— Это в другой комнате Таня обсыпает сахаром душистый поджаристый крендель. — Сюда нельзя! Нельзя-а-а!
Ну, просто ступить некуда от секретов. Уйду! Возьму книжку и заберусь на любимое дерево в саду, пережду.
Только… как уйти и ничего не узнать? Мара насчёт зверей напомнила, Тарас недаром, наверное, её за косичку дёрнул. Да и Павлик с кучером Фёдором шептались, а сами на меня поглядывали. Это уж не цветы, не конфеты, тут пахнет настоящим мужским секретом. И Василий Львович на террасе сказал Павлику: — Молоко, смотри, чтобы тёплое…
А Павлик на меня глазами показывает, дескать, молчок.
Жить становится трудно: один, два, три… Ох, целых шестнадцать часов до следующего утра!
Разыщу-ка я Фёдора!
Фёдор сделал удивлённое лицо.
— Какой там секрет! Моё дело лошади, а не коза. Что я, кучер или пастух?
Коза? Становится всё интереснее.
— Фёдор, голубчик, ну хоть одним глазком…
— Некогда мне тут с вами разговаривать, надо в конюшне в третьем окне раму починить, не вывалилась бы от ветра… — Сказал, а сам улыбается.
К чему это он? Ой, ну и молодец Фёдор. Поняла!
У конюшни растёт огромный орех, на него очень удобно забраться и заглянуть…
Рама в окне в полном порядке. И в него хорошо видно, что делается в конюшне: в уголке, на чистой соломенной подстилке на коленях стоит Павлик и держит бутылочку с соской. А соску сосёт крошечная козочка-косуля, рыженькая, по бокам белые пятнышки, ножки тоненькие, и вся словно игрушечная! Так вот он, секрет к именинам!
— Не жадничай, — смеётся Павлик, — ещё подавишься, глупая! Смотри, Фёдор, ну ни капельки не боится. Совсем ручная.
— Совсем, — соглашается Фёдор. — Вот бы имениннице посмотреть! — А сам незаметно косится на окно и улыбается. Хороший он, Фёдор, ни в чём не может нам отказать.
Вот уж не думала я, что засну в эту ночь, а заснула, да как крепко! Только утром уже, не открывая глаз, услышала, шепчутся:
— Мои, мои цветы ей на шею надень. Мои лучше. Ты мальчишка, ничего в цветах не понимаешь.
— Это я-то не понимаю? Вот коза — охотничий зверь, значит мужской. Марка, отвяжись со своими цветами. Ой, щиплется! Ну, подожди же!
Я только хотела открыть глаза, как вдруг б-бух! На меня свалилось что-то огромное, прямо на голову!
Бац! Чем-то поддали в бок, в живот, наступили на руку… батюшки, прищемили нос!
Голова замотана чем-то, ничего не вижу.
— Крендель! Крендель мой!
Это кричит Таня. И ещё кто-то тоненько.
— Меее…
Я билась и брыкалась изо всех сил. Оказалось, пока я спала, около моей постели поставили три табуретки и на них уселись Тарас с букетом, Таня с кренделем и Мара с козочкой на руках. Но Тарас и Мара в драке толкнули Таню, все с подарками шлёпнулись на меня, и нас накрыла большая простыня с надписью «Поздравляем!», которую они держали за палки.
Только маленькая косуля в общей свалке не растерялась: выбралась из-под простыни и знай толкает носиком Мару в коленку: «А где же тёплое молочко?» Молочко не замедлило явиться. Я в полном восторге держала бутылку, а козочка дёргала её и толкала, как толкала бы вымя матери.
Крендель вытащили из-под кровати, обтёрли и снова посыпали сахаром, козочке надели на шею первый попавшийся венок, и Павлик произнёс торжественное поздравление, — он не принимал участия в битве. Затем все вместе три раза крикнули «ура!», и мир был восстановлен.
Я поторопилась одеться, и мы торжественно повели козочку на террасу.
— Иди, иди, — говорил Тарас, — мы тебе сейчас Рекса покажем, будете играть вместе.
Козочка осторожно переступила через порог и вышла на террасу, а мы задержались, столкнулись в дверях: каждому хотелось раньше увидеть, как они с Рексом будут знакомиться.
Скатерть на столе зашевелилась, но… вместо весёлого фокстерьера из-под стола вылез огромный лохматый дворовый пёс Полкан.
Я оттолкнула Павлика и кинулась к козочке, но Василий Львович, который за столом читал газету, остановил меня.
— Не мешайте им, они сами лучше разберутся, — сказал он.
Я остановилась не дыша, я знала, как может «разобраться» Полкан: недавно он загрыз волка.
Козочка тоже остановилась, её большие тёмные глаза заблестели любопытством, вот она опять шагнула вперёд и доверчиво протянула мордочку к Полкану: «Давай познакомимся!»
Полкан совершенно растерялся, наклонил голову, и теперь они стояли нос к носу.
Мы все не дышали. Но вот… Полкан осторожно попятился, дальше, к самой лестнице, повернулся и так же осторожно спустился со ступенек. Уже внизу он ещё раз оглянулся и, право, мне показалось, пожал плечами и затрусил через сад в дворовую калитку.
