Надежде Трофимовне даже хотелось показать себя и ребят Трофиму Терентьевичу.
- Пусть увидит, как он далек нам, - уговаривала она мать. - Пусть это будет хоть какой-то отплатой за прошлое.
Но Дарья Степановна не уступила дочери. Она даже привела в доказательство и то, во что не верила:
- Сглазит еще ребят. Особенно Катьку.
Напрасно мотоцикл Андрея Логинова сегодня ревмя ревет, одолевая лесные колдобины. Катя не услышит его, не появится светлым видением, не скажет свое: "Опять я вас встретила..."
И вот занялась заря. Зашипели со свистом литовки. Мягко ложатся лесные травы, стоявшие в этом году куда выше пояса.
Петр Терентьевич косил в белой рубахе с расстегнутым воротом. Он шел за молодыми, выкашивая трудные места.
Сенокос начался.
XVII
Солнце уже поднялось, а в лесу все еще было прохладно, и росяная трава пока еще и не думала высыхать.
Увлекшись косьбой, Петр Терентьевич и не услышал, как к нему подошел Трофим. Он тоже был в русской рубахе, без пояса и с косой.
- Ты это что? - сказал, увидев брата, Петр Терентьевич. - В косаря поиграть захотелось?
- Кто его знает. Может, и так. С хорошей погодой, брат! С хорошим укосом. - Трофим поклонился Петру Терентьевичу и принялся довольно уверенно точить косу.
- Тудоиха небось тебя так обмундировала?
- Она. И косу она принесла, - ответил Трофим.
Петр Терентьевич посмотрел на брата, усмехнулся, глядючи на знакомые штаны старика Тудоева, и сказал:
- Поглядишь - так вовсе как русский!
- А я и есть русский, Петрован! - твердо заявил Трофим. - Русская нация не на одной русской земле живет.
- Оно, конечно, так, Трофим, да не совсем. Ну да не будем касаться этого вопроса... Покажи лучше, как ты не разучился страдовать.
Трофим принялся косить. Было видно, что коса не по его руке. Легка. Но на втором десятке взмахов он приноровился к ней. Косил низко, под корень, чуть ли не сбривая траву. Огрехов не оставлял даже там, где ему меж деревьев было тесно и без косы.
- Можешь, значит, еще, - похвалил Петр Терентьевич брата.
- Могу, да недолго. У меня на ферме лесок не велик. Годов десять тому назад я в нем один за день управлялся. А теперь дня три его кошу. И тоже балаган ставлю из веток, хоть дом и рядом.
- Старый как малый, - отозвался Бахрушин, - тешится, чтобы утешиться. А лес там такой же?
- Может, он и такой же, да не тот. В Америке, Петрован, понимаешь, и русская береза по-американски растет.
Петр Терентьевич, перестав косить, громко захохотал.
- Вот видишь, Трофим, если уж береза на всякой земле растет по-своему, то что же говорить о человеке! О нации по одному языку или там, к слову, по косьбе не судят. Нация - это не только общая земля, но и воздух. Чем дышит человек, как думает, может быть, важнее того, на каком языке он разговаривает.
- Так кто же я? Без роду-племени, что ли? - заспорил Трофим. - Разве мы не одного семени плоды? Разве не эта же земля вскормила, вспоила меня? Ты что? Неужто политика сильнее, чем кровь?
- В лесу нынче много народу, - предупредил Бахрушин, - не будем толковать про кровь. Ты гость, я хозяин. Тяжбы между нами нет. Не надо шевелить прошлое и выяснять точки зрения на будущее...
- Воля твоя, Петрован. Ты хозяин, я гость. Только я-то думал, нам есть о чем поговорить, окромя политики.
- Ну коли "окромя", пусть будет "окромя". Под елочкой квас стоит. Ты никак с непривычки-то уморился? Испей. Отдохни, а я докошу для порядка полянку и, если захочешь, свожу тебя по полям. Мне так и так надо ехать...
Трофим молча сел под ель. Принялся набивать трубку. Рубаха на нем взмокла. Живот мешал сидеть вытянув ноги.
Послышался треск приближающегося мотоциклета. Вскоре появился вместе с ним и его обладатель.
- Никак Катерину в рабочее время ищешь, товарищ главный механик?
- Да, Петр Терентьевич, - сознался Логинов. - Здравствуйте. Говорят, что она с Дарьей Степановной уехала из Бахрушей.
- Ну, коли говорят, значит, правда. А что?
- Редкий альбом я для Кати достал. Все коровы мира. И в красках, и на фотографиях. Как бы ей передать? Где она?
- Не велено знать мне об этом, Андрей, - ответил Бахрушин, переводя глаза на Трофима. - Ее бабка, видишь ли, не хочет своих внуков заморскому деду показывать. Вот и уехала без адреса... Познакомься, Андрей. Мистер Бахрушин, Трофим Терентьевич.
