Но Алек уже пришел в себя. Он сообразил, что сам Уоллес нипочем в дыру не пролезет. Другое дело его дружки — среди них, может, и найдется кто потоньше. Он-то и полезет первым, а остальные поднажмут и расширят проем.
— Выходи, Боуден! Мы знаем, ты там, за забором! Сдавайся! Ты будешь уничтожен! Я же тебе говорил! — надрывался Рыжий.
Алек промолчал. В траве он нащупал несколько кирпичей, остатки обвалившейся стены. Он попробовал поднять целый кусок кладки. Не вышло. Еще раз попробовал, и кирпичи поддались. Они рухнули Алеку на ногу, и он прикусил язык от боли.
— Сдавайся, Боуден, — спокойно проговорил Рыжий.
Ага, подумал Алек, пролезть они, значит, не могут. Но тут раздался треск — кто-то лупил по доскам ботинком так примерно сорок пятого размера. Алек вздохнул и подобрал с земли кирпич. Что бы сделал на его месте Абу Салем? Сказал бы: «Кирпич, кирпич, перелети через забор». Так Алек и поступил: он поднял кирпич, и, раньше чем ты, читатель, успел бы сказать ученое слово «трансфигурация», кирпич ухнул прямо в прогнувшуюся планку. Алек с удовольствием прислушался к воплям, которые издал один из дружков Рыжего, не успевший вовремя убрать пальцы. Но теперь выхода нет: домой придется идти через Танк.
— Ладно, Рыжий, пошли. Мы с ним завтра в школе потолкуем.
Алек подхватил портфель и побежал через заводской двор к каналу. Через пять минут он отыскал подходящую доску, починил мост, пришедший в негодность после вчерашней катастрофы, и вот он уже на другом берегу и бежит к дому. На полдороге, у огородов, он услышал стук колес: папин поезд въехал на виадук.
Мама была в магазине. На кухонном столе она оставила записку: «Поставь чайник и загляни в кладовку». Там, на полке у двери, Алек обнаружил еще теплый сладкий овсяный пудинг. Он отрезал себе порядочный кусок и уже собирался за него приняться, когда в дом вошли папа и мама.
Мама молчала, и Алек понял: что-то происходит. Рот у нее был крепко-накрепко сжат, и она — вопреки обыкновению — ни слова ему не сказала и даже не заставила заправить рубашку. Папа, тоже молча, начал заваривать чай. Но ведь папа вообще неразговорчив.
Мама и двух слов не сказала, а Алек уже сообразил, в чем дело.
— Алек, сынок, мне ужасно, жаль но через неделю, через две тебе придется переехать в чулан. А вещи свои ты будешь держать в сарае.
Алек скорчил кислую физиономию. Он понимал, что это бесполезно, но все-таки попробовал протестовать:
— Ну, ма, почему еще?
— Том, Элен и малышка немного поживут с нами. Им пришлось съехать с квартиры.
— А я тут при чем? Пусть Ким поживет в чулане!
— АЛЕК! — закричала мама (она всегда кричит, когда сердится). — Ким старше тебя, и она уже сама зарабатывает!
— Что я, виноват, что еще не работаю?!
— Нет, конечно, нет, но постарайся все-таки, чтобы мы поменьше на тебя тратили. Ты за год загубил уже две пары кед.
Ах, черт! Мама все знает!
— Я себе новые куплю.
— На какие это деньги?
— Займу у Ким пятьдесят пенсов.
— Ну, посмотрим.
Открылась дверь, и в комнату влетела Ким, на ходу стаскивая с головы платок и сбрасывая туфли прямо в угол.
— Что ты себе позволяешь? — возмутилась мама.
Все признаки семейного скандала были налицо. Папа взял чашку и, не говоря ни слова, ушел в большую комнату. Алек выскользнул из кухни в коридор. Но тут он вспомнил про банку и, перепрыгивая через ступеньки, побежал наверх. Перепрыгивать через ступеньки, как настоящий взрослый, он научился всего неделю назад и страшно этим гордился. Войдя в комнату, он подошел к кровати, сорвал с нее подушку, и…
ПОД ПОДУШКОЙ НИЧЕГО НЕ БЫЛО.
