Так себе и пометьте где это нужно. Очень жалко. Вообще всех жалко, а себя - особенно.
Перегородив дорогу между домами Кольяныча и учительницы Нади Воронцовой стоял «Запорожец». На крышу маленькой трескучей машинки облокотился высокий красивый парень в спортивном костюме с яркими эмблемами «Адидас». Уперев руки в боки с ним разговаривала Надина мать. Пока я ставил на обочину автомобиль и вылезал из кабины, не было слышно из-за шума мотора их голосов, но я видел, что говорит она с парнем сердито, а потом весело смеется. Я направился к ним, но парень в это время махнул рукой, распахнул дверцу лихо нырнул в тесное гнездо за рулем, «Запорожец» пулеметно резко затрещал и помчался вниз по скату дороги.
- Чего сердитесь Евдокия Романовна? - спросил я Дусю. Она утерла лицо кончиком платка сказала с досадой и злостью.
- Ну и люди стали - ни стыда, ни совести! Сраму не знают. Ведь сказано было сто раз: «Не ходи ты к нам не хочет тебя Надя видеть», а все прется ничем его не проймешь! Слов людских не понимает ржет как жеребец и все тут.
- А кто это Евдокия Романовна?
- Да ну его! Говорить о нем неохота Петька Есаков дармоед и пустопляс! Второй год ходит за Надей. Она его на порог пускать не хочет, а он все надоедничает: «Будешь все равно моей женой».
Я заметил осторожно:
- Парень-то он красивый, видный.
- А, что толку! Пустобрех, бездельник. Срамота, а не мужик - и от досады она сплюнула. - Это ведь надо молодой парень к Клавке Салтыковой на ночную смену работать ходит! Нахлебник!
- А днем-то он, что делает?
- Что делает! - от негодования Дуся всплеснула руками.
- Физкультурник он. Здоровый мужик руками - ногами дрыгает. Да правда за работу и зарплату такую получает - сорок рублей. Это же ведь надо взрослый молодой парень сорок рублей получает!
- А где он сорок рублей получает? - спросил я.
- Тренирует при школе футбольную команду. Ему предлагали разные места, но он не хочет. Сейчас говорит ценность основная - свобода, а не рублишки. Ну ясно рублишки не ценность если ему Клавка дает сколько хочет. Вон купила своему обормоту автомобиль. Не бог весть какой маленький таратаистый, а все ж таки ездит.
Я присел на лавочку у забора закурил сигарету и спросил с интересом:
- А, что - Наде он совсем не нравится?
Дуся от возмущения подалась вся ко мне:
- Да, что же вы такое говорите? Как же Наде он может нравиться? Надя девушка серьезная, а этот - тунеядец, оболтус, бездельник. Я ему говорю давеча: «Как же ты можешь жить-то на сорок рублей?», а он регочет: я, говорит, бережливо живу…
Дуся печально покачала головой.
- Сбился с панталыку парень. Его несколько лет назад Николай Иванович, царствие ему небесное, выгнал из школы. Он ведь раньше учителем физкультуры там был.
- А за, что выгнал?
- Парнишку он какого-то поколотил. Ну, а для Николая Ивановича такие вещи были как нож вострый. Выгнал его из школы, сказал: «Тебя к детям на версту подпускать нельзя». Ну, и подобрала его Клавка Салтыкова. Тоже баба срамная. Дочка - невеста скоро, муж - приличный человек, здесь же, в городе, живет, а она валандается с парнем на десять лет ее моложе. Ничего не стыдится, никого не боится, для нее людская молва - тьфу…
Дуся прервала на миг свое гневное повествование, посмотрела на меня и неожиданно спросила:
- А вы сегодня ели чего-нибудь?
- Сегодня? - стал вспоминать я. - Честно говоря, не помню, да и не хочу.
- Нельзя так, - уверенно заявила Дуся. - Идемте, я вас угощу диковинкой. Вы, наверное, в Москве и забыли, что это такое.
Я взглянул на часы - половина десятого. Солнце заходило в конце улицы, как запрещающий автодорожный знак - желтый диск с раскаленными алыми краями.
- А Надя дома? - спросил я. - Мне надо с ней посоветоваться.
- Дома! Она на задней терраске читает, - обрадовалась Дуся - Идемте, мы еще не ужинали.
- Спасибо, Евдокия Романовна, мне вообще-то рассиживаться некогда. У меня еще дел много.
- А мы и не станем рассиживаться, мы на бегу чего-нибудь перекусим…
Я открыл калитку, по кирпичной дорожке обошел дом и увидел Надю, сидящую с книжкой в шезлонге. На столике перед ней лежала стопка тетрадей. Она приветливо замахала мне рукой и встала навстречу.
- Устраивайтесь, вам здесь будет удобно, - показала она мне на шезлонг. - Новостей у вас нет?
- Да кое-какие соображения появились, хочу с вами обсудить…
Из боковой пристройки вышла Дуся и на протянутых ко мне ладонях показала два огромных овально-круглых, белоснежных, тяжелых даже на вид яйца - каждое размером с хороший кулак.
