— опять не выдержал Шаповалов. — Ведь бросил ты дом-то!
— Бросил, ну и что? Бросил и вернулся. Вот он я. А меня в общежитие! Вот вы, работник фронта справедливости, скажите, правильно со мной обошлись?
— Павел Федорович, все мы работники фронта справедливости. Потому как всем она нужна, эта самая справедливость. Некоторые хотят себе даже немножко больше справедливости, чем другим. И вы вот, Павел Федорович, тоже хотите себе взять побольше, хоть на самую малость, а больше. Не надо. Ваш дом без присмотра год стоял. Ну, посудите — во что бы он превратился, если после Тайфуна от всей стройки гулькин нос остался? Если бы не отремонтировали его...
— Ремонтировать мы все горазды! А ты построй! Ты построй!
— Нет, Михайло, я не могу так разговаривать! Чего он кричит на меня? В его доме не живу и не собираюсь... Не за этим приехал. У нас дело важное, люди на морозе ждут...
— Ай-яй-яй! — Ягунов зажмурил глаза и горестно покрутил головой. — Вместо звонких детских голосов в родимом доме раздаются пьяные вопли!
— Брось кривляться, Пашка! — прикрикнул участковый. — Ишь разжалобить задумал! Пьяные вопли в доме мы частенько слышали вместе с детскими звонкими голосами. Твои вопли, Пашка! Уехала жена и правильно сделала. Ты мотанул за ней на Материк — тоже одобряю. Она отказалась с тобой вернуться — и права. Один прикатил — опять верно решил. А теперь снова финты крутить взялся?
— Павел Федорович, — вступил в разговор Белоконь, — давайте договоримся так... Закончим дело, а потом покричим, если настроение будет. Добро? Отлично. Поехали. Из-за чего возникла драка в магазине?
Ягунов озадаченно посмотрел на следователя, перевел взгляд на участкового. Вздохнул и сразу стал тише, покладистей.
— Из-за чего драка?.. Женский пол тому виною.
— Весь женский пол или кто конкретно?
— Конкретно — Анюта. Анна Югалдина, туды ее растуды, смуту вносит. Если между нами да по-культурному — девушка легкого жанра. Вы меня понимаете? — Ягунов опасливо оглянулся на дверь и, вперив в следователя горящий взгляд, повторил, понизив голос до свистящего шепота: — И вашим, и нашим! Дурная слава у этой Югалдиной.
— Эти слова можно записать?
— На кой? — удивился Ягунов и даже по сторонам оглянулся, словно бы призывая всех в свидетели. — Я же предупредил — между нами. Кто ее знает, какая она на самом деле? Может, она... балерина! Говорят. Зря говорить не станут. Факт. Народ — он что? В корень смотрит. Все видит. От глаз людских не скроешься.
Ягунов замолчал, преданно глядя в глаза Белоконю, даже голову склонил в усердии. Мол, спрашивайте, товарищ следователь, отвечу все как есть. Нечесаные, взмокшие под шапкой вихры его торчали во все стороны, щетина на подбородке отсвечивала красным и седым, одинокий острый волос торчал из ноздри воинственно и непокорно.
— Итак, — сказал Белоконь, — причину мы выяснили. Анна Югалдина смуту вносит. А как же драка началась?
— Скажу. Этот самый, который порезанный, Елохин Лешка, было дело, одно время начал под Анюту клинья бить. Ухаживать, другими словами, кавалера из себя корчить. Хотя, между нами говоря, данных у него для этого... как у зайца денег. А Горецкий парень не промах, знает, что клин вышибается клином. Улавливаете мою мысль?
— Что же сама Анюта?
— Во! — Ягунов даже ладонями по коленям хлопнул. — Очень уместный вопрос. Сама Анюта и на Лешку Елохина, и на Витьку Горецкого ноль внимания. Не по душе они ей. Если уж на то пошло, то я, Павел Федорович Ягунов, человек не больно высокого полета, Михалыч не даст соврать... Правда, Михалыч, что я не больно высокого полета? — Ягунов подмигнул следователю хмельным глазом.
— Не могу не согласиться, — Шаповалов кивнул, скорчив значительную гримасу.
— Так вот, я, в общем-то, ближе Анюте, нежели оба они, вместе взятые. Потому как со мной она не прочь побеседовать, а на них... — Ягунов оглянулся по сторонам, но Белоконь не дал ему закончить.
— Хорошо! Из-за чего же драка?
— О-о! — Ягунов зажмурился. — Очень тонкий маневр получается, товарищ следователь. Постараюсь объяснить. Может быть, вы меня и поймете... Оглянитесь вокруг, — Ягунов развел руками, но шапка его упала с колен, и величественный жест пришлось прервать. — Что мы видим? Глушь. Несусветную глушь. Здесь не то что живой человек, картинка на тумбочке может стать причиной страшных преступлений. Скажи, Михалыч! Было ведь! Факт! Новичок спер у экскаваторщика девушку из тумбочки. Красивая такая девушка, но что самое удивительное — не совсем одетая. Голая, проще говоря. Так вот, новичок был жестоко наказан. А девушку экскаваторщик опять поместил в тумбочку. Домой, можно сказать, привел. А вы говорите, из-за чего драка... У Анюты свадьба скоро с главным инженером товарищем Званцевым. По слухам! — Ягунов предостерегающе поднял корявый указательный палец, до странности похожий на своего хозяина. — А подрались Елохин с Горецким. Ход моей мысли воспринимаете?
