Устремись к ней, и она вечно будет маячить перед тобой, ускользая из твоих рук, но стоит повернуться к ней спиной и бодро зашагать навстречу солнцу и жизни, как она сама последует за тобой. Разве я не прав? Что же ты тогда смотришь на меня с такой насмешливой улыбкой?
Вступая в сговор с обманом, вы подписываете контракт, который нельзя безнаказанно расторгнуть. Может быть, эти одинокие прогулки были полезны для моего здоровья, но, боже, как они были тоскливы! Прибегнув к довольно обычным рассуждениям, я убедил себя, что всякая правда - лишь слова и раз я действительно бегаю по полям, то, рассказывая об этом, я не вру. Чтобы окончательно успокоить свою совесть, я купил большую сумку и на бегу разбрасывал из нее обрывки бумаги.
- Неужели они тебя так ни разу и не поймали? - спрашивала мать.
- Нет, что ты! Они даже издали никогда не видят меня!
- Смотри, милый, будь осторожнее, - советовала мама, - не переутомляйся.
Но я видел, что она гордится мной.
Постепенно на помощь мне пришло воображение, и я часто слышал за собой топот бегущих ног, видел в просветах между деревьями веселые лица моих преследователей и принимался бежать с удвоенной скоростью.
Мое одиночество было бы совсем невыносимым, если бы не Дэн. Подобно тени от большой скалы в знойной пустыне была для меня его дружба, - я всегда мог искать у него утешения. И сейчас можно в любом случае предугадать, на чью сторону встанет Дэн, - он всегда защищает тех, кто-не у власти. Можно заранее сказать, что дело, которое он станет поддерживать, будет непопулярным делом, а его подзащитный - человеком, потерявшим всякую надежду.
- Какой-то ты непонятный парень! - сказал ему однажды при мне наш товарищ по клубу. - Иногда я сомневаюсь, есть ли у тебя вообще какие-нибудь убеждения!
- Я ненавижу толпу! - ответил Дэн, выразив в этих словах всю свою веру.
Он никогда ничего не требовал от меня в ответ на свою привязанность, но всегда был готов поддержать меня, если я в этом нуждался. Когда все мои попытки завоевать любовь школьников оказались тщетными, я пришел к нему за утешением и он меня успокоил, ни разу не позволив себе даже дать мне дружеский совет. Когда же наконец ко мне пришел мой детский успех и я стал меньше нуждаться в Дэне, он не обиделся и не рассердился. Другие люди, их поступки и мысли - даже если они касались его самого, - никогда не интересовали Дэна. Он любил одарять и был непостижимо равнодушен к проявлениям благодарности, - скорее всего, она его даже тяготила. Его душу можно было сравнить с бьющим вверх ключом, который выражает свою сущность, отдавая воду, но сам вобрать ее не может.
Популярность пришла ко мне совершенно неожиданно, когда я потерял уже всякую надежду добиться ее, и, придя, она удивила и раздосадовала меня.
Постепенно я стал замечать, что ребята ищут моего общества.
- Пошли с нами, Келвер, - говорил представитель какой-нибудь группы, направлявшейся домой, - мы идем в твою сторону. Пошли!
Иногда я шел с ними, но чаще, едва мы успевали дойти до ворот, как появлялся другой отряд, оспаривавший у моих спутников право наслаждаться моим обществом:
- Сегодня он идет с нами, он обещал!
- Нет, не обещал!
- Лет, обещал!
- Во всяком случае с вами он не пойдет! Понятно?
- Как это не пойдет, кто это сказал?
- Я!
- А ну, Дик, дай-ка ему по затылку!
- Только попробуй, Джимми Блейк! Как бы я тебя сам не стукнул! Пошли, Келвер!
Я стал прямо какой-то царицей красоты, благосклонности которой добивались сражавшиеся на турнире рыцари. Спор и в самом деле не раз решался весьма примитивным способом, и победившая сторона, торжествуя, уводила меня с собой.
Все это было для меня загадкой, пока я не обратился за разъяснениями к Норвалу - на самом деле этого мальчика звали Джордж Грампиан, но мы называли его Норвал, считая это очень остроумным. Сначала Порвал находил удовольствие в том, что всячески изводил меня, но потом вдруг стал одним из моих самых горячих поклонников. Понять все это было довольно трудно. Он учился во втором одиннадцатом классе и считался лучшим после Дэна драчуном в школе. Если я смогу понять, отчего так переменился ко мне Норвал, тогда мне все станет ясно. И вот, когда он как-то раз кинулся ко мне в раздевалке и, взяв меня под руку, стал уговаривать пойти с ними к Кемден-таун, я спросил его напрямик:
- Почему это я должен идти с вами? Почему вы этого хотите?