Логинов, не ожидавший такой встречи, замер, не зная, как себя вести. А Петр Терентьевич не унимался:
- А ты не робей. Не ровен час и у тебя родня в Сэшэа будет, если Катьке твоя тарахтелка больше к душе привьется, чем самоходный "Москвич" нового зоотехника. Он ведь их всех четверых увез в неизвестном направлении. А Катю-Катерину, распрекрасную картину, на переднее место посадил. Как в рамку, под ветровое стекло вместе с собой врезал...
Андрей окончательно растерялся. Он неловко направился к ели, где сидел Трофим, и поклонился ему:
- Здравствуйте, мистер Бахрушин. С приездом.
Петр Терентьевич, чтобы не показать, как он любуется молодым выдвиженцем, стал косить, повернувшись к нему спиной.
- Здравствуйте, молодой человек. У меня тоже есть свой механик. Только постарше.
Дальше разговор не пошел. Логинов постоял, помялся, потом решил объяснить свой уход:
- На третий участок надо съездить. Там два трактора только что из капитального вышли... Хочу взглянуть.
Андрей исчез так же быстро, как и появился. И когда стих гул мотоциклета, Трофим спросил:
- Значит, она на выданье?
- До выданья далеко, - ответил Петр Терентьевич, - пока зоотехнический техникум не окончит, и думать не о чем. Ты лучше спроси, какова она из себя.
Тут Петр Терентьевич повесил на сук свою косу и принялся описывать, какова собой Катя. Бахрушин, рассказывая о ней, не желая того, воскрешал облик Дарьи, которую, даже судя по скупому словесному рисунку Петра, теперь повторила ее внучка.
Не так-то просто складывалось все в Бахрушах, как представлялось еще вчера. И Трофим, чтобы не думать или, может быть, скрыть свои переживания, снял с дерева косу и принялся ожесточенно косить, будто желая на траве выместить свое недовольство.
XVIII
Общительный, разговорчивый и любознательный, Кирилл Андреевич Тудоев короче других сошелся с Тейнером. Старик называл его запросто Джон или даже "парень". Вот и сейчас Тудоев, привезя Тейнера на большой покос, указывал:
- Ты, парень, только погляди, какое нынче выдалось распокосное времечко. И ведренное и ветреное. Сено сохнет, как на сковороде. Глянь, какое оно гонкое да звонкое.
- Да, да... Гонкое и звонкое... Ведренное и ветреное, - повторял Джон Тейнер новые для него слова, а затем, записывая их в объемистую памятную книжку, требовал у Тудоева объяснения каждому впервые услышанному слову.
Нестерпимая жара заставила Кирилла Андреевича разуться. Он быстренько скинул сапоги, размотал белые, хорошо стиранные портянки и пошел по лугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
- Пусть увидит, как он далек нам, - уговаривала она мать. - Пусть это будет хоть какой-то отплатой за прошлое.
Но Дарья Степановна не уступила дочери. Она даже привела в доказательство и то, во что не верила:
- Сглазит еще ребят. Особенно Катьку.
Напрасно мотоцикл Андрея Логинова сегодня ревмя ревет, одолевая лесные колдобины. Катя не услышит его, не появится светлым видением, не скажет свое: "Опять я вас встретила..."
И вот занялась заря. Зашипели со свистом литовки. Мягко ложатся лесные травы, стоявшие в этом году куда выше пояса.
Петр Терентьевич косил в белой рубахе с расстегнутым воротом. Он шел за молодыми, выкашивая трудные места.
Сенокос начался.
XVII
Солнце уже поднялось, а в лесу все еще было прохладно, и росяная трава пока еще и не думала высыхать.
Увлекшись косьбой, Петр Терентьевич и не услышал, как к нему подошел Трофим. Он тоже был в русской рубахе, без пояса и с косой.
- Ты это что? - сказал, увидев брата, Петр Терентьевич. - В косаря поиграть захотелось?
- Кто его знает. Может, и так. С хорошей погодой, брат! С хорошим укосом. - Трофим поклонился Петру Терентьевичу и принялся довольно уверенно точить косу.
- Тудоиха небось тебя так обмундировала?
- Она. И косу она принесла, - ответил Трофим.
Петр Терентьевич посмотрел на брата, усмехнулся, глядючи на знакомые штаны старика Тудоева, и сказал:
- Поглядишь - так вовсе как русский!
- А я и есть русский, Петрован! - твердо заявил Трофим. - Русская нация не на одной русской земле живет.
- Оно, конечно, так, Трофим, да не совсем. Ну да не будем касаться этого вопроса... Покажи лучше, как ты не разучился страдовать.
Трофим принялся косить. Было видно, что коса не по его руке. Легка. Но на втором десятке взмахов он приноровился к ней. Косил низко, под корень, чуть ли не сбривая траву. Огрехов не оставлял даже там, где ему меж деревьев было тесно и без косы.
- Можешь, значит, еще, - похвалил Петр Терентьевич брата.
- Могу, да недолго. У меня на ферме лесок не велик. Годов десять тому назад я в нем один за день управлялся. А теперь дня три его кошу. И тоже балаган ставлю из веток, хоть дом и рядом.