Белоконь удивленно посмотрел на участкового. Как, мол, понимать? Издевается? Шутит? Но Шаповалов в ответ только кивнул. Все, мол, так и есть, все правильно.
— А Горецкий что за человек?
— Он здесь меньше года. Еще подъемные, наверно, не пропил. Хотя нет, пропил. Это я зря на человека наговариваю. Живет он с секретаршей нашего Толыса, Панюшкина то есть. И потому пользуется некоторой неприкосновенностью, — Ягунов покрутил перед лицом Белоконя растопыренной пятерней. — Усекаете?
— Ты, Пашка, того, не надо, — строго сказал Шаповалов. — Ври, да меру знай! Ишь разошелся!
— Ха! А как он Толыса чуть бульдозером не растерзал? Неужто забыл? Вот что скажу, Михалыч, тебе бы того Панюшкин не простил. А Горецкому простил. Нинка уговорила, чтоб не губил он ее любовь, незаконную да постыдную! Во! Надо еще посмотреть да разобраться, почему Панюшкин к той Нинке благоволит. Видно, из одного колодца с Горецким пить пришлось, — последние слова Ягунов произнес яростным шепотом.
— Ну и гнидный же ты человек, Пашка! Чего на старика-то наговаривать!
— Кто, Панюшкин старик? — Ягунов откинулся назад, будто услышал нечто совершенно невероятное. — Да на нем еще двадцать лет воду возить можно! Он еще нас с тобой по всем статьям обскачет. Он еще...
— Разберемся! — прервал спор Белоконь. — Продолжим о событиях в магазине. Ваше слово, Павел Федорович!
— Ну что, выпили мы пивка, нам как раз пивка подбросили. Вот я и говорю Витьке Горецкому, так и так, говорю, а Елохин вроде бы к Анюте на два корпуса ближе тебя. Я не соврал, так оно и есть. Елохин часто у столовой вертится, то ящики поднесет, то мусор унесет... То хиханьки с Анютой организует, то хаханьки... Вот я Витьке и говорю, хоть, говорю, и шлюха, а смотреть в твою сторону не желает.
— Елохин это слышал?
— Нет. Я человек обходительный, знаю что к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Бросил, ну и что? Бросил и вернулся. Вот он я. А меня в общежитие! Вот вы, работник фронта справедливости, скажите, правильно со мной обошлись?
— Павел Федорович, все мы работники фронта справедливости. Потому как всем она нужна, эта самая справедливость. Некоторые хотят себе даже немножко больше справедливости, чем другим. И вы вот, Павел Федорович, тоже хотите себе взять побольше, хоть на самую малость, а больше. Не надо. Ваш дом без присмотра год стоял. Ну, посудите — во что бы он превратился, если после Тайфуна от всей стройки гулькин нос остался? Если бы не отремонтировали его...
— Ремонтировать мы все горазды! А ты построй! Ты построй!
— Нет, Михайло, я не могу так разговаривать! Чего он кричит на меня? В его доме не живу и не собираюсь... Не за этим приехал. У нас дело важное, люди на морозе ждут...
— Ай-яй-яй! — Ягунов зажмурил глаза и горестно покрутил головой. — Вместо звонких детских голосов в родимом доме раздаются пьяные вопли!
— Брось кривляться, Пашка! — прикрикнул участковый. — Ишь разжалобить задумал! Пьяные вопли в доме мы частенько слышали вместе с детскими звонкими голосами. Твои вопли, Пашка! Уехала жена и правильно сделала. Ты мотанул за ней на Материк — тоже одобряю. Она отказалась с тобой вернуться — и права. Один прикатил — опять верно решил. А теперь снова финты крутить взялся?
— Павел Федорович, — вступил в разговор Белоконь, — давайте договоримся так... Закончим дело, а потом покричим, если настроение будет. Добро? Отлично. Поехали. Из-за чего возникла драка в магазине?
Ягунов озадаченно посмотрел на следователя, перевел взгляд на участкового. Вздохнул и сразу стал тише, покладистей.
— Из-за чего драка?.. Женский пол тому виною.
— Весь женский пол или кто конкретно?
— Конкретно — Анюта. Анна Югалдина, туды ее растуды, смуту вносит. Если между нами да по-культурному — девушка легкого жанра. Вы меня понимаете? — Ягунов опасливо оглянулся на дверь и, вперив в следователя горящий взгляд, повторил, понизив голос до свистящего шепота: — И вашим, и нашим! Дурная слава у этой Югалдиной.
— Эти слова можно записать?
