Я могу расслабиться в твоем присутствии: мне не придется самой ловить такси и делать заказ в ресторане, ты даришь мне цветы почти каждый день. Необязательно это розы, это и васильки, и ромашки, но я люблю их, они стоят в стакане и не устают напоминать мне о тебе, о твоей любви, о твоем внимании ко мне.
Я важная персона — обо мне думают и помнят, меня стараются развеселить, мне хотят доставить удовольствие и радость. Вот главное, что есть в любви: она дает каждому из нас уверенность в собственной значимости и неслучайности в этом мире.
Все это делает для меня другой — тот, кого я жду. Он делает это не хуже тебя, а кое-что даже и лучше, но почему же от него я принимаю все эти знаки моей избранности спокойно, как должное, а когда ты вел себя подобным образом, мне казалось, что жизнь дарит мне необыкновенно богатый и роскошный подарок?
Кто объяснит мне, кто ответит на вопросы? Кому повем печаль мою?
Как я ненавижу тебя, любимый мой?
ИЗ ДНЕВНИКА…
Закрыть глаза. Пусть думают, что я сплю. Пусть уйдут. Все они считают своим долгом разговаривать со мной, хотя разговаривать совершенно не о чем. Но они все говорят и говорят фальшивыми бодрыми голосами — одни слишком громко, другие несвойственно им тихо. Говорят…Говорят… Ругают погоду, магазины, работу и транспорт, свою жизнь. Говорят, какая я счастливая, что могу отвлечься от этой непрерывной гонки и шума, отдохнуть.
Вот отдохнешь, окрепнешь и снова бег по кругу, снова впряжешься вместе со всеми, — голос слишком легкий и бодрый, а взгляд слишком упорно не встречается с моими глазами.
Я смотрю на них, слушаю, вежливо киваю, а сама жалею их, бедных, растерянных.
Они честно стараются обмануть меня, внушить, что — с одной стороны — состояние мое временное и тревоги не внушает: вот отдохну немного и встану. С другой стороны, если даже это и не так, то все равно не о чем жалеть. Эта паршивая жизнь не стоит сожалений, уж лучше конец, чем жить так, как живут они. Смешно: они пытаются внушить мне эти две взаимоисключающие мысли, не замечая противоречия. Я понимаю, что они полны благих намерений, поэтому я и киваю сочувственно: да, да, конечно, вы совершенно правы.
Но я вижу, а они не знают, что я вижу, вижу их глаза, вижу, как они стараются не встречаться расширеными от страха зрачками с моим взглядом!
Я поддакиваю им, а сама слышу, как воет них внутри ужас перед неизбежным: Ууу!Боюсь, не хочу, не так, не я!
Мне жаль их. Жаль.
Сама я не боюсь. Потому и жалею их.
Я слышу, как облегченно они дышат, отходя от меня, как отпускает их страх, возвращается уверенность в собственном бессмертии, свойственная нам, пока мы здоровы.
Они отходят от меня, перестают мне мешать, и я тоже чувствую облегчение: не нужно больше слушать, кивать, улыбаться.
Лежу расслабленно, без движения, в тишине — вот оно! вот единственное, что действительно необходимо! — и слушаю шепот и бормотание дождя, немощный плеск, неясную жалобу…
Тишина.
ЭПИЛОГ

автора повести.
У меня не было опыта работы с чужими рукописями, а потому я попросила помощи у знакомой — учительницы русского языка в прошлой жизни, которая несколько лет уже работала в русскоязычной газете.
Она приходила ко мне в свое свободное время, и мы с нею читали-перечитывали пожелтевшие ветхие листки и тетрадки со стихами, обрывками прозы, повседневными записями.
Подруга моя была, видимо, человеком замкнутым и своими переживаниями делилась лишь с бумагой. Читать ее записи было очень тяжело: такая тоска была запечатлена в них, такое одиночество и жажда любви, тепла и нежности, что мы с моей помощницей то и дело начинали хлюпать носами.
Я приносила очередную бутылку вина, мы делали перерыв, успокаивались и погружались снова в пучины чужой отчаявшейся души.
Моя знакомая редактировала и мой текст.
Однажды, оторвавшись от монитора, она сказала:
— Извини, можно вопрос? Только не обижайся,хорошо? Это очень существенно. Скажи, в расчете на кого ты пишешь эту повесть?
Я затруднилась с ответом, потому что не задумывалась на эту тему. Мне и в голову не приходило, что при написании книги нужно заранее расчитывать на определенного читателя. Я просто писала, потому что не могла не писать — это единственная причина и повод для писательства, а уж кому эта повесть понравится и окажется нужна, меня не должно касаться: я не колбасу делаю, а литературное произведение создаю.
Все это я, несколько запальчиво изложила помощнице.
Она выслушала меня и спокойно сказала:
— Тогда будь готова к тому, что найдется немало критиков, и главными критиками будут женщины.
— Почему? — удивилась я.
— Все очень просто, — услыхала я в ответ, — твоя героиня выступает в повести как личность сильная, но не верящая в себя и свои силы, она способна к пожертвованию и жертвует собой ради близких и любимых людей, но при этом не умеет простить им их ошибки и промахи. Найдутся дамы, которые примерят на себя ее судьбу, найдут массу ошибок в ее поведении и осудят ее за эти ошибки.
Конечно, можно сказать, что она не научилась прощать потому, что ей не прощали ничего в жизни. Но ты же знаешь, такие доводы действуют плохо: люди охотно прощают себя и не желают прощать других, поэтому, уверяю тебя, ей прощения не будет и от читателей тоже. И тебе вместе с нею.
Нам кажется, что это только другие идут на компромиссы с жизнью, а мы сами — воплощение принципиальности и последовательности.
С другой стороны, если наша жизнь — один большой компромисс, мы прощаем его себе и осуждаем тех, кто на компромисс не способен.
В любом случае, только свое поведение, только свои мысли и чувства склонны мы считать истиной в последней инстанции.
Мало кто способен не кривить душой даже наедине с собой — твоя героиня честна до жестокости к себе, до самоотречения.
Это не всем понравится.
Ты рисуешь ее ранимой и трепетно зависимой от чужого мнения — это тоже вызовет неприятие, искреннее или лицемерное, не важно, но вызовет. В настоящее время нельзя быть излишне чувствительной и непрагматичной — что ж ты ее такой сделала?
Будь готова к плохой критике. Кстати, а где вывод? Как, какой вывод? Повесть ты как назвала — Математические досуги! Героиня твоя хотела итоги жизни подвести — где они? У тебя повесть получилась без логического конца.
Я молчала. Что было говорить? Все было правильно.
Но переделывать я ничего не буду. Я нарисовала ее такой, какой она предстала передо мной, не жеманясь, не пытаясь казаться лучше или хуже, интереснее и значительнее.
Не я создавала ее образ — она сама создала его и подарила мне, щедро и бескорыстно.
Меня не было рядом с нею, когда она умирала, договорить мы с нею не успели. Всегда что-нибудь не успеваешь, если умирает человек — объяснить, рассказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42