— С кем он водится?
— Я знаю только Знатока.
— Кого?
— Друзь. У него кликуха Знаток. По аналогии с игроком «Что? Где? Когда?». О нем тоже ничего конкретного не знаю. Известно только, что они вместе девок из третьей общаги трахают.
— Ясно.
— А чего этот балбес устроил?
— С ножом на меня кидался.
— У, надо наказать. Хочешь, подъеду, мы ему последние зубы вынем?
— Обойдусь… Что еще можешь об этой шобле сказать?
— О Знатоке и Кроте? Ничего… Слушай, вспомнил. Шелест шел, что они чуть ли не у торгашей каких-то в услужении. Или с цеховиками связались. Хотя зачем цеховикам такая шушера нужна?
— Шушера всякая нужна, — сказал Пашка и выразительно кивнул мне. Он повесил трубку и торжествующе воскликнул:
— Ты смотри, цеховики. Ха.
— Ниточка. Может, удастся потянуть.
— Вряд ли. Но попытка не пытка, товарищ Берия…
«КОЗА НОСТРА» — СДЕЛАНО В СССР
Допрашивать их ни я, ни Пашка не имели права. Хотя бы потому, что в этой истории мы оба фигурировали как потерпевшие. По идее и беседовать с ними мы тоже не имели права… Однако если нельзя, но очень хочется, то можно…
В кабинете при ярком электрическом свете я смог наконец внимательно рассмотреть прекрасные черты наших пленников. Начали мы с предполагаемого главаря шайки — Корытковского.
Экземпляр хоть куда. Можно на криминологическую выставку отправлять в качестве экспоната «Хомо уркас обыкновениус».
Они сидел, согнувшись на стуле и положив непропорционально широкие ладони на колени. Голова его была перевязана бинтами. Лоб у Крота оказался крепким, не слишком пострадал от удара пистолетом Макарова. Хотя, судя по всему, небольшое сотрясение мозга все-таки имело место.
На пальцах Крота синели три вытатуированных перстня следы былых отсидок. Еще одна татуировка на левой руке символизировала принадлежность хозяина к «отрицаловке» — злостным нарушителям режима в исправительно-трудовых учреждениях. Такие рисунки просто так не накалываются, их зарабатывают лотом, кровью и здоровьем. За них надо отвечать.
Лицо Крота можно охарактеризовать двумя словами — мерзкая морда. Угреватая кожа, сросшиеся кустистые брови, впалые щеки, непропорционально большой, мясистый нос, сплющенный, как у профессионального боксера. Верхнюю губу рассекал страшный шрам, и потому казалось, что Крот все время криво улыбается. Сочетание этой улыбки с наполненным злобой взглядом выглядело жутковато. Три зуба сверкали золотом… С такими субъектами не рекомендуется встречаться в темных переулках. А меня вот угораздило. Если бы не Пашка…
По виду, да, похоже, и по сути Крот был типичным уркой. Притом не из хитрых продувных бестий, всегда знающих свою выгоду, не из виртуозов воров, достигших высот в своем ремесле. Крот принадлежал к числу классических гоп-стопщиков, привыкших орудовать кастетом на большой дороге. Такие и на воле, и в зоне способны подписаться на самые поганые, темные дела и относятся к числу чрезвычайно опасных хищников.
— Ну что, бродяга, поговорим? — спросил Пашка. «Бродяга» на блатном языке означает вор.
— Охота язык напрягать, — буркнул зло Крот.
— Еще как охота. Увяз ты по самые уши.
— Не твоя забота.
— Я о тебе беспокоюсь.
— Если ты, мусор, такой заботливый, иди в детсад спи-ногрызов нянчить.
— И такие грубости от человека, которому ломится покушение на убийство представителя власти. Статья 102 пункт «в»…
— Свежо предание… Ничего ты мне не навесишь.
— Почему?
— Потому что максимум, что вы докажете, это мелкое хулиганство.
— Да? Для раскрутки двести шестая часть третья — особо злостное хулиганство. От трех до семи. Тебе с твоей биографией точно семь будет. Потом еще что-нибудь найдем. Глядишь, и до сто второй доберемся.
— Да? А доказывать как все будешь? Оглянись, мусор, какой год на дворе. Контора нынче не в авторитете, не при козырях. Судья скорее честному бродяге поверит, чем менту. Через трое суток на свободе буду.
— Ты чего, Крот? Газет начитался, и у тебя крыша съехала? Твой дом — тюрьма. И как вчера ты срок мотал, так и сегодня будешь. А Железнодорожный райсуд таким гаврикам всегда по максимуму давал. Даже в условиях нынешнего гуманизма. Сидеть тебе и сидеть. Кроме того, если бы ты просто с нашей конторой связался, было бы на что надеяться. Так ты же на прокурорского следователя полез. Такие дела не прощаются.
— Неинтересно слушать. — Крот демонстративно зевнул, хотя я видел, что последние Пашкины слова достигли цели.
— Теперь тебя опасным рецидивистом признают. Особый режим. Не сахар.
— Ну что ж. Там тоже люди живут.
— Как в песне: я Сибири не боюсь, Сибирь же тоже русская земля.
— Хорошо поешь, опер. Сплясал бы еще. А я похлопаю.
— Спляшу. На твоих костях.
— Чего тебе надо от меня? Чего прикопался?
— Да ничего. Просто ты хотел завалить следователя. Вот я и пытаюсь понять — зачем.
— Никого я не хотел валить.
— А свинцовая труба и финарь тебе для чего?
— Это вы все подбросили.
— Подбросили?
Пашка из сидячего положения врезал Кроту носком ботинка по голени. Крот взвыл и согнулся, держась за ногу.
— Я с тобой по-дружески говорю, а ты выдрючиваешься тут как б… последняя, — кинул Пашка.
— У, волчина, — зашипел Крот, держась за ушибленную Ногу.
— Кто тебе указку дал? Кто заказчик?
— Хрен в кожаном пальто!
Удар по другой голени оказался более болезненным, и Крот повалился на пол, подвывая.
— Я тебя тут замочу, и ни хрена мне не будет! Слишком много на себя взял, Крот.
— Ну, давай, опер, бей! Меня и не такие били! На зоне все срока в «отрицаловке» ходил, а там твои братья похлеще, чем ты, на молотки ставят! Бей! Ни перед кумом, ни перед хозяином не гнулся! Из ШИЗО не вылезал!.. Убьешь? Давай, волчья харя! — Он приподнялся и рванул на груди рубаху, открывая впалую татуированную грудь.
— Да не ори ты так, — махнул рукой Пашка и выразительно зевнул. — Дело говорю — нам лучше сейчас без протокола кое-что обсудить.
— Нечего обсуждать.
— Почему нечего? Рассказал бы, за что того же Новоселова вы завалили.
— Кого?
— Новоселова. Директора комбината бытового обслуживания.
— Тебе, опер, палец в рот не клади. На бегу подметки режешь. Ты на меня еще покушение на папу римского повесь. Сразу полковником станешь.
— Слушай, Крот, чей заказ был, я знаю и без тебя. Мне только убедиться надо. От тебя два слова требуется, которые между нами останутся. И сбережешь себе массу здоровья.
— Отвали, волчина!
— Гордый. Все вы, бродяги, гордые. Скажи, Крот, вот ты по жизни правильный уголовник?
— Правильный.
— А на дешевых фраеров пашешь. Зад им лижешь. Все из-за каких-то денег.
— На каких таких фраеров?
— На торгашей и цеховиков.
— Отвали, ничего не знаю.
— Жадность — страшное дело. За деньги вы торгашам сегодня зад лижете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74