Хотя Ильяс сам знал и столярное, и плотницкое дело, стал с Гришкой подручным у братьев. Кузьмины были родом из Оренбурга и хорошо понимали, что затеял и чего хочет Давлатов, пожалуй, они и свою мечту вложили в этот необычный для Степного дом.
Влез Ильяс в долги на годы, и рассчитываться предстояло не только деньгами. Когда дом уже поднялся и стоял, зияя непокрытой решеткой стропил, вышла заминка-- Ильяс никак не мог купить оцинкованной жести на крышу. Выручил его плутоватый кладовщик райпотребсоюза, хромой Аллаяр, доводившийся дальней родней Кашфие. Как-то вечером он заявился к Давлатовым и долго осматривал в потемках строящийся дом, хвалил, не скрывая зависти, упрекал за нескромность, имея в виду габариты и планировку, и вдруг, показав на крышу, сказал, что в этом году железа не дождаться, все фонды выбраны, и на следующий еще неизвестно -- дадут или нет, а он, мол, по-родственному решил помочь.
Пока Аллаяр с Ильясом осматривали дом, Кашфия быстро собрала на стол, разожгла самовар,-- не жаловал их вниманием кладовщик Аллаяр, чье имя по-русски означает "любимый Богом", хотя и приходится родней. За ужином Аллаяр, отчего-то смущаясь, что на него было совсем не похоже, достал из кармана защитного цвета полувоенного френча, что носил из приверженности к форме, бумажку и не очень смело, словно раздумывая, протянул ее через стол Ильясу:
-- Вот оплаченная квитанция, храни на всякий случай, железо редко бывает, и по-всякому его достают... Пятьсот листов, думаю, хватит тебе с запасом. Заезжай завтра в обед, когда народу не будет -- не один ты кровельное железо ищешь,-- и вывезешь потихоньку.
Обрадованный Ильяс вскочил, не зная, как отблагодарить щедрого родственника, к которому и обращаться не решался, зная наперед, что получит отказ: зачем ему нужен грузчик Ильяс, чем может сгодиться? Оказывается, сам узнал, сам оплатил, сам принес, по-родственному...
Хозяин мельком глянул на сумму, написанную аккуратным почерком Аллаяра и цифрой и прописью, и велел Кашфие достать деньги: деньги на железо держали отдельно. Аллаяр деньги взял нехотя, пересчитывать не стал, словно раздумывал: брать или не брать.
-- Наверное, по-родственному было бы денег с вас сейчас не брать, рассчитались бы в лучшие времена, так ведь сумма немалая, да и ревизия на носу,-- и сунул пачку в глубокий карман засаленных галифе.
-- Спасибо, спасибо, Аллаяр-абы,-- частила Кашфия, гордая тем, что и у нее сыскалась нужная родня.
-- "Спасибо", конечно, хорошо, дорогая, но в наши дни одним "спасибо" сыт не будешь. Пятьсот листов в одни руки -- это риск. Будет по-родственному, если я начну строиться, то Ильяс поможет мне, чтобы языки злые не трепали, что я при моем окладе чужих людей нанимаю.
-- Ну конечно, поможем, обязательно поможем,-- в один голос ответили Ильяс и Кашфия.
- Ну вот, пятьдесят дней, думаю, справедливо,-- и, не давая опомниться, Аллаяр протянул Ильясу пухлую руку, словно скрепляя сделку, встал из-за стола, оставив сияющих от радости родственников, но еще более радуясь сам и тая эту радость от Давлатовых.
Конечно, помощь Аллаяра оказалась кстати: оцинкованного кровельного железа действительно не было до следующего года. Но рано радовался Ильяс --любимец богов крепко его закабалил. Через три года, когда начал Аллаяр строиться, Степное охватил настоящий строительный бум -- строились все, и о хашарах, как раньше, и думать не приходилось, на приглашение могли прийти только друзья и близкие родственники, да и то, если сами не строились, лето-то ведь не резиновое. И вышло так, что за работу у Аллаяра Ильяс мог бы купить жести на три дома.
В три цены встала помощь "благородного" родственника. Но не о том, что прогадал, сокрушался Ильяс -- слово мужчины для него было свято и обсуждению не подлежало. Обижало его другое: Аллаяр расчертил крышку посылочного ящика на пятьдесят квадратов и в каждом аккуратно ставил дату, когда приходил Ильяс, причем делал запись всегда на его глазах и дни выбирал особенно тщательно, приглашая на самую трудную работу -- такую, от которой и дух перевести некогда. Иногда случалось, что Ильяс сам напрашивался, желая поскорее отработать долг, но Аллаяр был тверд -- отказывал. Отработав кладовщику "долг", Ильяс унес с собой эту тщательно разграфленную фанерку, исписанную каллиграфическим почерком Аллаяра, где в трети квадратов, разбитых наискосок пополам, стояло по две даты,-- труд после работы в долгий летний день Аллаяр засчитывал только за половину рабочего дня. Однажды, когда Рашид учился в пятом или шестом классе, он, увидев разграфленную фанерку, спросил, что это означает, и отец хмуро ответил: "Память, как я отбывал срок в долговой яме у своих родственников".
