Здесь… может быть, она решила попытаться.
— Думаю, это возможно, — сказал Конан. Его глаза были устремлены на человека, входящего в таверну, но не видели его. — По-моему, лучше не говорить ничего об этом. Но я попытаюсь как-нибудь узнать.
— А ты уверен, что хочешь знать?
— Знания не повредят мне, Испарана. Если этот слух — правда, то не мне, а Хаджимену следовало бы уехать домой прежде, чем он все узнает!
Она улыбнулась и коснулась его руки, распознав некоторое сочувствие в этом столь суровом юноше; потом она подняла глаза и полуобернулась, следуя за его взглядом. Киммериец усвоил урок и дал себе обет, правда, неформальный, — он никогда теперь не садился в таверне спиной к двери.
Таким образом, он наблюдал за приближением человека очень обыкновенной внешности, с отвислыми щеками, в длинном, плотно запахнутом плаще из обыкновенной домотканой серовато-коричневой ткани.
— Прошу прощения. Один человек там, за дверьми, хочет поговорить с киммерийцем Конаном.
Конан остался сидеть с бесстрастным лицом, по-прежнему сжимая в руке кубок великолепной работы и в то же время изучая этого человека, который подошел к нему так спокойно. Испарана тоже разглядывала этого неприметного человечка. Вокруг них остальные постояльцы были по-прежнему верны своему рождению, или деньгам, или претензиям: они ни на что не обращали внимания.
— Ты знаешь меня, — сказал Конан. — Пусть он войдет и выпьет со мной.
— Занятой вечер, — мрачно сказала Испарана и заглянула в глубокий вырез своего темно-красного шелкового лифа, отчего на ее подбородке образовались складки. На ней был медальон, подаренный Актер-ханом; своим нижним изгибом он чуть задевал верхний изгиб ее груди. «Этот вечер должен был быть только нашим», — подумала она, но не произнесла этого вслух.
— Он поговорит с тобой за стенами этой таверны, — сказал незнакомец Конану.
— Он не хочет показываться на людях?
— Возможно. Возможно, ты не хочешь, чтобы тебя видели вместе с ним.
Конан улыбнулся.
— Хорошо сказано. Но тогда почему я вообще должен хотеть говорить с ним?
— Не делай этого, Конан!
— Разговоры никому не вредят, — сказал человек в плаще, но Конан, которому пришел на ум Хаджимен, знал, что это не так. И все же…
Он внимательно изучал незнакомца. Тот не казался особенно опасным. Он вообще не казался опасным. Он не выглядел как человек действия или силач. «Интересно, — подумал киммериец, — кто же хочет поговорить со мной по секрету?» И большая шишка его киммерийского любопытства сказала: «Почему бы и нет?»
Он откинулся назад от стола.
— Распахни плащ.
Незнакомец бросил на него короткий вопросительный взгляд и подчинился. Под длинным серо-коричневым плащом на нем была туника с бахромой, едва доходящая до колен. Его пояс был нешироким, и на нем не висели ножны меча. Конан слегка расслабился, но не полностью.
— Я хочу, чтобы ты вытащил свой кинжал левой рукой и оставил его здесь, у моей спутницы. Подумав какое-то время, незнакомец кивнул.
— Мы не собираемся убивать тебя, Конан из Киммерии. Мы вообще не желаем тебе зла.
Он положил на стол кинжал, который был таким же незамысловатым и утилитарным, как и плащ: это было просто приспособление для еды.
Испарана спросила:
— Кто это — «мы»?
— Я и тот, кто хочет поговорить — только поговорить — с твоим спутником, Испарана.
— Его зовут Балад?
— Нет.
— Конан, не ходи.
— Ты знаешь нас обоих, — заметил Конан посыльному, потом, обращаясь к Испаране, сказал: — У меня с собой меч и кинжал, а этот человек безоружен. Я пойду на встречу с его хозяином»
Он взглянул на незнакомца, чтобы проверить, как тот отреагирует на это последнее слово. О» не увидел никакой реакции.
— Я бы не пошла, — сказала Испарана, не скрывая своего беспокойства.
Конан поднялся на ноги.
— Никуда не убегай, Спарана — и не слишком много пей без меня! Я вернусь, чтобы осмотреть твой медальон — с очень близкого расстояния.
Он подошел к виночерпию и выпросил у него абрикос. Потом он вернулся к посыльному, который, вместе со всей своей массой каштановых волос, был на целый фут ниже киммерийца.
— Я иду за тобой.
Конан был важной персоной. Остальные постояльцы таверны украдкой наблюдали за тем, как он, жуя абрикос, исчезает за дверью вслед за худощавым человеком в длинном темном плаще.
— Ты знаешь, — сказал, оказавшись на улице, фруктоядный Конан, словно продолжая разговор, — мне нравится носить меч. Так приятно чувствовать его у своего бедра.
