Дрисколл вытянулся на животе поверх одеяла. Филиппа, так и не снявшая своего шелкового с блестками платья, была совсем близко, но они не касались друг друга. Пока не касались. Со времени катастрофы под Каном прошло шесть лет, и Дрисколл мог подождать еще несколько минут.
– Откуда ты знаешь, что я не могу закрыть глаз? – спросил он.
Филиппа была пьяна, – ее даже вырвало в тазик для умывания, – но в конце концов это не он напоил ее. Филиппа напилась сама, раздобыв спиртное внизу, в гостиной. Дрисколл знал это, потому что ему пришлось отнять у нее бутылку и стаканы. Но пусть с этим разбирается старина Раскин, решил он. Отец Филиппы должен был скоро вернуться, но Дрисколл сомневался, что после вечера танцев старшина будет в состоянии подняться по ступеням, ведущим на второй этаж.
– Какой глаз? – Филиппа пыталась вспомнить. – А-а… помню. Тогда на тебе практически ничего не было – то есть, почти не было одежды… Ты выходил из бассейна и бормотал про этот свой глаз. А я купалась и все слышала, но ты меня не заметил.
Дрисколл повернулся к окну и стал смотреть на кружевной веер пальмы, неподвижно темневший на фоне спящего неба. Правой рукой он нащупал позади себя границу, где заканчивался скользкий шелк одеяла и начиналось платье Филиппы. Пальцы Дрисколла без колебаний скользнули через эту границу и поднялись по бедрам вверх, к жировым валикам на ляжках, между которых старшина Раскин вставлял свои пенни.
Филиппе казалось, что Дрисколл чувствует ее напряжение, и она постаралась расслабиться. Лежа на спине, она смотрела в потолок сквозь упавшие на лицо волосы и боялась пошевелиться.
– А ты кто? – спросила она внезапно.
– В каком смысле? – удивленно пробормотал Дрисколл, зарываясь лицом в одеяло. В низу живота он чувствовал приятное томление и тяжесть, причиной которых было удивительное ощущение, возникшее в кончиках его пальцев.
– Кто ты? – повторила Филиппа. – Капрал или генерал?
– Как раз посередине между тем и другим, – доходчиво пояснил Дрисколл. – Я – сержант.
– Сержант Дрисколл! – пьяно продекламировала Филиппа. – Отличное имя. Оно тебе очень идет.
Минуту или около того оба молчали. Дрисколл услышал, как на мостике затянули пьяную песню несколько подгулявших солдат.
– Ты сержант, – нараспев проговорила Филиппа. – А я – лесбиянка.
Дрисколлу показалось, что его негаданное счастье внезапно вырвалось из рук. Как мог спокойно он повернулся к девушке и ласково переспросил:
– Как ты сказала?
– Я – лесбиянка, – твердо ответила Филиппа, слегка разводя тонкую кисею волос и глядя на него сквозь брешь. – Разве мой папочка тебе не сказал?
– Нет, – медленно ответил Дрисколл. – Он как-то не упоминал об этом.
– Я думала, он уже всех оповестил, – с горечью прошептала Филиппа. – Во всяком случае, начал он с меня.
Дрисколл облегченно вздохнул. Слова Филиппы согрели его сердце, как теплый ласковый ветерок.
– Значит, с тобой все в порядке? – уточнил он.
– Пока не знаю, – серьезно ответила Филиппа. – Отец говорит, что нет, а он все-таки мой отец. Не знаю, вдруг я на самом деле лесбиянка? Я позвала тебя, чтобы это проверить.
Дрисколл едва не сказал, что для этого ей следовало бы позвать другую девушку, но вовремя сообразил, что сейчас не самый подходящий момент для подобных советов.
– Сержант Дрисколл… – Филиппа снова начала плакать. – Сделай что-нибудь, докажи мне, что я не…
Ее руки коснулись его легко, как духи ночи, нежные пальцы скользнули по мускулистой шее. Дрисколл подсунул под ноги Филиппы сначала одну, потом другую руку и двигался вверх по упругой прохладной коже до тех пор, пока не коснулся полных ягодиц. Тогда он склонился над ней и стал целовать ее лицо, губы, глаза прямо сквозь водопад спутанных темных волос. Ее волосы изрядно мешали обоим, и Филиппа нетерпеливым движением отбросила их в сторону, после чего руки любовников вернулись на те же места, где им было так хорошо и уютно.
Невероятная и совершенно необъяснимая нежность вдруг заполнила Дрисколла. Это было тем более странно, что он слыл человеком суровым и жестким и никогда не испытывал ничего подобного ни к кому, если не считать его собственной жены.
– Мне никогда и ни с кем не было так хорошо… кроме моей маленькой женушки, – прошептал он.
– У тебя есть маленькая женушка? – спросила Филиппа, целуя его в подбородок.
– Была. Теперь она чья-нибудь еще.
– У меня еще не было ни одного мужчины, – шепнула Филиппа, – но я твоя вторая женщина.
Дрисколл не стал спорить.
– Выходит, ты девственница?
– Конечно. Настоящая девственница, как и всякая лесбиянка.
– Ну, это мы скоро исправим.
– Я надеюсь, – с тревогой сказала Филиппа. – О, сержант, я так надеюсь!…
Произошла небольшая заминка, пока Дрисколл сражался с платьем. Филиппа пришла ему на помощь.
– Там должна быть небольшая застежка, – подсказала она. – Сбоку. А потом нужно тащить через голову.
Пока Филиппа тихо лежала в ожидании, он осторожно снял с нее платье, бережно поднимая каждую руку и освобождая от шелестящего шелка прекрасное и спокойное тело.
Ничего подобного Дрисколл еще ни разу в жизни не видел. Его легкомыслие сразу куда-то испарилось, потому что все было очень серьезно. Встав на колени, он помог Филиппе перевернуться на живот и, расстегнув лифчик, просунул ладони туда, где они словно две чаши наполнились освобожденным атласом ее грудей. Дрисколл ласкал их, целовал длинную ложбинку позвоночника и, по мере того как губы его опускались все ниже и ниже, его руки тоже заскользили по стройному телу вниз и, задержавшись на мгновение на бедрах, двинулись дальше, зацепив по пути трусики.
Снова перевернув Филиппу на спину, Дрисколл понял, что за все его несчастья – за смерть тех троих, за проклятый глаз и утрату любимой жены – за все воздалось сторицей.
Филиппа, следя за ним сквозь паранджу черных волос, заметила изумление, появившееся на грубом солдатском лице Дрисколла. На мгновение его взгляд встретился с ее взглядом и, с трудом освободившись, принялся блуждать по холмистой равнине ее тела словно шаловливый весенний ручеек.
Потом сержант прижал сухие губы к ее коже и заскользил по проложенным глазами тропам: вниз по склонам холмов в тенистую долину между грудями, по крутому обрыву пупочной впадины, по плоскому животу в сырые жаркие глубины лона. Его язык словно улитка двигался вниз по внутренней поверхности левой ноги, поднимался вверх по правой, и так еще много, много раз, без конца. Когда Дрисколл оторвался от нее и привстал, Филиппа обхватила его жадными, нетерпеливыми руками и, едва не разорвав, стащила с него рубашку. Он снова склонился над ней, едва различимый в густых сумерках, но Филиппа рассмотрела его и снова всхлипнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72