дела у командира! Не выгорело с едой! Это тебе не приказы приказывать!» — подумал Цыган и сказал:
— Есть на примете один номерок… Силовой… Только в цирке силовиков чистым мясом кормят!
— Какой номерок — выкладывай!
— А такой — пехом!
— Пехом? Через фронт? — переспросил Трясогузка. — Тебя за этот номерок не только мясом, а и кашей кормить не стоит!.. Были бы у меня резервы — списал бы я тебя в обоз или вообще выгнал из армии!
Трясогузка зашёл за кусты, вернулся победителем и торжественно поставил перед Цыганом ведро с кашей.
— Помолись на командира и ешь!..
ОМУЛпВАЯ БОЧКА
Линия фронта пересекала и железную дорогу, и реку Ингода. Она начиналась где-то у границы и протекала вблизи Читы. К этой реке, которую никак нельзя было миновать, и подошли вечером боец и командир армии Трясогузки.
— Устал? — спросил командир.
Цыган устал меньше Трясогузки.
— Можно ещё — пока не стемнеет.
— Не спорь! — прикрикнул командир. — Вижу — устал!.. Привал! — и он первый не сел, а свалился в густой брусничник.
Река просматривалась очень далеко — до самого изгиба. Казалось, что там она упирается в лес и больше никуда не течёт. Из-за леса изредка долетали пушечные выстрелы. Отдалённые, еле слышные. А здесь было мирно и спокойно. Но и тут когда-то шли бои. На высоком пригорке виднелись опустевшие окопы. Внизу, у воды, зияла воронка. Крупный снаряд угодил под корни высокой сосны, выкорчевал её и сбросил в реку. Сосна лежала в воде, цепляясь за берег одним суком.
Прогудел какой-то жук. Сухо ударился в гитару, висевшую у Цыгана за спиной. Трясогузка приподнял голову, но так ничего и не сказал. Вымотался мальчишка. Цыган понимал это и щадил командирское самолюбие. Он перекинул гитару и тихонько запел:
Славное море — священный Байкал, Славный корабль — омулёвая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал…
Песня всегда вовремя. Трясогузка слушал дружка, и усталость постепенно уходила.
— А кто этот — Баргузин? — спросил он. — Кавказец?
— Ветер, — задумчиво ответил Цыган.
— А бочка омулёвая?
— Бочка как бочка… А омуль — рыба… Её в бочках засаливают.
— Почему же корабль?
— Захочешь с каторги смотаться — поплывёшь и в бочке!
И опять они долго молчали. Трясогузка даже вздремнул, глядя на мелкую речную рябь. И привиделось ему в полусне, что плывёт он в таинственной омулёвой бочке, а на шесте вместо паруса — замызганный пиджачишко, и какой-то грузин дует в него, широко оттопырив щеки.
Открыл глаза — ни грузина, ни бочки. Пусто на реке. Лишь сосна чуть колышется на воде у берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56