Library of the Huron: gurongl@rambler.ru
П. Ховард
Кровь тигра
ТРУС

1
Из дверей салуна вылетела шляпа. Раздался хохот.
Вслед за шляпой под оглушительный рев проследовал тем же путем ее владелец. Поднявшись на ноги, парень подобрал шляпу и отряхнул штаны. Его грустные глаза загорелись ненавистью: на порог вышел Том Коннор.
— Чтоб духу твоего тут не было! — презрительно ухмыльнулся он. — Убирайся отсюда.
— Захочу — и приду.
— И снова от меня получишь!
— Тр-русам в салуне не место! — выкрикнул кто-то, а другой голос поддержал:
— Все его обижа-ают… С виду ковбой, а поджилки трясутся.
— Связываться неохота! — в сердцах проговорил молодой человек. На пороге появилась рыжеволосая девушка.
— Уходи, Робин, видишь, они издеваются.
— Эми, я ведь к вам прихожу. Главное, чтобы вы не смеялись.
Девушка помолчала мгновение, потом с усилием произнесла:
— Я… я и не стану, Робин. Но лучше тебе не ходить сюда.
— А теперь проваливай! — заорал Коннор. — По-моему, Эми тебе ясно сказала, а?
Осмеянный Робин медленно побрел к коновязи. Все видели, как он вскочил на своего Римбоу и ускакал. Коннор и Эми вернулись в салун.
— Том, почему вы все над ним измываетесь? — спросила девушка.
— Потому что трус, но упрямый. Пять раз его предупреждал, чтоб вокруг тебя не увивался. Четыре раза за шиворот выводил. А он опять за свое!
— Сто против одного, — пробурчал пьяный голос, — что парень завтра будет тут как тут…
— Тогда уже врежу как следует! — огрызнулся Коннор.
— Чего-то неладно выходит, — сказал кузнец Грин. — Трусливого трогать доблесть небольшая. Он сдачи не даст и пулю не всадит…
— Тогда пусть дома сидит, — заявил Том.
— А он ко мне приходит, — поддразнила того девушка.
— А ты, стало быть, сердечно ему рада, так что ли?
— Рада не рада, а какого дьявола ты ревнуешь?
— Отвечу в самое ближайшее время, мисс, — со значением произнес Коннор и улыбнулся.
2
Робин пустил коня в галоп. Горькое отчаянье овладело им, сердце кипело ненавистью и злобой. Трус! Все знают, что он — трус. Но почему, почему так? Почему он не может взяться за оружие, когда обидчик глумится над ним? Почему одно только холодное чувство студит сердце?
Он поглядел на небо, словно испрашивая у далеких сверкающих звезд ответа на свой вопрос. О, как хорошо понимает он, что значит быть трусом, когда кто-то машет кулаками или берется за револьвер!
Понимает — только нет пока имени этому чувству. Вдруг начинают мелькать в памяти смутные, беспорядочные картины: зарево пожара, стрельба, запах гари… кровь, стоны. Что такое, откуда это? Не понять, но тело немеет от страха, душа будто застывает в преддверии чего-то страшного.
Было Робину года четыре, а то и меньше, когда то страшное произошло. Олсен говорит, будто все это фантасмагории. Но именно тогда Робин остался сиротой, и его дядя, Олсен Джеф, взял его к себе. Так он сам рассказывал. Вот откуда те странные картины. И если теперь доходило до стрельбы, начинались угрозы, Робина вдруг оглушали резкие крики, душила пороховая гарь от выстрелов из далекого прошлого. И холодный страх леденил тело. Вот его и прозвали трусом.
Робин влетел в ворота бедной фермы старого Олсена Джефа, привязал Римбоу и быстро взбежал по лестнице к себе в комнату. И не раздеваясь бросился на кровать.
Олсен Джеф хорошо слышал шаги, затихшие лишь на верхней ступеньке скрипучей деревянной лестницы.
— Пришел, — многозначительно подмигнул он шерифу Паттерсону.
