— Неужели только двадцать? Да на карачках проползём, а у своих завтра будем…
Лесник говорил, что здесь фронт не сплошной, пройти можно, и обещал показать дорогу через топь…
Но Сергей был невесел. Он перевязывал раненого и вдруг сказал:
— Ну-ко посмотри…
Мироненко, подавляя отвращение, глянул на культю.
— Да не сюда, — досадливо сказал Иванов. — Эта рана чистая. Ты вот куда гляди…
Вторая нога распухла, и ступня была похожа на студень — серая и холодная, с фиолетовым отливом…
— Узнаёшь? Она самая. Гангрена.
— Ты чего придумал? — со страхом прошептал Мироненко.
— Надо ступню отнимать! — сказал Сергей. — Я на Халхин-Голе в госпитале насмотрелся на эту прелесть. Он у нас к утру умрёт, если мы этого не сделаем.
Это было так страшно, что Мироненко даже не спорил.
— Ничего. Он без сознания. Не почует. А выхода у нас нет! — бормотал себе под нос Сергей.
— Он и так умрёт, — сказал лесник.
— Умрёт так умрёт. Мы сделали всё, что могли, — вздохнул Сергей. — Ставь, старик, таз на плиту и часа два кипяти нож сапожный и пилу… Есть у тебя ножовка?
— Под утро я пришёл в сознание! — говорил профессор. — И я видел, как погиб Мироненко. Мы уже почти что были у своих. К нам от кустов ползли наши разведчики. Он не выдержал и встал… И сразу сзади ударил пулемёт…
Наш гость замолчал и опустил голову. И весь зал, все ребята молчали…
— Я прошу вас, — сказал дрогнувшим голосом профессор Субботин, — найдите его! Найдите Серёжу! Я пытался, но я один, а вас много… Вам это под силу. Если бы вы знали… Если бы вы знали… — пробормотал он. — Он мне в госпитале говорил: «Гриша! Ты видишь, что творится. Ты видишь, сколько ребят полегло! Вот и Коля! Ведь он погиб, чтобы ты жил! А ты нюни распускаешь! Ног нет — горе! Но ведь это ещё не всё! Тебе же двадцать два года! Ты молодой, образованный человек. Ты обязан жить и так работать, чтобы не стыдно было самому себе сказать: «Я наших ребят не подвёл». Как бы мне хотелось… — сказал профессор, поднимаясь. — Как бы мне хотелось ему сказать: «Серёжа, я тебя не подвёл!»
Я сидел в самом конце зала и всё думал, как же мне сказать, что Иванова нет в живых! Васька, конечно, ни про какое собрание не слыхал, и его в зале не было… Так что о том, что Иванов убит, знал только один я.
Опять так могло получиться, что я скрыл от кружка свою находку, но я смотрел на ребят, как у них глаза горели и как они со всех сторон к этому профессору подступали, а Эмлемба вообще вцепилась ему в руку и глядела снизу вверх, как Пудик, — и я не мог им ничего сказать! Не мог.
Глава двадцатая
НЕВОЗМОЖНЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
— Где ты шатаешься по ночам! — сказал папа, когда открывал мне дверь, и я увидел, что он страшно злой и расстроенный.
В квартире гудели мужские голоса. В столовой было полно людей. Мне в глаза сверкнули золотом широкие погоны на спинке стула, и я увидел широченный генеральский лампас на брюках толстоногого человека, который стоял посреди столовой на коленях, а багровое от напряжения лицо его щекой лежало на полу.
— Давай на меня! — сипел он. — Давай на траках и сразу на ходку переводи.
Ещё человек пять мужчин сидели на корточках на полу, стол был отодвинут к стене и ковёр с пола снят.
— Вперёд! — услышал я голос деда.
Я вытянул шею и увидел, как из его комнаты показалось что-то металлическое, поблёскивающее и шустро покатилось мне навстречу.
— Направо! — скомандовал дед. И железная каракатица повернула направо.
— Налево! — И она двинулась налево.
— Преграда! — закричал генерал и подтянул свёрнутый в рулон ковёр.
— Не ори! — сказал дед. — Говори спокойно, в определённом ритме.
— Преграда! — послушно сказал генерал.
Каракатица остановилась. Её гусеницы перестали вращаться. Откуда-то высунулись тонкие усы-антенны. Машина ощупала ими преграду, снизу у неё вдруг выросли ноги, много-много, как у сороконожки, и она вдруг полезла на ковёр…
— Лезет! — закричал генерал. — Лезет! Во! Лезет!
И он пополз за машиной на коленях, и другие дядьки полезли за ними гусиным шагом.
— И давление! Давление минимальное! — сказал самый молодой. — В тундре не будет ягель мять.
— Ну! — выкатил глаза генерал. — Сколько на сантиметр?
— Десять граммов, в модели — полграмма.
— Врёшь! — крикнул генерал. — Не может такого быть!
— Не веришь — гляди! — сказал дед, перекидывая в другой угол рта окурок самокрутки. — Ещё не верит!
У тёти Аги лицо стало белее потолка, когда дед схватил фарфоровые блюдечки и стал раскладывать их на полу.
— Вперёд! — рявкнул генерал. Машина полезла через посуду, чуть поскрипывая и сосредоточенно водя антеннами. — Колоссально! Фу, даже сердце прихватило. Это же то, что надо! Гиганты!
Машина подошла к моим ногам, ощупала их какими-то палками и равнодушно перелезла через ботинок.
— Во! — сказал генерал. — Это твой внук? Слушай, такое впечатление, что вас в одной форме отливали, — сказал он, тыча в меня пальцем. — Вылитый дед! Лет сорок назад вот этот бородатый был как этот конопатый.
«Ничего я не конопатый», — подумал я, хотел вывернуться из-под его руки, но тут глянул на его китель и ахнул. Дважды Герой Советского Союза! Я и Героя-то никогда так близко не видел, а тут дважды. У меня даже рот открылся.
— Давай знакомиться! — Моя рука утонула в его горячей огромной ладони.
— Ему завтра рано в школу! — криво улыбаясь, сказала мама. — Иди, иди…
— Ничего мне не рано… — попробовал я возразить.
— Константин! — сказал папа ледяным тоном.
— Иди, иди! — насмешливо прищурился дед. — У тебя режим, расписание, а то, не дай бог, двойку схватишь…
— Товарищи! — сказал генерал. — Да разве мальчишку можно такого удовольствия лишить? Дед такую машину построил, а внука на день рождения этой машины не приглашают… Да вы что?
— Его это не интересует! — усмехнулся дед. — Он у нас больше по джинсам специалист… Товаровед…
Я постарался сделать презрительное лицо, чтобы дед видел: мне на день рождения его машины совершенно наплевать!
Но, между прочим, мне было не наплевать. И я никак не мог заснуть, всё слушал, как они там в столовой шумят. Вон, оказывается, что дед паял по ночам у себя в комнате. А все эти дядьки — его бригада? «Он у нас по джинсам специалист!» Ну и что? Я, может быть, когда вырасту, то и по машинам специалистом буду! Между прочим, я — отличник. А пятёрка, если вдуматься, это оценка за отличные знания, — значит, кое-что я всё-таки знаю!
Сразу загнали спать! Мне, может, так нужно было бы с этим генералом поговорить! Может, он генерал танковых войск! Может, он Сергея Иванова, и Демидова, и Мироненко знал. Может, он воевал с ними вместе! Может, он согласится к нам в школу прийти и про них рассказать!
Вот если бы случилось чудо — пришёл бы сейчас сюда этот Сергей Иванов, я бы ему всё, всё рассказал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33