И еще долго, не год и не два после того, как въехали в новый дом, Ильяс вечера, воскресенья, а потом и субботы, когда пришла пятидневка, редко бывал дома -- отрабатывал то у Аллаяра, то у преуспевающего, единственного в то время в районе фотографа Раскина, у которого пришлось брать взаймы деньги, чтобы заплатить городским штукатурам, потому что не знал Ильяс нового для села штукатурного дела. Пропадал он и у своего друга Авдеева, чья стройка неожиданно затянулась на годы, и у железнодорожников, без чьих шпал дома бы не возвести. И никто никогда не слышал от Ильяса ни упрека, ни отказа, никто не видел его раздраженным -- он честно платил свои долги...
Годы, когда Рашид учился в старших классах, было временем бурного расцвета всяких самодеятельных вокально-инструментальных ансамблей, расплодившихся повсюду без числа. Появился такой, под броским названием "Радар", и в Степном.
C осени Давлатов-младший начал ходить в районный парк на танцы, куда другие ребята, его ровесники, ходили давно, а девчонки, одноклассницы, наиболее прыткие, и того раньше. А парк в их небогатом развлечениями райцентре магнитом притягивал молодежь -- на танцах было не протолкнуться. Нельзя сказать, что Рашид был большой охотник и мастак по части танцев, но новые танцы и не требовали особого умения. Впрочем, в такой теснотище, как у них на площадке, и умелому танцору себя показать вряд ли удалось бы: перебирал ногами да дергался бы, как все,-- и ладно, маневру какому-то там изящному, пируэту танцевальному места не находилось, всяк торчал на своем месте, "балдел", как выражался Минька, приохотивший друга к "вечерам молодежи" -- так, для благополучной отчетности, значились танцы на рекламной афише парка. А когда тебе шестнадцать, то манит мир за калиткой дома, волнующе звучит музыка нещадно фальшивящего "Радара", долетающая в сумерках до самых глухих заборов отходящего ко сну Степного, и кажется, что там, в районном саду, проходит без тебя какая-то особая, другая жизнь,-- там огни, смех, улыбки, там волнующие глаза девушек, которых тоже манит и пьянит музыка, и не только она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Влез Ильяс в долги на годы, и рассчитываться предстояло не только деньгами. Когда дом уже поднялся и стоял, зияя непокрытой решеткой стропил, вышла заминка-- Ильяс никак не мог купить оцинкованной жести на крышу. Выручил его плутоватый кладовщик райпотребсоюза, хромой Аллаяр, доводившийся дальней родней Кашфие. Как-то вечером он заявился к Давлатовым и долго осматривал в потемках строящийся дом, хвалил, не скрывая зависти, упрекал за нескромность, имея в виду габариты и планировку, и вдруг, показав на крышу, сказал, что в этом году железа не дождаться, все фонды выбраны, и на следующий еще неизвестно -- дадут или нет, а он, мол, по-родственному решил помочь.
Пока Аллаяр с Ильясом осматривали дом, Кашфия быстро собрала на стол, разожгла самовар,-- не жаловал их вниманием кладовщик Аллаяр, чье имя по-русски означает "любимый Богом", хотя и приходится родней. За ужином Аллаяр, отчего-то смущаясь, что на него было совсем не похоже, достал из кармана защитного цвета полувоенного френча, что носил из приверженности к форме, бумажку и не очень смело, словно раздумывая, протянул ее через стол Ильясу:
-- Вот оплаченная квитанция, храни на всякий случай, железо редко бывает, и по-всякому его достают... Пятьсот листов, думаю, хватит тебе с запасом. Заезжай завтра в обед, когда народу не будет -- не один ты кровельное железо ищешь,-- и вывезешь потихоньку.
Обрадованный Ильяс вскочил, не зная, как отблагодарить щедрого родственника, к которому и обращаться не решался, зная наперед, что получит отказ: зачем ему нужен грузчик Ильяс, чем может сгодиться? Оказывается, сам узнал, сам оплатил, сам принес, по-родственному...
Хозяин мельком глянул на сумму, написанную аккуратным почерком Аллаяра и цифрой и прописью, и велел Кашфие достать деньги: деньги на железо держали отдельно. Аллаяр деньги взял нехотя, пересчитывать не стал, словно раздумывал: брать или не брать.
-- Наверное, по-родственному было бы денег с вас сейчас не брать, рассчитались бы в лучшие времена, так ведь сумма немалая, да и ревизия на носу,-- и сунул пачку в глубокий карман засаленных галифе.