- Ты нам нравишься.
- Но почему?
- Как почему? Да просто потому, что ты такой занятный. Ты всегда откалываешь такие смешные номера!
Этот ответ поразил меня словно пощечина. Я мечтал добиться популярности благодаря героическим чертам своего характера. Во всех учебниках я читал о том, как завоевывали всеобщую любовь и восхищение Леонард и Мармадюк. Мы проходили Мармадюка в младшем пятом классе и называли его Мармеладом (учебники не предусмотрели возможность такого бедствия!). Оба они добились успеха благодаря цельности натуры, благородству, доброте сердца, остроте ума в сочетании с известной долей проворства, природной склонностью к игре в кегли и способностью к прыжкам, - правда, последние достоинства проявлялись у них только между прочим. Но ни один из этих героев ни разу в своей жизни не пошутил, ни случайно, ни нарочно!
- Не упрямься, Келвер! Пойдем с нами! Мы включим тебя запасным игроком в команду. Я научу тебя держать биту!
Итак, мне суждено было стать их шутом, мне, мечтавшему о рыцарских подвигах, стремившемуся к славе героя! Я жаждал их восхищения, а добился только смеха. Неужели боги так и остались бессердечными шутниками, какими они были во времена Мидаса?
Если б я не был таким тщеславным, я швырнул бы им этот дар обратно, но я слишком страстно искал признания. Надо было выбирать что-то одно "откалывать номера" и пользоваться успехом или сохранять достоинство и оставаться в одиночестве. Я предпочел первое. Постепенно я стал придумывать все новые веселые проделки, сочинять всякие смешные истории, изобретать незамысловатые экспромты, выворачивать на новый лад все привычные понятия.
И мои старания не пропали даром. Скоро моего общества стала добиваться вся школа, - но я все равно не был удовлетворен. Я предпочел бы быть капитаном школьной футбольной команды или, по крайней мере, помощником его заместителя. Я отдал бы весь смех, достававшийся мне в награду, за аплодисменты, выпавшие на долю заики Джерри, когда во время матча в крикет против Хайбери он набрал сто очков и тем принес нам лишние три очка и победу.
Я так и не оставлял до конца надежду сменить свой виноградный венок на лавровый. Утром я вставал на час раньше и упражнялся в сбивании метелок, воткнутых, как крикетные воротца, где-нибудь на заднем дворе. Позднее, когда стало модным увлечение ходулями, я проводил целые недели в напрасных попытках овладеть этим видом спорта.
1 2 3 4 5 6
Вступая в сговор с обманом, вы подписываете контракт, который нельзя безнаказанно расторгнуть. Может быть, эти одинокие прогулки были полезны для моего здоровья, но, боже, как они были тоскливы! Прибегнув к довольно обычным рассуждениям, я убедил себя, что всякая правда - лишь слова и раз я действительно бегаю по полям, то, рассказывая об этом, я не вру. Чтобы окончательно успокоить свою совесть, я купил большую сумку и на бегу разбрасывал из нее обрывки бумаги.
- Неужели они тебя так ни разу и не поймали? - спрашивала мать.
- Нет, что ты! Они даже издали никогда не видят меня!
- Смотри, милый, будь осторожнее, - советовала мама, - не переутомляйся.
Но я видел, что она гордится мной.
Постепенно на помощь мне пришло воображение, и я часто слышал за собой топот бегущих ног, видел в просветах между деревьями веселые лица моих преследователей и принимался бежать с удвоенной скоростью.
Мое одиночество было бы совсем невыносимым, если бы не Дэн. Подобно тени от большой скалы в знойной пустыне была для меня его дружба, - я всегда мог искать у него утешения. И сейчас можно в любом случае предугадать, на чью сторону встанет Дэн, - он всегда защищает тех, кто-не у власти. Можно заранее сказать, что дело, которое он станет поддерживать, будет непопулярным делом, а его подзащитный - человеком, потерявшим всякую надежду.
- Какой-то ты непонятный парень! - сказал ему однажды при мне наш товарищ по клубу. - Иногда я сомневаюсь, есть ли у тебя вообще какие-нибудь убеждения!
- Я ненавижу толпу! - ответил Дэн, выразив в этих словах всю свою веру.
Он никогда ничего не требовал от меня в ответ на свою привязанность, но всегда был готов поддержать меня, если я в этом нуждался. Когда все мои попытки завоевать любовь школьников оказались тщетными, я пришел к нему за утешением и он меня успокоил, ни разу не позволив себе даже дать мне дружеский совет. Когда же наконец ко мне пришел мой детский успех и я стал меньше нуждаться в Дэне, он не обиделся и не рассердился. Другие люди, их поступки и мысли - даже если они касались его самого, - никогда не интересовали Дэна. Он любил одарять и был непостижимо равнодушен к проявлениям благодарности, - скорее всего, она его даже тяготила. Его душу можно было сравнить с бьющим вверх ключом, который выражает свою сущность, отдавая воду, но сам вобрать ее не может.