— Я слышу тебя и понимаю. Тебе нечего бояться.
— О, я знаю это.
— Я хотел сказать…
Незнакомец не стал утверждать очевидное и замолчал, Они поняли друг друга. Конан, возможно, по-глупому согласившись следовать за неизвестным в неизвестное — ив темноту замбулийских улиц в центре города — напомнил своему проводнику, что вооружен, и так же тонко дал ему понять, что ничего не боится. Они пересекли улицу. На другой стороне свет был скудным, а тени — более глубокими. Конан дошел вслед за своим проводником до перекрестка и сделал резкое движение вперед.
— Ты чувствуешь это?
Идущий чуть впереди проводник отозвался:
— Да. Это твой кинжал?
— Нет, твой. Чуть выше твоей поясницы. Если я надавлю, ты умрешь или будешь парализован. Что будет хуже?
— Это, без сомнения, мудрая предосторожность осмотрительного человека, но в ней нет нужды. Тайна не всегда означает опасность.
— А вынутый из ножен кинжал не всегда идет в дело, — хоти такой поговорки в Киммерии нет. Ты можешь понять, что у меня нет причин доверять тебе.
—Да.
Они повернули за угол, и Конан щелчком отбросил в сторону абрикосовую косточку. Его провели в дверь. Короткая передняя заканчивалась целым рядом дверей и лестниц; проводник повел его наверх — в темноте. Конан незаметно вытер измазанную абрикосовым соком руку о плащ своего спутника. Они дошли до площадки, и проводник трижды постучал в дверь, одновременно просвистев три ноты. Дверь открылась изнутри, и Конан сузил глаза, защищаясь от яркого света. В комнате были две лампы, стол и три стула, вытертый овальный ковер работы жителей пустыни, кувшин и две глиняные кружки и всего один человек. Его одежда была такой же тусклой, как и у его посыльного, — красновато-желтого цвета. Проводник вошел. Конан последовал за ним. Ожидавший их человек закрыл дверь.
Конан услышал снаружи какой-то шорох и встретился глазами с хозяином комнаты.
— Дозорный, — сказал тот.; он был похож на торговца, и ему было уже за сорок. Конан кивнул.
— Я вооружен.
— Если только ты не собираешься совершить убийство, Конан из Киммерии, это не имеет значения.
Конан продолжал разглядывать своего собеседника. Его волосы отступали назад, обнажая высокий, блестящий, шишковатый лоб. Седина светилась в его бороде, словно иней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Думаю, это возможно, — сказал Конан. Его глаза были устремлены на человека, входящего в таверну, но не видели его. — По-моему, лучше не говорить ничего об этом. Но я попытаюсь как-нибудь узнать.
— А ты уверен, что хочешь знать?
— Знания не повредят мне, Испарана. Если этот слух — правда, то не мне, а Хаджимену следовало бы уехать домой прежде, чем он все узнает!
Она улыбнулась и коснулась его руки, распознав некоторое сочувствие в этом столь суровом юноше; потом она подняла глаза и полуобернулась, следуя за его взглядом. Киммериец усвоил урок и дал себе обет, правда, неформальный, — он никогда теперь не садился в таверне спиной к двери.
Таким образом, он наблюдал за приближением человека очень обыкновенной внешности, с отвислыми щеками, в длинном, плотно запахнутом плаще из обыкновенной домотканой серовато-коричневой ткани.
— Прошу прощения. Один человек там, за дверьми, хочет поговорить с киммерийцем Конаном.
Конан остался сидеть с бесстрастным лицом, по-прежнему сжимая в руке кубок великолепной работы и в то же время изучая этого человека, который подошел к нему так спокойно. Испарана тоже разглядывала этого неприметного человечка. Вокруг них остальные постояльцы были по-прежнему верны своему рождению, или деньгам, или претензиям: они ни на что не обращали внимания.
— Ты знаешь меня, — сказал Конан. — Пусть он войдет и выпьет со мной.
— Занятой вечер, — мрачно сказала Испарана и заглянула в глубокий вырез своего темно-красного шелкового лифа, отчего на ее подбородке образовались складки. На ней был медальон, подаренный Актер-ханом; своим нижним изгибом он чуть задевал верхний изгиб ее груди. «Этот вечер должен был быть только нашим», — подумала она, но не произнесла этого вслух.
— Он поговорит с тобой за стенами этой таверны, — сказал незнакомец Конану.
— Он не хочет показываться на людях?
— Возможно. Возможно, ты не хочешь, чтобы тебя видели вместе с ним.
Конан улыбнулся.
— Хорошо сказано. Но тогда почему я вообще должен хотеть говорить с ним?
— Не делай этого, Конан!