-- Спасибо, спасибо, Аллаяр-абы,-- частила Кашфия, гордая тем, что и у нее сыскалась нужная родня.
-- "Спасибо", конечно, хорошо, дорогая, но в наши дни одним "спасибо" сыт не будешь. Пятьсот листов в одни руки -- это риск. Будет по-родственному, если я начну строиться, то Ильяс поможет мне, чтобы языки злые не трепали, что я при моем окладе чужих людей нанимаю.
-- Ну конечно, поможем, обязательно поможем,-- в один голос ответили Ильяс и Кашфия.
- Ну вот, пятьдесят дней, думаю, справедливо,-- и, не давая опомниться, Аллаяр протянул Ильясу пухлую руку, словно скрепляя сделку, встал из-за стола, оставив сияющих от радости родственников, но еще более радуясь сам и тая эту радость от Давлатовых.
Конечно, помощь Аллаяра оказалась кстати: оцинкованного кровельного железа действительно не было до следующего года. Но рано радовался Ильяс --любимец богов крепко его закабалил. Через три года, когда начал Аллаяр строиться, Степное охватил настоящий строительный бум -- строились все, и о хашарах, как раньше, и думать не приходилось, на приглашение могли прийти только друзья и близкие родственники, да и то, если сами не строились, лето-то ведь не резиновое. И вышло так, что за работу у Аллаяра Ильяс мог бы купить жести на три дома.
В три цены встала помощь "благородного" родственника. Но не о том, что прогадал, сокрушался Ильяс -- слово мужчины для него было свято и обсуждению не подлежало. Обижало его другое: Аллаяр расчертил крышку посылочного ящика на пятьдесят квадратов и в каждом аккуратно ставил дату, когда приходил Ильяс, причем делал запись всегда на его глазах и дни выбирал особенно тщательно, приглашая на самую трудную работу -- такую, от которой и дух перевести некогда. Иногда случалось, что Ильяс сам напрашивался, желая поскорее отработать долг, но Аллаяр был тверд -- отказывал. Отработав кладовщику "долг", Ильяс унес с собой эту тщательно разграфленную фанерку, исписанную каллиграфическим почерком Аллаяра, где в трети квадратов, разбитых наискосок пополам, стояло по две даты,-- труд после работы в долгий летний день Аллаяр засчитывал только за половину рабочего дня. Однажды, когда Рашид учился в пятом или шестом классе, он, увидев разграфленную фанерку, спросил, что это означает, и отец хмуро ответил: "Память, как я отбывал срок в долговой яме у своих родственников".
И еще долго, не год и не два после того, как въехали в новый дом, Ильяс вечера, воскресенья, а потом и субботы, когда пришла пятидневка, редко бывал дома -- отрабатывал то у Аллаяра, то у преуспевающего, единственного в то время в районе фотографа Раскина, у которого пришлось брать взаймы деньги, чтобы заплатить городским штукатурам, потому что не знал Ильяс нового для села штукатурного дела. Пропадал он и у своего друга Авдеева, чья стройка неожиданно затянулась на годы, и у железнодорожников, без чьих шпал дома бы не возвести. И никто никогда не слышал от Ильяса ни упрека, ни отказа, никто не видел его раздраженным -- он честно платил свои долги...
Годы, когда Рашид учился в старших классах, было временем бурного расцвета всяких самодеятельных вокально-инструментальных ансамблей, расплодившихся повсюду без числа. Появился такой, под броским названием "Радар", и в Степном.
C осени Давлатов-младший начал ходить в районный парк на танцы, куда другие ребята, его ровесники, ходили давно, а девчонки, одноклассницы, наиболее прыткие, и того раньше. А парк в их небогатом развлечениями райцентре магнитом притягивал молодежь -- на танцах было не протолкнуться. Нельзя сказать, что Рашид был большой охотник и мастак по части танцев, но новые танцы и не требовали особого умения. Впрочем, в такой теснотище, как у них на площадке, и умелому танцору себя показать вряд ли удалось бы: перебирал ногами да дергался бы, как все,-- и ладно, маневру какому-то там изящному, пируэту танцевальному места не находилось, всяк торчал на своем месте, "балдел", как выражался Минька, приохотивший друга к "вечерам молодежи" -- так, для благополучной отчетности, значились танцы на рекламной афише парка. А когда тебе шестнадцать, то манит мир за калиткой дома, волнующе звучит музыка нещадно фальшивящего "Радара", долетающая в сумерках до самых глухих заборов отходящего ко сну Степного, и кажется, что там, в районном саду, проходит без тебя какая-то особая, другая жизнь,-- там огни, смех, улыбки, там волнующие глаза девушек, которых тоже манит и пьянит музыка, и не только она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39