Алек заметался по комнате, как муравей по муравейнику. В шкафу? Нет. На столе? Нет. В ящике? Нет! Нет! Пропала банка!!! Он отворил дверь. Как можно незаметнее спустился вниз. На кухне все было тихо. Мама, Ким и папа сидели за столом и обедали с таким видом, как будто ровным счетом ничего не случилось.
— Попей чайку, Алек, — предложила мама. — Съешь копченой селедочки. Ты ведь ее любишь. Потом можешь взять еще кусочек пудинга.
— Мам!
— Что?
— Где банка?
— Какая банка?
— Из-под пива.
— Ты говоришь про ту ВОНЮЧУЮ БАНКУ, которую я утром нашла у тебя под подушкой?
Ким взвизгнула от восторга:
— Наш ребеночек вконец рехнулся! Скоро свои уши под подушку спрячет!
— Не лезь, когда не спрашивают! — буркнул Алек.
— Меня никто никогда ни о чем не спрашивает, — прыснула Ким. — Когда хочу, тогда и говорю.
Алек смолчал и спросил у мамы:
— Серьезно, ма, где банка?
— Вполне серьезно, сынок. Она там, где ей самое место, — в мусорном баке.
— НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — ахнул Алек и подавился селедкой; он вскочил, отодвинул стул.
— Пойдешь, когда допьешь чай.
— Но…
— Дадут мне сегодня спокойно поужинать? — спросил папа.
Алек сел на место.
— Мусорщики сегодня были?
— Вообще-то должны были приехать, но в депо, кажется, забастовка. Вечно беспорядок!
Ким фыркнула:
— Если бы я была мусорщиком, бастовала бы всю жизнь.
— Если бы ты была мусорщиком, ты бы убрала у себя в комнате, — осадила ее мама.
— Можно встать из-за стола? — спросил Алек, запихивая в рот последний кусочек селедки.
Не дожидаясь разрешения, он выбежал на задний двор. В фургоне все было тихо — следовательно, дед сидит где-нибудь в компании своих приятелей и доводит их до колик, изображая Чарли Чаплина и прибавляя от себя такие словечки, каких сам Чарли, может, и в жизни не слыхал.
В углу двора стоял переполненный мусорный бак, а рядом возвышалась прикрытая мешковиной гора банок и бутылок. Алек бросился к этой куче и сорвал мешковину. Фасоль… горчица… консервированный компот… Ага, вот она. Алек поднял знакомую жестянку и вздрогнул, увидев внутри большую уховертку. Он вытряс уховертку из банки, невзирая на сопротивление, которое она оказала, не желая покидать уютную норку, и отправился домой.
— Не смей держать эту гадость в комнате! — сказала мама.
— Ну, ма!
— И обязательно ее вымой. Она же валялась в мусорной куче!
— Ее нельзя мыть.
— Да ты что, Алек?! — удивилась мама, взяла банку и подошла к раковине.
Она вымыла банку мылом, ополоснула кипятком и хорошенько встряхнула. Еще два раза промыв банку холодной водой и ошпарив горячей, она вернула ее Алеку, предварительно вытерев ее посудным полотенцем. Алек просто остолбенел от ужаса. Получив разрешение отнести банку в комнату, Алек поднялся наверх, сел на кровать и прошептал:
— Салам алейкум, о Абу Салем!
— Алейкум салам, о Алек!
Алек облегченно вздохнул:
— Все нормально?
Джинн рассмеялся:
— Достославная Шехерезада, чтобы сохранить красоту, купалась в молоке. А мне еще никогда не приходилось принимать такую освежающую ванну. Откуда взялась эта обильная пена?
— От хозяйственного мыла. С тобой все в порядке, Абу?
— Илхамдулила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28