— Ушёл! — вырвалось у меня, я нагнулась и подхватила козочку: она направилась было тоже к лестнице, за Полканом.
— Ай да коза! — смеялся Василий Львович, — этак её ни одна собака не тронет. Таких китайцы часто дома держат и зовут Мань-Мань.
— И мы так назовём! — закричала Мара и обняла козочку за шею. — Здравствуй! Здравствуй, Мань-Мань!
— Меее, — ответила козочка и опять повернулась к лестнице: на террасу шариком вкатился белый фокстерьер и сразу остановился, ждал, что сделает незнакомый рыжий зверь. А Мань-Мань вдруг наклонила головку и воинственно топнула ножкой: «Только сунься!»
— Ррр, ты бы потише, — посоветовал ей Рекс, уши и хвост торчком, и боком-боком стал к ней подбираться.
— Неужели они не подружатся! — огорчился Тарас.
Но белый и рыжий уже стояли рядом и тоже нос к носу, только на этот раз маленькие чёрные носишки оказались почти на одной высоте. Щенок вдруг тихо взвизгнул, опустил ушки и лизнул Мань-Мань прямо в мордочку. Та фыркнула, замотала головой, но не отскочила. Это было началом самой нежной дружбы. Беленький и рыжий больше не разлучались и в первый же вечер заснули рядышком на одном тюфячке.
Играли они презабавно, каждый по-своему, но понимали друг друга очень хорошо. Коза, наклонив голову, топала передними ножками и бодалась, а Рекс хватал её за ноги, за шею и лаял громко и весело. Проголодавшись, козочка бежала ко мне и толкала меня носом в колени. И, конечно, сейчас же появлялась бутылочка с тёплым, молоком.
Мань-Мань принесли к нам, может быть, даже в первый день её жизни. Мать её застрелил охотник, и она ещё не успела научить дочку бояться людей и собак. Поэтому Мань-Мань сразу стала бегать по комнатам и по саду, будто ей тут полагалось жить. Козочка и правда была похожа на живую игрушку — такие тонкие были у неё ножки с чёрными копытцами, так красивы яркие белые детские пятнышки на боках. Детские потому, что у взрослых косуль они пропадают.
— Зачем мама домашних коз держит? — удивлялся Тарас. — Они же некрасивые, лучше бы всех таких, как Мань-Мань.
— Да от таких, что от козла, ни шерсти, ни молока, — смеялся Фёдор.
— Ты ничего не понимаешь, — обижался Тарас, — зато она красивая…
Время шло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Ну, просто ступить некуда от секретов. Уйду! Возьму книжку и заберусь на любимое дерево в саду, пережду.
Только… как уйти и ничего не узнать? Мара насчёт зверей напомнила, Тарас недаром, наверное, её за косичку дёрнул. Да и Павлик с кучером Фёдором шептались, а сами на меня поглядывали. Это уж не цветы, не конфеты, тут пахнет настоящим мужским секретом. И Василий Львович на террасе сказал Павлику: — Молоко, смотри, чтобы тёплое…
А Павлик на меня глазами показывает, дескать, молчок.
Жить становится трудно: один, два, три… Ох, целых шестнадцать часов до следующего утра!
Разыщу-ка я Фёдора!
Фёдор сделал удивлённое лицо.
— Какой там секрет! Моё дело лошади, а не коза. Что я, кучер или пастух?
Коза? Становится всё интереснее.
— Фёдор, голубчик, ну хоть одним глазком…
— Некогда мне тут с вами разговаривать, надо в конюшне в третьем окне раму починить, не вывалилась бы от ветра… — Сказал, а сам улыбается.
К чему это он? Ой, ну и молодец Фёдор. Поняла!
У конюшни растёт огромный орех, на него очень удобно забраться и заглянуть…
Рама в окне в полном порядке. И в него хорошо видно, что делается в конюшне: в уголке, на чистой соломенной подстилке на коленях стоит Павлик и держит бутылочку с соской. А соску сосёт крошечная козочка-косуля, рыженькая, по бокам белые пятнышки, ножки тоненькие, и вся словно игрушечная! Так вот он, секрет к именинам!
— Не жадничай, — смеётся Павлик, — ещё подавишься, глупая! Смотри, Фёдор, ну ни капельки не боится. Совсем ручная.
— Совсем, — соглашается Фёдор. — Вот бы имениннице посмотреть! — А сам незаметно косится на окно и улыбается. Хороший он, Фёдор, ни в чём не может нам отказать.
Вот уж не думала я, что засну в эту ночь, а заснула, да как крепко! Только утром уже, не открывая глаз, услышала, шепчутся:
— Мои, мои цветы ей на шею надень. Мои лучше. Ты мальчишка, ничего в цветах не понимаешь.
— Это я-то не понимаю? Вот коза — охотничий зверь, значит мужской. Марка, отвяжись со своими цветами. Ой, щиплется! Ну, подожди же!
Я только хотела открыть глаза, как вдруг б-бух! На меня свалилось что-то огромное, прямо на голову!