- Вы такое давно пробовали? - спросила Дуся.
- Я такого никогда даже не видел, что это? Она засмеялась:
- И неудивительно! Это гусиные яйца. Сейчас гусей-то почти не стало, а уж яиц их никто и не видит в городах. У нас-то здесь редкость…
- Я действительно не видел таких, - честно признался я.
Дуся с сожалением покачала головой:
- Я, наверное, последняя, кто гусей держит. Помру - забудут, как гусыня выглядела. Птица, ей - богу, замечательная, а благодарной памяти ей нет. Людям, конечно, сказка нужна. Правда, она ведь так не тешит. Гусь-то ведь любит свою гусыню и заботливей и вернее, чем лебедь, а все песни про любовь только о лебедях сложены…
Надя засмеялась:
- Гусю для легенды длины шеи не хватило… Справедливости ради я заметил:
- Гусь все - таки почаще встречается, чем лебедь. А в легенду попадает то, что реже видим…
- Ну да, - согласилась Надя. - Поэтому легенды о лебедях написаны гусиными перьями…
Помолчала и усмехнулась грустно:
- Боюсь, что скоро гуси тоже станут редкими, как лебеди. Когда-то Россия занимала первое место по вывозу гусей. Из наших мест гуси на экспорт пешком отправлялись. Знаете, как это делали?
- Нет, никогда не слышал…
Надя засмеялась.
- Гуся осеннего, откормленного брали под крылья и опускали ногами в бочку с расплавленным варом. Окунут и пустят по песку, по пыли бегать. На вар пыль налипнет, засохнет, тут ему снова ноги окунают в бочку. И так несколько раз, пока не нарастут у него толстые черные сапоги. После этого собирают тысячное стадо и пешим ходом - в Германию. Пока дойдут до Пруссии, обколотят смоляные сапоги, их фермеры по мешкам на откорм рассадят и к рождеству на всю Европу продают неслыханного вкуса и жирности гусей. Так и хвастались ими - мол, «прусские гуси».
- А вы это откуда знаете? - удивился я.
- А мне Николай Иванович рассказывал. Ему ведь до всего было дело, он написал статью в «Известия» о том, что гусями надо заниматься - скоро попадут в Красную книгу. Собрал массу литературы, выступал с лекциями, местным жителям объяснял, какое это дело выгодное, всем полезное и приятное.
Да, удивительно жил Кольяныч. Странный, непонятный человек. Ну, что может быть общего у преподавания литературы с разведением гусей в Рузаеве? Какое ему дело до гусей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Перегородив дорогу между домами Кольяныча и учительницы Нади Воронцовой стоял «Запорожец». На крышу маленькой трескучей машинки облокотился высокий красивый парень в спортивном костюме с яркими эмблемами «Адидас». Уперев руки в боки с ним разговаривала Надина мать. Пока я ставил на обочину автомобиль и вылезал из кабины, не было слышно из-за шума мотора их голосов, но я видел, что говорит она с парнем сердито, а потом весело смеется. Я направился к ним, но парень в это время махнул рукой, распахнул дверцу лихо нырнул в тесное гнездо за рулем, «Запорожец» пулеметно резко затрещал и помчался вниз по скату дороги.
- Чего сердитесь Евдокия Романовна? - спросил я Дусю. Она утерла лицо кончиком платка сказала с досадой и злостью.
- Ну и люди стали - ни стыда, ни совести! Сраму не знают. Ведь сказано было сто раз: «Не ходи ты к нам не хочет тебя Надя видеть», а все прется ничем его не проймешь! Слов людских не понимает ржет как жеребец и все тут.
- А кто это Евдокия Романовна?
- Да ну его! Говорить о нем неохота Петька Есаков дармоед и пустопляс! Второй год ходит за Надей. Она его на порог пускать не хочет, а он все надоедничает: «Будешь все равно моей женой».
Я заметил осторожно:
- Парень-то он красивый, видный.
- А, что толку! Пустобрех, бездельник. Срамота, а не мужик - и от досады она сплюнула. - Это ведь надо молодой парень к Клавке Салтыковой на ночную смену работать ходит! Нахлебник!
- А днем-то он, что делает?
- Что делает! - от негодования Дуся всплеснула руками.
- Физкультурник он. Здоровый мужик руками - ногами дрыгает. Да правда за работу и зарплату такую получает - сорок рублей. Это же ведь надо взрослый молодой парень сорок рублей получает!
- А где он сорок рублей получает? - спросил я.
- Тренирует при школе футбольную команду. Ему предлагали разные места, но он не хочет. Сейчас говорит ценность основная - свобода, а не рублишки. Ну ясно рублишки не ценность если ему Клавка дает сколько хочет. Вон купила своему обормоту автомобиль. Не бог весть какой маленький таратаистый, а все ж таки ездит.
Я присел на лавочку у забора закурил сигарету и спросил с интересом:
- А, что - Наде он совсем не нравится?