- Старый как малый, - отозвался Бахрушин, - тешится, чтобы утешиться. А лес там такой же?
- Может, он и такой же, да не тот. В Америке, Петрован, понимаешь, и русская береза по-американски растет.
Петр Терентьевич, перестав косить, громко захохотал.
- Вот видишь, Трофим, если уж береза на всякой земле растет по-своему, то что же говорить о человеке! О нации по одному языку или там, к слову, по косьбе не судят. Нация - это не только общая земля, но и воздух. Чем дышит человек, как думает, может быть, важнее того, на каком языке он разговаривает.
- Так кто же я? Без роду-племени, что ли? - заспорил Трофим. - Разве мы не одного семени плоды? Разве не эта же земля вскормила, вспоила меня? Ты что? Неужто политика сильнее, чем кровь?
- В лесу нынче много народу, - предупредил Бахрушин, - не будем толковать про кровь. Ты гость, я хозяин. Тяжбы между нами нет. Не надо шевелить прошлое и выяснять точки зрения на будущее...
- Воля твоя, Петрован. Ты хозяин, я гость. Только я-то думал, нам есть о чем поговорить, окромя политики.
- Ну коли "окромя", пусть будет "окромя". Под елочкой квас стоит. Ты никак с непривычки-то уморился? Испей. Отдохни, а я докошу для порядка полянку и, если захочешь, свожу тебя по полям. Мне так и так надо ехать...
Трофим молча сел под ель. Принялся набивать трубку. Рубаха на нем взмокла. Живот мешал сидеть вытянув ноги.
Послышался треск приближающегося мотоциклета. Вскоре появился вместе с ним и его обладатель.
- Никак Катерину в рабочее время ищешь, товарищ главный механик?
- Да, Петр Терентьевич, - сознался Логинов. - Здравствуйте. Говорят, что она с Дарьей Степановной уехала из Бахрушей.
- Ну, коли говорят, значит, правда. А что?
- Редкий альбом я для Кати достал. Все коровы мира. И в красках, и на фотографиях. Как бы ей передать? Где она?
- Не велено знать мне об этом, Андрей, - ответил Бахрушин, переводя глаза на Трофима. - Ее бабка, видишь ли, не хочет своих внуков заморскому деду показывать. Вот и уехала без адреса... Познакомься, Андрей. Мистер Бахрушин, Трофим Терентьевич.
Логинов, не ожидавший такой встречи, замер, не зная, как себя вести. А Петр Терентьевич не унимался:
- А ты не робей. Не ровен час и у тебя родня в Сэшэа будет, если Катьке твоя тарахтелка больше к душе привьется, чем самоходный "Москвич" нового зоотехника. Он ведь их всех четверых увез в неизвестном направлении. А Катю-Катерину, распрекрасную картину, на переднее место посадил. Как в рамку, под ветровое стекло вместе с собой врезал...
Андрей окончательно растерялся. Он неловко направился к ели, где сидел Трофим, и поклонился ему:
- Здравствуйте, мистер Бахрушин. С приездом.
Петр Терентьевич, чтобы не показать, как он любуется молодым выдвиженцем, стал косить, повернувшись к нему спиной.
- Здравствуйте, молодой человек. У меня тоже есть свой механик. Только постарше.
Дальше разговор не пошел. Логинов постоял, помялся, потом решил объяснить свой уход:
- На третий участок надо съездить. Там два трактора только что из капитального вышли... Хочу взглянуть.
Андрей исчез так же быстро, как и появился. И когда стих гул мотоциклета, Трофим спросил:
- Значит, она на выданье?
- До выданья далеко, - ответил Петр Терентьевич, - пока зоотехнический техникум не окончит, и думать не о чем. Ты лучше спроси, какова она из себя.
Тут Петр Терентьевич повесил на сук свою косу и принялся описывать, какова собой Катя. Бахрушин, рассказывая о ней, не желая того, воскрешал облик Дарьи, которую, даже судя по скупому словесному рисунку Петра, теперь повторила ее внучка.
Не так-то просто складывалось все в Бахрушах, как представлялось еще вчера. И Трофим, чтобы не думать или, может быть, скрыть свои переживания, снял с дерева косу и принялся ожесточенно косить, будто желая на траве выместить свое недовольство.
XVIII
Общительный, разговорчивый и любознательный, Кирилл Андреевич Тудоев короче других сошелся с Тейнером. Старик называл его запросто Джон или даже "парень". Вот и сейчас Тудоев, привезя Тейнера на большой покос, указывал:
- Ты, парень, только погляди, какое нынче выдалось распокосное времечко. И ведренное и ветреное. Сено сохнет, как на сковороде. Глянь, какое оно гонкое да звонкое.
- Да, да... Гонкое и звонкое... Ведренное и ветреное, - повторял Джон Тейнер новые для него слова, а затем, записывая их в объемистую памятную книжку, требовал у Тудоева объяснения каждому впервые услышанному слову.
Нестерпимая жара заставила Кирилла Андреевича разуться. Он быстренько скинул сапоги, размотал белые, хорошо стиранные портянки и пошел по лугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52