— Разговоры никому не вредят, — сказал человек в плаще, но Конан, которому пришел на ум Хаджимен, знал, что это не так. И все же…
Он внимательно изучал незнакомца. Тот не казался особенно опасным. Он вообще не казался опасным. Он не выглядел как человек действия или силач. «Интересно, — подумал киммериец, — кто же хочет поговорить со мной по секрету?» И большая шишка его киммерийского любопытства сказала: «Почему бы и нет?»
Он откинулся назад от стола.
— Распахни плащ.
Незнакомец бросил на него короткий вопросительный взгляд и подчинился. Под длинным серо-коричневым плащом на нем была туника с бахромой, едва доходящая до колен. Его пояс был нешироким, и на нем не висели ножны меча. Конан слегка расслабился, но не полностью.
— Я хочу, чтобы ты вытащил свой кинжал левой рукой и оставил его здесь, у моей спутницы. Подумав какое-то время, незнакомец кивнул.
— Мы не собираемся убивать тебя, Конан из Киммерии. Мы вообще не желаем тебе зла.
Он положил на стол кинжал, который был таким же незамысловатым и утилитарным, как и плащ: это было просто приспособление для еды.
Испарана спросила:
— Кто это — «мы»?
— Я и тот, кто хочет поговорить — только поговорить — с твоим спутником, Испарана.
— Его зовут Балад?
— Нет.
— Конан, не ходи.
— Ты знаешь нас обоих, — заметил Конан посыльному, потом, обращаясь к Испаране, сказал: — У меня с собой меч и кинжал, а этот человек безоружен. Я пойду на встречу с его хозяином»
Он взглянул на незнакомца, чтобы проверить, как тот отреагирует на это последнее слово. О» не увидел никакой реакции.
— Я бы не пошла, — сказала Испарана, не скрывая своего беспокойства.
Конан поднялся на ноги.
— Никуда не убегай, Спарана — и не слишком много пей без меня! Я вернусь, чтобы осмотреть твой медальон — с очень близкого расстояния.
Он подошел к виночерпию и выпросил у него абрикос. Потом он вернулся к посыльному, который, вместе со всей своей массой каштановых волос, был на целый фут ниже киммерийца.
— Я иду за тобой.
Конан был важной персоной. Остальные постояльцы таверны украдкой наблюдали за тем, как он, жуя абрикос, исчезает за дверью вслед за худощавым человеком в длинном темном плаще.
— Ты знаешь, — сказал, оказавшись на улице, фруктоядный Конан, словно продолжая разговор, — мне нравится носить меч. Так приятно чувствовать его у своего бедра.
— Я слышу тебя и понимаю. Тебе нечего бояться.
— О, я знаю это.
— Я хотел сказать…
Незнакомец не стал утверждать очевидное и замолчал, Они поняли друг друга. Конан, возможно, по-глупому согласившись следовать за неизвестным в неизвестное — ив темноту замбулийских улиц в центре города — напомнил своему проводнику, что вооружен, и так же тонко дал ему понять, что ничего не боится. Они пересекли улицу. На другой стороне свет был скудным, а тени — более глубокими. Конан дошел вслед за своим проводником до перекрестка и сделал резкое движение вперед.
— Ты чувствуешь это?
Идущий чуть впереди проводник отозвался:
— Да. Это твой кинжал?
— Нет, твой. Чуть выше твоей поясницы. Если я надавлю, ты умрешь или будешь парализован. Что будет хуже?
— Это, без сомнения, мудрая предосторожность осмотрительного человека, но в ней нет нужды. Тайна не всегда означает опасность.
— А вынутый из ножен кинжал не всегда идет в дело, — хоти такой поговорки в Киммерии нет. Ты можешь понять, что у меня нет причин доверять тебе.
—Да.
Они повернули за угол, и Конан щелчком отбросил в сторону абрикосовую косточку. Его провели в дверь. Короткая передняя заканчивалась целым рядом дверей и лестниц; проводник повел его наверх — в темноте. Конан незаметно вытер измазанную абрикосовым соком руку о плащ своего спутника. Они дошли до площадки, и проводник трижды постучал в дверь, одновременно просвистев три ноты. Дверь открылась изнутри, и Конан сузил глаза, защищаясь от яркого света. В комнате были две лампы, стол и три стула, вытертый овальный ковер работы жителей пустыни, кувшин и две глиняные кружки и всего один человек. Его одежда была такой же тусклой, как и у его посыльного, — красновато-желтого цвета. Проводник вошел. Конан последовал за ним. Ожидавший их человек закрыл дверь.
Конан услышал снаружи какой-то шорох и встретился глазами с хозяином комнаты.
— Дозорный, — сказал тот.; он был похож на торговца, и ему было уже за сорок. Конан кивнул.
— Я вооружен.
— Если только ты не собираешься совершить убийство, Конан из Киммерии, это не имеет значения.
Конан продолжал разглядывать своего собеседника. Его волосы отступали назад, обнажая высокий, блестящий, шишковатый лоб. Седина светилась в его бороде, словно иней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60