Приятели частенько засиживались вдвоем за полночь, когда у одного не было дел на ферме, а у другого — где-нибудь в горах, куда вели следы очередного беглеца. Отчего двум старикам не перекинуться словечком?
— Твой что, привычки заходить здороваться не имеет?
— Обычно-то заходит, — ответил Олсен. — Видать, стряслось что-то.
— Гм, парни его не слишком жалуют. Потому что… трусоват, — вздохнул Паттерсон и добавил, помолчав немного: — Отправил бы ты его на Восток. В тех краях трусость не в диковинку.
— Разве ж я не отправлял?
— Не едет?
— Ни за что. Страдает, а ни в какую. Упрямый он, непокорный.
— Таким воспитал, Олсен, а?
— Да чепуха! Воспитал я его, как надо. Он не хуже любого в наших краях. Хотел бы я знать, кто из наших парней в девять лет сумел бы снять птицу с дерева со ста шагов? Ведь палец едва до курка доставал. Кто научил? Олсен Джеф. А в шестнадцать лет Робин орудовал своей левой не хуже, чем ты правой лет двадцать назад! А в семнадцать он поймал и объездил дикого мустанга, Силвер-Кинга, помнишь?
— Помню, помню. Дикий из диких был.
— А в седле Робин держался не хуже меня. Как-то раз мы с ним двое суток гнали лошадей через горы, привал делали, может, раз или два, но парнишка выдюжил до конца.
— И все-таки, Олсен…
— Трусливый, — вздохнул тот.
Шериф не спеша набивал трубку.
— Болтают, будто он за Эми ухлестывает?
— Слышал.
— По-моему, он ей нужен, как прошлогодний снег. И этот Коннор к нему без конца привязывается в салуне.
— Дождется он! — Олсен хватил кулачищем по столу так, что загремела посуда. — Дождется, что я возьму револьвер да сам в салун приду. Пусть те герои-говоруны покажут, на что способны!
— Не кипятись, Олсен. Был бы Робин не трус, сидел бы вместе с ними. Ты ведь и сам таких терпеть не мог лет сорок тому, а?
Шериф поднялся.
— Пора мне. Завтра прибывает губернатор. Пойду выловлю в округе пару-другую бродяг. А то они уж и поворовывать начали.
— Успехов, Патт. И спокойной ночи.
— Тебе того же, Олсен.
Олсен проводил шерифа, вернулся в дом и по деревянной лестнице поднялся в комнату Робина.
ВОДА ПРЕВРАЩАЕТСЯ В КРОВЬ

1
Робин плашмя лежал на постели. Он слышал, как отворилась дверь, но не пошевелился.
— Роб, — тихо произнес старый фермер, — у меня сидел шериф. Ему было неприятно, что ты не зашел.
Молодой человек сел на постели. На лице его отражалась сильная душевная боль.
— Не обижайся, Олсен, не хотелось никого видеть.
Олсен Джеф глядел на своего воспитанника. Характерное лицо настоящего мужчины: орлиный нос, густые непокорные пряди, большие черные глаза, четко очерченный энергичный рот. Будь у Робина какое-нибудь бледное, туповатое лицо, так и не беда бы, что трус. А тут и лицом, как говорится, вышел, и фигура на загляденье — плечистый, подтянутый, разве что длинноват слегка.
— Что произошло, Роб?
Горло парня перехватывали спазмы, но он заставил себя выговорить:
— Побили.
— Почему? Ты дал себя обидеть?
— Я трус! — Робин вскочил и заходил по комнате. — Я болен, Олсен! Видно, тут уже не просто трусость. Когда меня обижают или кто-нибудь хочет ударить, знаешь, прямо руки отнимаются.
Олсен задумался. Потом поднялся и двинулся вниз по лестнице.
— Иди за мной! — мрачно произнес он.
В комнате, откуда недавно ушел Паттерсон, Олсен сел за стол и зажег лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30