Дуся от возмущения подалась вся ко мне:
- Да, что же вы такое говорите? Как же Наде он может нравиться? Надя девушка серьезная, а этот - тунеядец, оболтус, бездельник. Я ему говорю давеча: «Как же ты можешь жить-то на сорок рублей?», а он регочет: я, говорит, бережливо живу…
Дуся печально покачала головой.
- Сбился с панталыку парень. Его несколько лет назад Николай Иванович, царствие ему небесное, выгнал из школы. Он ведь раньше учителем физкультуры там был.
- А за, что выгнал?
- Парнишку он какого-то поколотил. Ну, а для Николая Ивановича такие вещи были как нож вострый. Выгнал его из школы, сказал: «Тебя к детям на версту подпускать нельзя». Ну, и подобрала его Клавка Салтыкова. Тоже баба срамная. Дочка - невеста скоро, муж - приличный человек, здесь же, в городе, живет, а она валандается с парнем на десять лет ее моложе. Ничего не стыдится, никого не боится, для нее людская молва - тьфу…
Дуся прервала на миг свое гневное повествование, посмотрела на меня и неожиданно спросила:
- А вы сегодня ели чего-нибудь?
- Сегодня? - стал вспоминать я. - Честно говоря, не помню, да и не хочу.
- Нельзя так, - уверенно заявила Дуся. - Идемте, я вас угощу диковинкой. Вы, наверное, в Москве и забыли, что это такое.
Я взглянул на часы - половина десятого. Солнце заходило в конце улицы, как запрещающий автодорожный знак - желтый диск с раскаленными алыми краями.
- А Надя дома? - спросил я. - Мне надо с ней посоветоваться.
- Дома! Она на задней терраске читает, - обрадовалась Дуся - Идемте, мы еще не ужинали.
- Спасибо, Евдокия Романовна, мне вообще-то рассиживаться некогда. У меня еще дел много.
- А мы и не станем рассиживаться, мы на бегу чего-нибудь перекусим…
Я открыл калитку, по кирпичной дорожке обошел дом и увидел Надю, сидящую с книжкой в шезлонге. На столике перед ней лежала стопка тетрадей. Она приветливо замахала мне рукой и встала навстречу.
- Устраивайтесь, вам здесь будет удобно, - показала она мне на шезлонг. - Новостей у вас нет?
- Да кое-какие соображения появились, хочу с вами обсудить…
Из боковой пристройки вышла Дуся и на протянутых ко мне ладонях показала два огромных овально-круглых, белоснежных, тяжелых даже на вид яйца - каждое размером с хороший кулак.
- Вы такое давно пробовали? - спросила Дуся.
- Я такого никогда даже не видел, что это? Она засмеялась:
- И неудивительно! Это гусиные яйца. Сейчас гусей-то почти не стало, а уж яиц их никто и не видит в городах. У нас-то здесь редкость…
- Я действительно не видел таких, - честно признался я.
Дуся с сожалением покачала головой:
- Я, наверное, последняя, кто гусей держит. Помру - забудут, как гусыня выглядела. Птица, ей - богу, замечательная, а благодарной памяти ей нет. Людям, конечно, сказка нужна. Правда, она ведь так не тешит. Гусь-то ведь любит свою гусыню и заботливей и вернее, чем лебедь, а все песни про любовь только о лебедях сложены…
Надя засмеялась:
- Гусю для легенды длины шеи не хватило… Справедливости ради я заметил:
- Гусь все - таки почаще встречается, чем лебедь. А в легенду попадает то, что реже видим…
- Ну да, - согласилась Надя. - Поэтому легенды о лебедях написаны гусиными перьями…
Помолчала и усмехнулась грустно:
- Боюсь, что скоро гуси тоже станут редкими, как лебеди. Когда-то Россия занимала первое место по вывозу гусей. Из наших мест гуси на экспорт пешком отправлялись. Знаете, как это делали?
- Нет, никогда не слышал…
Надя засмеялась.
- Гуся осеннего, откормленного брали под крылья и опускали ногами в бочку с расплавленным варом. Окунут и пустят по песку, по пыли бегать. На вар пыль налипнет, засохнет, тут ему снова ноги окунают в бочку. И так несколько раз, пока не нарастут у него толстые черные сапоги. После этого собирают тысячное стадо и пешим ходом - в Германию. Пока дойдут до Пруссии, обколотят смоляные сапоги, их фермеры по мешкам на откорм рассадят и к рождеству на всю Европу продают неслыханного вкуса и жирности гусей. Так и хвастались ими - мол, «прусские гуси».
- А вы это откуда знаете? - удивился я.
- А мне Николай Иванович рассказывал. Ему ведь до всего было дело, он написал статью в «Известия» о том, что гусями надо заниматься - скоро попадут в Красную книгу. Собрал массу литературы, выступал с лекциями, местным жителям объяснял, какое это дело выгодное, всем полезное и приятное.
Да, удивительно жил Кольяныч. Странный, непонятный человек. Ну, что может быть общего у преподавания литературы с разведением гусей в Рузаеве? Какое ему дело до гусей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41