Бац! Чем-то поддали в бок, в живот, наступили на руку… батюшки, прищемили нос!
Голова замотана чем-то, ничего не вижу.
— Крендель! Крендель мой!
Это кричит Таня. И ещё кто-то тоненько.
— Меее…
Я билась и брыкалась изо всех сил. Оказалось, пока я спала, около моей постели поставили три табуретки и на них уселись Тарас с букетом, Таня с кренделем и Мара с козочкой на руках. Но Тарас и Мара в драке толкнули Таню, все с подарками шлёпнулись на меня, и нас накрыла большая простыня с надписью «Поздравляем!», которую они держали за палки.
Только маленькая косуля в общей свалке не растерялась: выбралась из-под простыни и знай толкает носиком Мару в коленку: «А где же тёплое молочко?» Молочко не замедлило явиться. Я в полном восторге держала бутылку, а козочка дёргала её и толкала, как толкала бы вымя матери.
Крендель вытащили из-под кровати, обтёрли и снова посыпали сахаром, козочке надели на шею первый попавшийся венок, и Павлик произнёс торжественное поздравление, — он не принимал участия в битве. Затем все вместе три раза крикнули «ура!», и мир был восстановлен.
Я поторопилась одеться, и мы торжественно повели козочку на террасу.
— Иди, иди, — говорил Тарас, — мы тебе сейчас Рекса покажем, будете играть вместе.
Козочка осторожно переступила через порог и вышла на террасу, а мы задержались, столкнулись в дверях: каждому хотелось раньше увидеть, как они с Рексом будут знакомиться.
Скатерть на столе зашевелилась, но… вместо весёлого фокстерьера из-под стола вылез огромный лохматый дворовый пёс Полкан.
Я оттолкнула Павлика и кинулась к козочке, но Василий Львович, который за столом читал газету, остановил меня.
— Не мешайте им, они сами лучше разберутся, — сказал он.
Я остановилась не дыша, я знала, как может «разобраться» Полкан: недавно он загрыз волка.
Козочка тоже остановилась, её большие тёмные глаза заблестели любопытством, вот она опять шагнула вперёд и доверчиво протянула мордочку к Полкану: «Давай познакомимся!»
Полкан совершенно растерялся, наклонил голову, и теперь они стояли нос к носу.
Мы все не дышали. Но вот… Полкан осторожно попятился, дальше, к самой лестнице, повернулся и так же осторожно спустился со ступенек. Уже внизу он ещё раз оглянулся и, право, мне показалось, пожал плечами и затрусил через сад в дворовую калитку.
— Ушёл! — вырвалось у меня, я нагнулась и подхватила козочку: она направилась было тоже к лестнице, за Полканом.
— Ай да коза! — смеялся Василий Львович, — этак её ни одна собака не тронет. Таких китайцы часто дома держат и зовут Мань-Мань.
— И мы так назовём! — закричала Мара и обняла козочку за шею. — Здравствуй! Здравствуй, Мань-Мань!
— Меее, — ответила козочка и опять повернулась к лестнице: на террасу шариком вкатился белый фокстерьер и сразу остановился, ждал, что сделает незнакомый рыжий зверь. А Мань-Мань вдруг наклонила головку и воинственно топнула ножкой: «Только сунься!»
— Ррр, ты бы потише, — посоветовал ей Рекс, уши и хвост торчком, и боком-боком стал к ней подбираться.
— Неужели они не подружатся! — огорчился Тарас.
Но белый и рыжий уже стояли рядом и тоже нос к носу, только на этот раз маленькие чёрные носишки оказались почти на одной высоте. Щенок вдруг тихо взвизгнул, опустил ушки и лизнул Мань-Мань прямо в мордочку. Та фыркнула, замотала головой, но не отскочила. Это было началом самой нежной дружбы. Беленький и рыжий больше не разлучались и в первый же вечер заснули рядышком на одном тюфячке.
Играли они презабавно, каждый по-своему, но понимали друг друга очень хорошо. Коза, наклонив голову, топала передними ножками и бодалась, а Рекс хватал её за ноги, за шею и лаял громко и весело. Проголодавшись, козочка бежала ко мне и толкала меня носом в колени. И, конечно, сейчас же появлялась бутылочка с тёплым, молоком.
Мань-Мань принесли к нам, может быть, даже в первый день её жизни. Мать её застрелил охотник, и она ещё не успела научить дочку бояться людей и собак. Поэтому Мань-Мань сразу стала бегать по комнатам и по саду, будто ей тут полагалось жить. Козочка и правда была похожа на живую игрушку — такие тонкие были у неё ножки с чёрными копытцами, так красивы яркие белые детские пятнышки на боках. Детские потому, что у взрослых косуль они пропадают.
— Зачем мама домашних коз держит? — удивлялся Тарас. — Они же некрасивые, лучше бы всех таких, как Мань-Мань.
— Да от таких, что от козла, ни шерсти, ни молока, — смеялся Фёдор.
— Ты ничего не понимаешь, — обижался Тарас, — зато она красивая…
Время шло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52