Популярность пришла ко мне совершенно неожиданно, когда я потерял уже всякую надежду добиться ее, и, придя, она удивила и раздосадовала меня.
Постепенно я стал замечать, что ребята ищут моего общества.
- Пошли с нами, Келвер, - говорил представитель какой-нибудь группы, направлявшейся домой, - мы идем в твою сторону. Пошли!
Иногда я шел с ними, но чаще, едва мы успевали дойти до ворот, как появлялся другой отряд, оспаривавший у моих спутников право наслаждаться моим обществом:
- Сегодня он идет с нами, он обещал!
- Нет, не обещал!
- Лет, обещал!
- Во всяком случае с вами он не пойдет! Понятно?
- Как это не пойдет, кто это сказал?
- Я!
- А ну, Дик, дай-ка ему по затылку!
- Только попробуй, Джимми Блейк! Как бы я тебя сам не стукнул! Пошли, Келвер!
Я стал прямо какой-то царицей красоты, благосклонности которой добивались сражавшиеся на турнире рыцари. Спор и в самом деле не раз решался весьма примитивным способом, и победившая сторона, торжествуя, уводила меня с собой.
Все это было для меня загадкой, пока я не обратился за разъяснениями к Норвалу - на самом деле этого мальчика звали Джордж Грампиан, но мы называли его Норвал, считая это очень остроумным. Сначала Порвал находил удовольствие в том, что всячески изводил меня, но потом вдруг стал одним из моих самых горячих поклонников. Понять все это было довольно трудно. Он учился во втором одиннадцатом классе и считался лучшим после Дэна драчуном в школе. Если я смогу понять, отчего так переменился ко мне Норвал, тогда мне все станет ясно. И вот, когда он как-то раз кинулся ко мне в раздевалке и, взяв меня под руку, стал уговаривать пойти с ними к Кемден-таун, я спросил его напрямик:
- Почему это я должен идти с вами? Почему вы этого хотите?
- Ты нам нравишься.
- Но почему?
- Как почему? Да просто потому, что ты такой занятный. Ты всегда откалываешь такие смешные номера!
Этот ответ поразил меня словно пощечина. Я мечтал добиться популярности благодаря героическим чертам своего характера. Во всех учебниках я читал о том, как завоевывали всеобщую любовь и восхищение Леонард и Мармадюк. Мы проходили Мармадюка в младшем пятом классе и называли его Мармеладом (учебники не предусмотрели возможность такого бедствия!). Оба они добились успеха благодаря цельности натуры, благородству, доброте сердца, остроте ума в сочетании с известной долей проворства, природной склонностью к игре в кегли и способностью к прыжкам, - правда, последние достоинства проявлялись у них только между прочим. Но ни один из этих героев ни разу в своей жизни не пошутил, ни случайно, ни нарочно!
- Не упрямься, Келвер! Пойдем с нами! Мы включим тебя запасным игроком в команду. Я научу тебя держать биту!
Итак, мне суждено было стать их шутом, мне, мечтавшему о рыцарских подвигах, стремившемуся к славе героя! Я жаждал их восхищения, а добился только смеха. Неужели боги так и остались бессердечными шутниками, какими они были во времена Мидаса?
Если б я не был таким тщеславным, я швырнул бы им этот дар обратно, но я слишком страстно искал признания. Надо было выбирать что-то одно "откалывать номера" и пользоваться успехом или сохранять достоинство и оставаться в одиночестве. Я предпочел первое. Постепенно я стал придумывать все новые веселые проделки, сочинять всякие смешные истории, изобретать незамысловатые экспромты, выворачивать на новый лад все привычные понятия.
И мои старания не пропали даром. Скоро моего общества стала добиваться вся школа, - но я все равно не был удовлетворен. Я предпочел бы быть капитаном школьной футбольной команды или, по крайней мере, помощником его заместителя. Я отдал бы весь смех, достававшийся мне в награду, за аплодисменты, выпавшие на долю заики Джерри, когда во время матча в крикет против Хайбери он набрал сто очков и тем принес нам лишние три очка и победу.
Я так и не оставлял до конца надежду сменить свой виноградный венок на лавровый. Утром я вставал на час раньше и упражнялся в сбивании метелок, воткнутых, как крикетные воротца, где-нибудь на заднем дворе. Позднее, когда стало модным увлечение ходулями, я проводил целые недели в напрасных попытках овладеть этим видом спорта.
1 2 3 4 5 6