Но ее не последовало. Мальчишка вдруг словно забыл о Паше. Он сел, растерянно оглядывая песок, потом пошарил вокруг себя руками, нащупал сверток, на котором сидел, и ерзнул в сторону так быстро, словно там была гадюка. В следующий момент лицо его покраснело и скривилось.
– Вот отвечай теперь! Отвечай! Вот отвечай! – заплакал он, тыча пальцем в сторону Паши.
С рассеченной губы оратора струйкой бежала по подбородку кровь, под самым глазом набухал здоровенный синяк.
– Чего? – спросил он машинально.
– Вот теперь будешь отвечать, будешь! Теперь ответишь! – сердито плакал мальчишка.
– «Ответишь»! – передразнил Пашка. – Сам меня во как раскровянил, а я отвечай?
– И ответишь! И ответишь! Мы рожновским ребятам скажем, они тебя все равно найдут! Они тебе покажут!
При упоминании о рожновских ребятах Паша насторожился.
– Рожновские? А чего они мне сделают, рожновские?
– А того! Гляди, что наделал! – Присев на корточки перед сплющенным свертком, мальчишка снял с него белую ткань, которая оказалась рубашкой. При этом из нее выпал пионерский галстук. Мальчишка развернул газету, и глазам представилась куча сломанных планочек и клочков покрытой серебристым лаком бумаги. Среди них поблескивал бензиновый моторчик и краснела лопасть пропеллера.
– На, смотри! – снова в голос заревел мальчишка. – Шесть человек над ней месяц работали! Теперь увидишь. Теперь тебе рожновские покажут, как модели ломать да ихних гостей бить!
– Ка-а… каких гостей? – переспросил Паша внезапно упавшим голосом.
– Таких! Из городского Дома пионеров.
Паша подогнул колени и опустился на песок. Челюсть у него отвисла, он уставился на мальчишку таким взглядом, что даже всхлипывать перестал. Так прошло с полминуты. Пашка вдруг замотал отчаянно головой.
– Врешь! – прошептал он хрипло. – Их пятнадцать человек. Они на автобусе… Они по большому мосту должны… Не! Врешь ты все!
– А вот и не на автобусе! Мы пеший переход решили от станции сделать. Ребята на привал остановились, а меня вперед послали, чтобы я модель успел собрать. Чтобы рожновским ребятам ее на линейке преподнести.
Паша помолчал, размазывая кровь на подбородке тыльной стороной ладони, потом на коленях подполз к мальчишке.
– Слушай… это… Постой! Ты кто будешь-то? – спросил он чуть слышно.
– Ну, староста авиамодельного кружка, а дальше что?
– Дальше? – по-прежнему очень тихо сказал Паша. – Тебя, стало быть, Юрием зовут, Самохваловым, а я Паша Мочалин, в совете отряда который… Я здесь приветствие вам учил. Вот, гляди!
Подняв с песка свой листок, Паша протянул его мальчишке.
Стоя на коленях, тот пробежал несколько строк, потом рука его, державшая бумажку, бессильно опустилась. С минуту общественные деятели стояли на коленях, тупо глядя друг на друга.
Наконец староста авиамоделистов тихо сказал:
– Что же это мы с тобой наделали?
– Вот я ж про то и говорю: что мы наделали?
Мальчишки еще помолчали, потом Юра поднялся и стал натягивать на себя рубашку.
– Все! – вздохнул он. – Придется зайцем теперь добираться.
– Куда добираться? – спросил Паша.
– До города, вот куда. Все деньги у вожатого. У меня даже карманов нет.
Громко сопя, готовый снова расплакаться, Юра стал завязывать галстук.
– А ребята как? Они тебя искать будут, – заметил Паша.
– Ну и пусть ищут! – сквозь слезы воскликнул Юра. – А как я пойду к этим самым рожновцам, когда я ихнего члена совета отряда так разделал. Ты погляди на себя. Ты-то себя не видишь, а на тебя смотреть страшно.
Паша тоже стал одеваться.
– Юр! – вдруг сказал он. – А мы знаешь чего? Мы давай скажем, будто на тебя какие-то хулиганы напали и сломали модель, а я тебя выручить хотел, и это они меня так. Ладно?
– Безнадежно! – вздохнул староста.
– Чего безнадежно?
– Лицо у меня такое проклятое. Сколько раз пытался врать – все равно по нему узнают. – Он поднял с земли обломок фюзеляжа с моторчиком и пропеллером. – Проводи меня немножко, а?
– Ладно. Умоюсь вот.
Паша обмыл речной водой разбитые губы, и новые друзья двинулись с пляжа.
– Юр! А из-за чего мы подрались-то? Ты хоть помнишь?
– Из-за характера моего дурацкого. Вот… вот… вот, ну все бы отдал, чтобы чертов характер свой переменить! Ну что мне стоило повернуться да отойти! Дурак!
– Вот и у меня… У меня еще хуже характер. У меня совсем нет этой самой… сдержанности. Мне отец так и говорит: «Тебе с людьми трудно будет жить!» Ну что мне стоило? Ты бы меня спросил: «Теплая вода?» А я бы тебе ответил: «Да, теплая, только, будь такой любезный, отойди, пожалуйста, в сторону, я тут занимаюсь». Ты бы не отошел? Конечно, отошел бы, когда вежливо. Правда?
Дойдя до середины мостика, Юра приостановился:
– Мы давай берегом пойдем. По дороге не надо идти, а то там наших ребят можем встре…
Он не договорил, потому что где-то совсем близко грохнул барабан и не очень мелодично взревел горн.
Из-за высоких хлебов вышли попарно десятка полтора мальчиков и девочек в белых рубашках с красными галстуками и стали спускаться к мостику, где в ужасе оцепенели староста с оратором.
– Во! Юрка еще здесь! – Пионеры остановились на мостике, сбившись в кучу перед двумя мальчишками. – Ты что тут делаешь? Ты дороги не нашел? А это кто?
– Это? – Юра оглянулся на Пашу. – Это так… Это… ну просто… Это вообще… – пролепетал он.
Пятнадцать пар глаз уставились на Пашу. Все молчали. И, не в силах вынести этих взглядов, этого молчания, Паша облизнул разбитую губу, вытянул руки по швам и, сам не зная зачем, заговорил громким, отчаянным, срывающимся голосом:
– Дороги… Дорогие ребята! Мы, пионеры Рожновской школы, рады приветствовать… рады приветствовать вас в нашем родном колхозе… Мы… Дружба… будет способствовать… Потому что уверены… потому что мы…
Пионеры слушали очень внимательно, поглядывая то на заплывший глаз оратора, то на обломок серебристой модели в руке у Юры.

1 2