— На кой? — удивился Ягунов и даже по сторонам оглянулся, словно бы призывая всех в свидетели. — Я же предупредил — между нами. Кто ее знает, какая она на самом деле? Может, она... балерина! Говорят. Зря говорить не станут. Факт. Народ — он что? В корень смотрит. Все видит. От глаз людских не скроешься.
Ягунов замолчал, преданно глядя в глаза Белоконю, даже голову склонил в усердии. Мол, спрашивайте, товарищ следователь, отвечу все как есть. Нечесаные, взмокшие под шапкой вихры его торчали во все стороны, щетина на подбородке отсвечивала красным и седым, одинокий острый волос торчал из ноздри воинственно и непокорно.
— Итак, — сказал Белоконь, — причину мы выяснили. Анна Югалдина смуту вносит. А как же драка началась?
— Скажу. Этот самый, который порезанный, Елохин Лешка, было дело, одно время начал под Анюту клинья бить. Ухаживать, другими словами, кавалера из себя корчить. Хотя, между нами говоря, данных у него для этого... как у зайца денег. А Горецкий парень не промах, знает, что клин вышибается клином. Улавливаете мою мысль?
— Что же сама Анюта?
— Во! — Ягунов даже ладонями по коленям хлопнул. — Очень уместный вопрос. Сама Анюта и на Лешку Елохина, и на Витьку Горецкого ноль внимания. Не по душе они ей. Если уж на то пошло, то я, Павел Федорович Ягунов, человек не больно высокого полета, Михалыч не даст соврать... Правда, Михалыч, что я не больно высокого полета? — Ягунов подмигнул следователю хмельным глазом.
— Не могу не согласиться, — Шаповалов кивнул, скорчив значительную гримасу.
— Так вот, я, в общем-то, ближе Анюте, нежели оба они, вместе взятые. Потому как со мной она не прочь побеседовать, а на них... — Ягунов оглянулся по сторонам, но Белоконь не дал ему закончить.
— Хорошо! Из-за чего же драка?
— О-о! — Ягунов зажмурился. — Очень тонкий маневр получается, товарищ следователь. Постараюсь объяснить. Может быть, вы меня и поймете... Оглянитесь вокруг, — Ягунов развел руками, но шапка его упала с колен, и величественный жест пришлось прервать. — Что мы видим? Глушь. Несусветную глушь. Здесь не то что живой человек, картинка на тумбочке может стать причиной страшных преступлений. Скажи, Михалыч! Было ведь! Факт! Новичок спер у экскаваторщика девушку из тумбочки. Красивая такая девушка, но что самое удивительное — не совсем одетая. Голая, проще говоря. Так вот, новичок был жестоко наказан. А девушку экскаваторщик опять поместил в тумбочку. Домой, можно сказать, привел. А вы говорите, из-за чего драка... У Анюты свадьба скоро с главным инженером товарищем Званцевым. По слухам! — Ягунов предостерегающе поднял корявый указательный палец, до странности похожий на своего хозяина. — А подрались Елохин с Горецким. Ход моей мысли воспринимаете?
Белоконь удивленно посмотрел на участкового. Как, мол, понимать? Издевается? Шутит? Но Шаповалов в ответ только кивнул. Все, мол, так и есть, все правильно.
— А Горецкий что за человек?
— Он здесь меньше года. Еще подъемные, наверно, не пропил. Хотя нет, пропил. Это я зря на человека наговариваю. Живет он с секретаршей нашего Толыса, Панюшкина то есть. И потому пользуется некоторой неприкосновенностью, — Ягунов покрутил перед лицом Белоконя растопыренной пятерней. — Усекаете?
— Ты, Пашка, того, не надо, — строго сказал Шаповалов. — Ври, да меру знай! Ишь разошелся!
— Ха! А как он Толыса чуть бульдозером не растерзал? Неужто забыл? Вот что скажу, Михалыч, тебе бы того Панюшкин не простил. А Горецкому простил. Нинка уговорила, чтоб не губил он ее любовь, незаконную да постыдную! Во! Надо еще посмотреть да разобраться, почему Панюшкин к той Нинке благоволит. Видно, из одного колодца с Горецким пить пришлось, — последние слова Ягунов произнес яростным шепотом.
— Ну и гнидный же ты человек, Пашка! Чего на старика-то наговаривать!
— Кто, Панюшкин старик? — Ягунов откинулся назад, будто услышал нечто совершенно невероятное. — Да на нем еще двадцать лет воду возить можно! Он еще нас с тобой по всем статьям обскачет. Он еще...
— Разберемся! — прервал спор Белоконь. — Продолжим о событиях в магазине. Ваше слово, Павел Федорович!
— Ну что, выпили мы пивка, нам как раз пивка подбросили. Вот я и говорю Витьке Горецкому, так и так, говорю, а Елохин вроде бы к Анюте на два корпуса ближе тебя. Я не соврал, так оно и есть. Елохин часто у столовой вертится, то ящики поднесет, то мусор унесет... То хиханьки с Анютой организует, то хаханьки... Вот я Витьке и говорю, хоть, говорю, и шлюха, а смотреть в твою сторону не желает.
— Елохин это слышал?
— Нет. Я человек обходительный, знаю что к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103